В лабиринтах смертельного риска

— Пройдите туда! — Закончив задавать вопросы, он ткнул пером в направлении двери за моей спиной. — И ждите вызова!

В элегантном пальто, шляпе и перчатках, с браунингом и румынскими деньгами в кармане, я вошел в клетушку с маленьким оконцем где-то под потолком и сел на цементную холодную койку, вмурованную в пол, рюкзак положил в ногах.

Сижу час, два.

Света в камере нет. За решеткой окна постепенно угасал день, и скоро я оказался в полной темноте. Передо мной, как в калейдоскопе, проплыли события последнего времени, начиная с паровозной кочегарки, которая доставила меня в Будапешт, затем Женева, Стамбул и, наконец, мержилевский самолет, который перенес меня в Ригу. В ушах еще не отзвучали отрывки джазовой музыки, от костюма Мержиля тянет «шипром», а я сижу здесь в каменном мешке предвариловки и думаю, и думаю: правильно ли я сделал, променяв мягкое кресло самолета на каменное ложе этого застенка?.. «Правильно! — думал я. — В Женеве нет советского посольства с 24-го года. Как я мог забыть это? Ведь еще до войны на политинформации говорили…»

Нервное напряжение спало, и я сидя заснул… И снился мне бой, тот страшный бой около березовой рощи, где генерал Кирпонос, громко крича: «Вперед, за Родину!» — стреляя на бегу из пистолета, повел в штыковую контратаку группу командиров… Это была жестокая схватка… Советские командиры схлестнулись с фашистами насмерть, они душили их, кололи штыками…

Фашисты дрогнули и откатились в кукурузное горящее поле, но прорваться нашим все-таки не удалось. В этом бою генерал Кирпонос был дважды ранен, его унесли в рощу и положили на носилки около штабной машины… Он бредил…

Я просыпался и снова засыпал.

То снился мне Функ с его крикливой речью, то театрально улыбающаяся Ева, то славная Беата, и почему-то я отчетливо увидел авантюриста Савинкова в позолоченной карете с его цирковой лошадью, танцующей на парижской улице…

Потом, подложив под голову рюкзак, я лег на свой цементный топчан и впал в забытье…

Когда я проснулся, не сразу смог понять — где нахожусь.

— Следуйте за мной! — Около раскрытой двери, в ярко освещенном проеме стоял офицер с черной папкой в руке. — Следуйте за мной! — повторил он.

Я опомнился и встал.

Улица погружена в вечерний сумрак. Высоко в небе слышен гул советского бомбардировщика. Немецкие прожекторы мечут столбы света в черноту нависшего неба.

Возле комендатуры тарахтит мотоцикл с коляской, в которую меня посадили. Офицер примостился за водителем, и мотоцикл понесся по тревожно притаившемуся городу, затем выехал на окраину и стал петлять по лесным просекам, подпрыгивая на ухабах. Иногда на перекрестке офицер приказывал остановиться и разворачивал карту, освещая ее карманным фонариком.

После часовой тряски мы прибыли на какой-то хутор. В лесу был разведен костер, и первым, кого я увидел в отблесках красного пламени, был мой милый Пикколо, подкидывающий в руках горячую печеную картошку.

— Эй, Пикколо, привет! — не удержался я.

Обозники, сидевшие вокруг костра, повскакивали с мест и бросились к мотоциклу.

— Алло! Пропащий!

— Откуда прибыл?

— Дэ ж ты блукал? — кричали они наперебой.

— Где штаб? — спросил я.

— Да вон, во втором доме?

— А капитан Бёрш здесь?

— Нет, на фронте.

— А фельдфебель?

— Он должен быть в штабе, только недавно туда ушел.

Мотоцикл дернулся и развернулся перед домом, где находился штаб роты.

— Guten Appetit, Herr Feldwebel! [30] — сказал я с порога, открыв дверь и увидев фельдфебеля за ужином. Он держал на кончике перочинного ножа кусок консервированной колбасы, собираясь отправить ее в рот.

30

Господин фельдфебель, приятного аппетита! (нем.)

— Oh, wen sehe ich da… Wo hast du dich gesteckt?.. Wir haben dich gesucht! [31] — обрадовался фельдфебель.

— Schlecht gesucht! [32] — смеялся я.

— Ist das Ihr Mann? [33] — вмешался в наш разговор конвоировавший меня офицер.

— Unser! [34] — ответил фельдфебель.

— Warum reist er ohne Papiere? [35]

31

О-о-о! Кого вижу… Где ты пропадал? Мы тебя искали! (нем.)

32

Плохо искали! (нем.)

33

Это ваш человек? (нем.)

34

Наш! (нем.)

35

Почему разъезжает без документов? (нем.)

— Erkiindigen Sie sich beim Chef, der Kompaniefiihrer Hauptman Borsch ist aber an der Front [36] .

— Unterzeichnen Sie! [37] — Офицер раскрыл папку.

Фельдфебель прочел какой-то документ и расписался.

— Хайль! — произнес офицер, вышел из помещения и уехал.

— Где ты пропадал? — переспросил фельдфебель, с любопытством оглядывая меня с головы до ног. — Пальто, шляпа…

36

Это надо спросить у начальства, а командир роты, капитан Бёрш, на фронте (нем.)

37

Распишитесь! (нем.)

Я начал придумывать всякие небылицы, но он перебил меня:

— А вид у тебя, прямо скажем, не фронтовой! Где ты все это раздобыл?

— В Румынии, где же еще! Лошадьми-то вместе торговали. — И мы оба рассмеялись. — А где мои вещи?

— У денщика. Где ж им еще быть. Иди к нему, покажись. Он обалдеет! Сидим без дополнительного провианта. Строгий рацион, сильно подтянули ремни. Капитан уж горевал, горевал. Тут еще чехи куда-то смылись, сбежали, что ли, паразиты, дезертировали?.. Но о них никто не плачет, не печалится, а без тебя мы как без рук.

Бёрш завтра вернется. С утра бери подводу, переоденься и займись делом… На перевале небось отстал, когда мы трое суток стояли? К венгерочке заглядывал?

— Как же нам без любви — одна беда! — сказал я и ушел.

И снова с Пикколо ездим на подводе по окрестным хуторам, разбазариваем дефицитный бензин. Иногда я уезжал верхом один, переодеваясь то в штатское, то в солдатскую форму, и пропадал по нескольку суток, это давало мне возможность повнимательнее изучить обстановку, приглядеться к людям.

Кончились для немцев голландские сыры, французский коньяк, чешские консервы, норвежские сардины и украинское сало. Скудный паек и никакой поживы у латышских хуторян. К тому же 2-я штабная рота располагалась в прифронтовой полосе, откуда было эвакуировано население и вывезен скот. Впрочем, подальше от фронта еще можно было встретить местных богачей, которые поддерживали немецкую армию и охотно предлагали ей продукты и товары.

По дорогам шныряли наряды полевой жандармерии. В их обязанность входило следить за продвижением войск, наблюдать за дорожными обозначениями и производить проверку документов. Вот к таким двум жандармам я и попал в лапы, как-то ночью возвращаясь на подводе в свой обоз. Совершенно неожиданно они вылезли из кювета и задержали меня. В лунном свете я видел у них на груди продолговатые бляхи на цепочках — такие знаки, в отличие от обычных армейских чинов, положено было носить только жандармам. Они приказали мне следовать в штаб, находившийся поблизости.