Въ л?то семь тысячъ сто четырнадцатое…

— Стрельцы! Сюда!

[1] Ликбез — массовая программа ликвидации безграмотности, активно проводившаяся при Советской власти с 1919 по 1940 годы. По официальным данным «Статистического Ежегодника России», численность грамотного населения в «эталонном» 1913 г. составила всего лишь 27%, причём сюда входили все — от профессора университета (а профессоров было всё-таки немного) до деревенского мужика, способного прочесть вывеску «Трактiръ» и поставить подпись под мобилизационной повесткой (а таких мужиков было большинство). К 1940 г. число умеющих бегло читать, писать и считать в СССР достигло 90%, при этом молодёжь, родившаяся и выросшая после революций 1917 г. почти поголовно получила среднее семилетнее (обязательное) и десятилетнее образование..

[2] Дмитрий мысленно называет «карамультуком» любое дульнозарядное оружие старинного вида. Конечно, использовавшиеся в описываемое время на Руси пищали и мушкеты к настоящим персидским карамультукам отношения не имеют

[3] Вопреки распространённому мнению, стрельба из пищалей и мушкетов производилась именно с упором на сошник, а вовсе не на бердыш. Впрочем, и самих бердышей не было ни у стрельцов Ивана Грозного (что бы ни показывалось в комедии Гайдая), ни при четырёх следующих за ним государях. Первый доказанный случай использования бердышей зафиксирован почти через два года после описываемых событий — при осаде Троице-Сергиева монастыря в 1608 г.

[4] «Вор» в допетровской Руси — это не уголовник, что-то укравший, а «политический преступник», «изменник»

[5] «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» — исторический роман М.Н. Загоскина. Впоследствии им же был написан «парный» роман «Рославлев, или Русские в 1812 году», где автор описал в том числе и свои впечатления как участника Отечественной войны и Заграничных походов.

2

ГЛАВА 2

Дмитрий

Спустя минуту стрельцы, державшие караул, подбежали ко мне. Но двое часовых остались на месте. Молодцы, службу знают.

Меня — вернее конечно, не меня, а царя, в чьём разуме одновременно уживались обе «души», — опознали сразу. Оно и понятно: раз несут караул близ дворца, наверняка не раз видели своего государя в лицо. Принялись, было, суетиться вокруг, но мне было не до того. Тут минуты решали многое. Даже не часы.

— Кто старший?

— Я, Государь! — Немолодой широкоплечий, но не слишком высокий стрелец с саблей в зелёных ножнах у пояса низко поклонился, комкая в руке красную шапку грубого сукна.

— Как зовут?

— Евстафий я, Никитин сын. По-уличному Зернины мы. Десятник Стремянного Приказу.

— Знаешь, кто я? Вижу — знаешь. Так вот слушай: Шуйские захватили дворец, охрану мою кого убили, кого схватили. Меня хотели убить, сволочи, а Василия Шуйского царём поставить. Да вы все сами видели, как в меня сейчас стреляли.

Ошарашенные таким известием стрельцы подняли было возмущённый гвалт:

— Сказнить изменников!

— Да статочное ли дело?! На Государя руку поднимать! Воры!

— С палатами запалить, пущай в Геену низринутся!

— Да что ж это такое?! Борискиных выродков поимали, так теперь Васька на престол жопу мастит? Не бывать!

— Верь нам, царь-государь! Мы за Иван Васильичев корень любую крамолу изведём!

— Постоим за Государя Димитрия Иоанновича! Ура!

— Постоим! Животы положим! Слав-в-вааа!!!

Тут из-за угла дворца высыпала группа вооружённых заговорщиков бойцов в пятьдесят. Почти все — в доспехах, хотя мелькали и несколько тегиляев. Многие — при ружьях, у нескольких я увидел и пистолеты. Мало того: кроме сабель и булав мятежники вооружились ещё и двумя десятками алебард. Явный трофей от давешних европейских наёмников. Охранничков, чтоб их… Топорики на нескольких древках были в кровавых потёках. Похоже, участники госпереворота решили перемножить на нуль всех сопротивляющихся. А может, и сдающихся…

Увидев меня в окружении красных стрелецких кафтанов[1], мятежники резко остановились. Донеслась негромкая команда:

— Пищальники, вперёд! Фитили вздуть! Готовьсь!

И — во весь голос — стрельцам:

— Эй, православные! Выдайте нам головой сей миг сего вора, блядою[2] люд во искус введшего! То не кровь Иванова, а суть шпынь знаемый! Имайте супостата да волоките к нам!

— Изыдь вобрат, откель вышел, вымесок псоватый! Сам ты супостат и вор проклятый! — Десятник Евстафий заорал так, что у меня даже в ухе зазвенело. Ну ни хрена-растения командный голос у человека! — Аль мы не отличим природного Государя от самозваного? Слава Христу, я сам третий десяток летов в Стремянном приказе состою, видывал Государя Иоанна Васильевича, Царствие Небесное, самолично и не единожды! На кресте Господнем роту дам, что с Димитрием Иоанновичем суть едины ликом[3]! А что до брады — так по младеню брада и у апостолов не рОстет!

Падите лучше Государю в ноги, молите прощения за-ради Христа-Бога, да выдавайте головами воров-Шуйских и иных, кои суть вас на измену подбили! — и своим стрельцам:

— К пальбе и сече готовься! Пищали — цель!

Бойцы перестроились мгновенно, прикрывая меня. Трое припали на колено, наставив свои карамультуки с дымящимися фитилями в сторону мятежников, остальные остались стоять, оперев стволы четырёх пищалей на рогульки подставок. Толково, однако: и опора дополнительная — удержи-ка на весу эдакую железину! И захочешь, а в цель не попадёшь.

— Лучше отступитесь, стрельцы! — Вновь заорали из толпы мятежников. — А не то пойдём к вам в слободу и перебьём всех жонок ваших и чад! И животы ваши на поток пустим[4]. Попомните ужо! А избы запалим, чтоб и золинки не осталось! Берегитесь!

Мне показалось, что угроза семьям заставила стрельцов дрогнуть. Они зашевелились, опуская ружейные стволы. Неужели же выдадут? А ведь минуту назад грозились постоять за царя Дмитрия и уничтожить всех изменников! Видать, своя рубаха к телу ближе. Ну, раз так…

— Кто ещё кого перебьёт, да только не ты, сука позорная! — Заорал я во весь голос, напрягая лёгкие. — Слышите, ребята, чем эта гнида грозится? На баб с детьми лапу подымает! Так не бывать тому! Родню вашу мы спасём, слово даю! Царское слово! А ну, орлы, пали по этой сволочи!

— Пали! — Тут же подхватил команду Никитин.

Не в лад заклацали ружейные замки, тлеющие фитили принялись воспламенять порох на полках пищалей. И секунду спустя нестройный треск выстрелов выбил несколько человек из отряда мятежников, заставив некоторых отшатнуться, а кого-то — и припасть на колено. Ответной команды я не услышал, поскольку от грохота стрелецких карамультуков позакладывало уши. Но, тем не менее, выстрелы по нам сделали своё чёрное дело: двое моих стрельцов рухнули убитыми. У молодого парня, который стоял впереди меня по левую руку кусок свинца развалил череп. Ну, с-суки… Наклонившись, я здоровой рукой вытянул из ножен свежепреставленного раба Божия тяжёлую саблю с ромбоподобным перекрестием рукояти. Да, железо — дрянь, я-то насмотрелся на правильную сталь!