В краю родном

Деревья в лесу, как на базаре, все перетолклись, шумят, хлопают ветками друг друга, прихорашиваются. Попади-ка ты в экую пору в лес, так и не выйдешь.

Но деду Васькиному пора идти. Он сторожем на скотном дворе. Васька с любопытством смотрит на деда, как тот нехотя собирается, кладет в сумку вареную картошку, соль и кусок хлеба. Надо идти, ничего не поделаешь. Васька начинает воображать про него, как вот он вышел за деревню. Тут-то его и подхватили снежные вихри, которых Васька зовет митуснями.

— Не убрел бы мимо, — бормочет бабушка. — Экие потемки.

— Потемки, — вздыхает Васька. А сам воображает, как подхватили деда снежные завертушки. Одна в бок толкнет, другая в спину тычка, да такого, что едва стоишь.

— Леший вас забери! — осердился дед. А леший тут как тут. Из лесу выскочил в кожаных рукавицах да с кожаным мешком. Схватил завертушек и в мешок. Сразу стало тихо, идти полегче. Шел, шел да и споткнулся впотьмах.

— Леший унеси эту дорогу!

Загоготал лешак, сграбастал дорогу и в мешок. «Что же дальше?» — подумал Васька и посмотрел на бабушку. А дальше вот что. Завертушки выскочили из мешка, снова все завыло, закружилось и так засадило снегом дедову бороду, что стала не борода, а целый сугроб.

— Знаште, я заблудился, — сказал тут старик, отворачиваясь от ветра. — Экие потемки.

— Верно баешь, — голос ему. — Потемки, старичок, потемки.

— Да кто ты, старушка? Нет ли у тебя дороги?

— Как нет, я ведь на дороге и стою.

— Это ты, Лукерья? — удивился дед. — Что-то я и не признал тебя.

А старушка отвечает:

— Какая тебе Лукерья! Снежная баба я. Будет Лукерья в такую вьюгу шататься, дожидай. Спит уж, поди, на печке.

— Ну дык и ладно, — согласился дед, увидев огонек вдали. «Если не волк, так изба, не изба, так волк», — рассудил он об огоньке. И пошел со снежной бабой. Вдвоем идти веселее.

«О чем можно разговаривать со снежной бабой? — думает Васька. — Конечно, о чем-то страшном. Об огненном драконе, пожалуй».

И Васькин дед спрашивает у снежной бабы:

— А что, огненный дракон не летает нынче?

— Куды ему, — охотно отвечает та. — В такую-то вьюгу. Ему ведь надо, сатане, чтоб ночь была ясная, чтобы на полнеба полыхнуть да людей настращать. А ныне какой прок? Хуже головешки тлеет.

— И то правда, — бормочет дед и идет скорее, позвякивая сосульками в бороде.

Ах, ничего это не страшно, Васька вздохнул. Мама ему рассказывала, что никакого огненного дракона нет на свете, всё это одни сказки, Небо, конечно, полыхает иногда в трескучие зимние морозные ночи. Так это полярное сияние приходит к ним с полюса, сполохами небольшими, потому что далеко от их деревни до Северного полюса.

Нет, совсем не страшно. Про снежных баб он, конечно, сам навыдумывал, и про елки тоже, что будто они разговаривают между собой. А для чего навыдумывал? Просто, чтобы не было ему скучно сидеть в избе. Читать он не умел, а то бы почитал. Братьев и сестер у него не было, поиграть не с кем. Вот сиди да и выдумывай. А на выдумки он горазд. Но иногда надоедает. Вот и теперь: пусто стало в голове, будто метлой вымело все его выдумки. Это, наверно, потому, что захотелось есть. А когда хочется есть, думаешь только о еде.

Он вспомнил, как дед заворачивал в чистую тряпку вареную картошку, хлеб и соль, и ему захотелось картошки с солью.

— Чего бы мне поесть, бабушка? — спросил он.

— Картошка в чугуне осталась. Хочешь ли?

— Хочу.

— Ну садись тогда за стол.

Идет Васька за стол. Лампа на столе чадит, стекло все почернело от копоти. Надо было днем почистить.

2

Из печки можно достать все, думает Васька. Крынку с творогом или с молоком, горшок с кашей или со щами. Эти горшки такие чумазые, теплые, вкусным от них пахнет. И они очень бывают рады, когда их ставят в печку с кашей. А когда стоят пустые на полке, то им совсем не весело, как и Ваське, хотя и пахнет от них все равно вкусно.

Васька любит горшки и крынки. Ему кажется, что от горшков в избе веселее и от цветов на лавке тоже. Васька иногда их поливает.

Да мало ли в избе полезных вещей, которые не дают ему скучать. Шило вон, хоть оно и колючее и торчит целыми днями в стене, но это старый товарищ. Не одну пару валенок привело оно в порядок.

Бабушка поставила Ваське на стол блюдо с холодной картошкой, и он принялся за еду. Облупит картошку, обмакнет в соль и ест. Очень вкусная картошка.

Да, много в доме интересных вещей. Сегодня утром Васька ходил давать сено корове, Дедушка сует клок сена в дыру, а в дыре пыхтит, вздыхает. Это, наверно, и есть корова, думает Васька. Да корова ли? Может, это вздыхает какая-то окаянная прорва? Сколько же ей надо сена? Возов двадцать! Так жалуется дед Ваське на корову.

— Не знаю, хватит ли до конца зимы сена, — говорит он. Васька тоже не знает, хватит ли.

— Дай-ка я посмотрю! — приказывает он деду и опускает голову в теплую дыру.

— На рога-то живо сядешь, — смеется дед.

— Никакой коровы и не видно, — возражает Васька.

А к овцам он ходит с бабушкой. В хлеву у них еще теплее, чем у коровы. Овцы от Васьки шарахаются, и бабушка говорит им:

— Что вы, дуры!

— Они думают, будто я волк? — спрашивает Васька.

— Не знаю, наверно уж.

А овцы смотрят на Ваську и, видно, рассуждают: «Кто тебя знает? Может, ты и не волк. По запаху вроде человек, но мы тебя плохо знаем. Ты нам не носишь еду».

Васька протягивает овце картошку, которую заранее припас. Вот теперь они его узнали, подошли к нему, еще просят картошки.

А за стеной все вьюга, все вьюга. Когда Васька прижался на минуту к стене, то будто кто холодным кулаком по спине хватил, даже через толстые бревна чутко.

— Спи-ка давай, — сказала бабушка.

— А я уже и так сплю, — ответил Васька,, прижимаясь носом к овчине, которую клали к стене, чтобы он не провалился под кровать да и от холода тоже.

И вот все уснули. А вьюга плачет, лезет во все щели, чтобы вытащить из избы тепло. Но две печки и не думают поддаваться. Большая печь, хоть ее и топили утром, все еще теплая, и горшки в ней, кажется, тихонько хихикают от удовольствия. А маленькая печка так и пышет жаром. И тепло, этакий румяный старичок (таким оно представляется Ваське), ходит по всей избе, в каждую щелку войдет, в каждую дырку подышит. А больше всего хлопот ему у дверей, потому что там холоднее всего. Лезет холод в избу, а тепло его теплой колотушкой — бац! И нет холода.

Всю ночь гуляло тепло по избе, с холодом билось. Под утро совсем ослабело, залезло в печку и свернулось там калачиком. Да часть его осталась у Васьки под одеялом, да немного у кота Киски, который спал на печке, в общем у каждого понемногу.

Утром Васька высунул нос из-под одеяла. Ух ты! Как выстыла за ночь изба! Но бабка уже гремит поленьями. И вот занимается от лучины береста, огонь лижет дрова, и дым торопливо валит из печки. Да будто бы в избу сейчас выскочит, но вдруг как повернет круто кверху и — в трубу. Нашел дорогу.