В краю лесов

Миссис Чармонд нахмурилась: она вдруг поняла, куда клонит Мелбери. Все грубое, неизящное в жизни, в том числе и открытое проявление чувств, было противно ее утонченной натуре, и, услыхав первые слова Мелбери, она сильно расстроилась.

– В чем дело?
– коротко спросила она.

– Я старик, - продолжал Мелбери.
– На склоне лет господь наградил меня ребенком. Я очень любил ее мать, но она рано покинула нас. И единственное, что у меня осталось, - это моя дочь. Дороже у меня ничего нет. В ней вся моя жизнь. Ради нее я и женился второй раз на простой крестьянке, ее няне, которая любит ее, как родная мать. Когда девочка подросла и пришло время ее учить, я сказал себе, что буду есть один хлеб, но дочь моя будет воспитываться в самой лучшей школе. Я не мог спокойно думать о ее будущем замужестве. Мысль, что придет чужой мужчина и уведет ее, была для меня равносильна смерти. Но нельзя противиться законам природы. Я понимал, что моя дочь может быть счастлива только в своем доме, у своего очага. Тогда и мне будет легче умирать. И я решил все устроить сам. В молодости я нанес обиду своему другу, который давно уже умер, и, чтобы искупить вину, я решил отдать свою дочь, свое бесценное сокровище, его сыну. Молодые люди нравились друг другу, но я стал сомневаться, будет ли моя дочь счастлива. Он был беден, а она воспитана, как благородная дама, появился другой мужчина, моя дочь приглянулась ему. Он был образован, хорошо воспитан, словом, во всех отношениях ей ровня. И мне показалось, что в его доме моя дочь будет счастлива. Я не препятствовал ей, и она вышла замуж. Но, мадам, в основе всех моих расчетов крылась роковая ошибка. Этот благородный джентльмен, в котором я так был уверен, оказался слабохарактерным и ветреным человеком, и это грозит большой бедой моей дочери. Он встретил на своем пути вас, остальное вам известно... Я пришел не затем, чтобы требовать чего-то или угрожать. Я пришел как отец, глубоко встревоженный за судьбу своего единственного чада. Умоляю вас, пощадите мою дочь, не отвращайте от нее сердце ее мужа. Запретите ему видеть вас, напомните о его долге, - вы имеете над ним такую власть, что это будет нетрудно. И я уверен, что все у них наладится. Вы от этого не потеряете ничего, ваша стезя пролегает гораздо выше стези простого доктора. А благодарность мою и моей дочери за ваше доброе отношение нельзя будет описать никакими словами.

В первую минуту миссис Чармонд пришла в сильнейшее негодование. Ее бросило в жар, потом в холод. "Оставьте меня, оставьте!" - воскликнула она. Но Мелбери точно не слышал ее, и мало-помалу смысл его речи стал доходить до нее. Когда же Мелбери умолк; она спросила, задыхаясь от волнения:

– Но отчего вы так плохо думаете обо мне? Кто вам сказал, что я посягаю на счастье вашей дочери? Кто-то распространяет ужасные слухи, а я в полном неведении.

– Но, мадам, - Мелбери простодушно взглянул в глаза миссис Чармонд, вы знаете правду лучше, чем я.

Черты лица миссис Чармонд вдруг чуть заострились, и первый раз на ее красивом лице стала заметна тончайшая пленка пудры.

– Оставьте меня, - проговорила она, выказывая слабость, близкую к обмороку, свидетельствующую о нечистой совести.
– Это так неожиданно. Вы проникли сюда обманным путем.

– Небо свидетель, мадам, это не так. Я никого не обманывал. Я был уверен, что вы знаете, зачем я пришел. Эти слухи и...

– Но я ничего не знаю. Какие слухи? Расскажите мне, ради бога!

– Разве могу я вам рассказать это? Да и не так важно, что говорят. Важно, что есть на самом деле. А это-то вам известно. Дыму без огня не бывает. Простите старика за грубость. Ведь я пришел сюда затем, чтобы просить вас, умолять стать другом моей дочери. Когда-то она любила вас, мадам, и вы любили ее. Но потом почему-то забыли о ней. Это ранило нежное сердце моей дочери. Я вам не указ, вы стоите высоко над всеми нами. Но если бы вы знали, каково ее положение, вы бы не стали причинять ей зла.

– Но я, конечно, не причиню ей зла... я...

Глаза их встретились. Все красноречие Мелбери пропало бы втуне, если бы не упоминание о том, что Грейс любила когда-то миссис Чармонд.

– О, Мелбери!
– воскликнула миссис Чармонд.
– Как я несчастна! И это все вы! Как могли вы прийти ко мне с такими речами! Ах, как все ужасно! Уходите, умоляю вас, уходите.

– Я ухожу. Но вы хорошо обо всем подумайте, - глухо проговорил Мелбери.

Оставшись одна, миссис Чармонд бросилась в кресло в углу комнаты и залилась слезами. Душу ее терзали не только досада и уязвленное самолюбие, но и более благородные чувства.

Переменчивой натуре миссис Чармонд были свойственны бурные периоды ураганов и наводнений. Но до разговора с Мелбери она и не подозревала, до какой степени ее душа опять во власти безумия: под действием его она переставала трезво мыслить, теряла чувство собственного достоинства, становилась одним слепым порывом и живым воплощением страсти.

Миссис Чармонд чувствовала себя пленницей могущественных чар, точно чья-то бархатная длань крепко держала ее. Очнувшись, она вдруг увидела себя во мраке глубокой ночи, среди опустошения, оставленного ураганом.

Пока она сидела в кресле, сжавшись в комок, потрясенная разговором с Мелбери, наступил час второго завтрака, пробило полдень, - она не замечала времени. Вошел слуга и доложил о приходе незнакомого господина, не пожелавшего назваться.

Фелис знала, кто это: один из многочисленных воздыхателей, которому она улыбнулась мимолетной улыбкой, путешествуя за границей. Но видеть его сейчас ей было невыносимо.

– Меня ни для кого нет дома!
– сказала она слуге. Больше о посетителе не было слышно. Немного погодя, надеясь энергичной ходьбой восстановить душевное равновесие, миссис Чармонд надела шляпу и мантилью и отправилась гулять. Пошла по тропинке, ведущей по косогору в лес. Она не любила леса, но только здесь могла бродить часами никем не замеченной.

ГЛАВА XXXIII

В тот день много волнений было пережито всеми участниками описываемых событий. Грейс обнаружила отсутствие отца только за обедом, который в Хинтоке подавался в час дня; Грейс узнала, что отец, никому ничего не сказав, ушел утром из дому и до сих пор не возвращался. Поразмыслив немного над этим и кое-что уточнив, Грейс догадалась, куда отец направил свои стопы.

Мужа не было дома, отец все не возвращался. Из Хинток-хауса Мелбери отправился в Шертон, надеясь, что дела хоть немного развлекут и успокоят его; но Грейс не знала об этом. Опасаясь, как бы визит отца к миссис Чармонд, вследствие неровности его характера, а также подверженности гневным вспышкам, не усугубил беды, Грейс в три часа пополудни вышла из дому и отправилась не спеша по лесной дороге в сторону Хинток-хауса, предполагая, что отец вернется именно этим путем. Стена деревьев по бокам дороги и сплетение голых ветвей над головой надежно защищали путника от внешнего мира ветров; Грейс все шла и шла, под ногами у нее хрустел сухой валежник, скоро высокие деревья остались позади, и она вступила в молодую рощу, где Уинтерборн с дровосеками вырубали подлесок.

Если бы Уинтерборн был поглощен только делом, он не заметил бы Грейс, но он с самого утра, после неудачной попытки отговорить Мелбери идти в Хинток-хаус, пребывал в состоянии сильнейшего беспокойства; вчерашний разговор с лесоторговцем не шел у него из ума, так что появление Грейс произвело на него действие, какое не произвело бы появление самого Мелбери с новостями.

Грейс давно уже не видела своего бывшего возлюбленного, но, вспомнив, что нашептывало ей сердце последние дни, она не могла сейчас спокойно и просто смотреть на него.

– Я только ищу своего отца, - сказала она, точно оправдываясь.

– Я тоже хотел пойти поискать его, - ответил Джайлс.
– Но, по-моему, искать его надо подальше отсюда.

– Значит, вы знали, Джайлс, что он пойдет в Хинтокхаус?
– спросила Грейс, посмотрев на Уинтерборна большими, кроткими и встревоженными глазами.
– А он говорил вам, зачем он туда собрался?

Уинтерборн нерешительно глянул на Грейс и в двух словах рассказал ей о вчерашнем разговоре с Мелбери и о том, что дружба их восстановлена; остальное Грейс поняла без слов.

– Как я рада, что вы снова друзья!
– воскликнула Грейс.

Они стояли друг против друга, глядя один другому в глаза, взволнованные и растерянные. Грейс с болью душевной смотрела на груды хвороста, на дровосеков; сердце ее исходило любовью к тихой, уединенной жизни среди лесов, с которой она должна была, если дома у нее все наладится, расстаться навсегда.

Неподалеку, на краю росчисти, Марти Саут обстругивала прутья, готовя себе вечернюю порцию работы. Уинтерборн и миссис Фитцпирс, смущенные присутствием друг друга, молча смотрели на нее. Из-за деревьев вдруг появилась дама в темной меховой мантилье и черной шляпке, кокетливо повязанной белой вуалью. Подойдя к Марти, дама окликнула ее, девушка, обернувшись, поклонилась, и дама о чем-то заговорила с ней. Это была миссис Чармонд.