В лапах страха

– Что, не нравится?.. Вот и мне тоже. Только особого выбора у нас с тобой нет, – Глеб взял с задней панели короткий поводок и неловко прицепил к ошейнику.

Умка недовольно засопел, но противиться не стал. Новый хозяин, новые правила – тут уж ничего не поделаешь: нужно смириться и принять всё, как есть. Однако воздух отдавал гнилой падалью, и это было невыносимо. Пёс заскулил, понюхал человека. Просто так, чтобы перебить незнакомый запах чего-то отдалённого, чуждого, потустороннего; чтобы вспомнить прежнего хозяина, который почему-то пах точно так же, что и этот, новый.

– Э, чего это ты удумал... – пошутил Глеб, вспомнив очередной мультик из огромной коллекции сына, попутно отодвигая плоскую голову пса подальше от колена. – Оголодал, что ли?.. Ничего, сейчас Маринка тебя чем-нибудь накормит. Хотя, для начала, меня придушит, – он подёргал за поводок, желая убедиться, что животное под контролем. Хотя рядом с таким зверем вряд ли хоть что-то может быть под контролем... если только ты сам при этом не зверь, вроде него.

Умка чихнул, легко спрыгнул на асфальт. Он тут же затравленно огляделся, принял выжидательную позу, потом зачем-то зарычал, но, так и не учуяв опасности, умолк, лишь изредка прислушиваясь к громыханиям засыпающего города. Не смотря на то, что над головой повис октябрь, было как-то по-летнему душно.

«Такое ощущение, что всевышний забыл про свой обогреватель и тот, почём зря, перерабатывает космос в затянувшееся лето».

Глеб вздохнул, потрепал пса по мускулистой шее.

– Это город, брат. Ничего, привыкнешь.

Умка снова вздохнул: а что делать? От прежней жизни не осталось и следа. Что ж, будем приспосабливаться. Данность тревожила, но одновременно и радовала.

Глеб прикоснулся к загривку пса: в большей степени, для собственной уверенности, нежели так искренне желая поддержать испуганное животное. Затем выдохнул и, не спеша, зашагал к подъезду, освещённому одинокой желтоватой лампочкой под козырьком.

За спиной крякнула сигналка, но ни человек, ни собака не обратили внимания. Обречённо мигнули фары, и машина окончательно умерла.

На чёрном небосводе блеснула падающая звезда.

Умка заворчал, косясь на бездну.

2.

– Батюшки святы! – воскликнула консьержка, укрываясь газетой.

В своём маленьком, тесном закутке, больше походящем на газовую камеру, она напоминала осуждённого-смертника, судорожно пытающегося отмахнуться листком бумаги от удушливого иприта.

Глеб аккуратно придержал дверь – автоматический амортизатор барахлил, отчего массивная створка ужасающе грохала по железному косяку, приводя противную старушенцию в состояние крайнего бешенства. Глеб молниеносно осознал допущенную ошибку: поспешил переключить внимание на натянувшийся поводок и шарахнувшегося в сторону пса.

Умка скользил по кафелю, однако не понимал этого и продолжал упорно рваться к дрожащей старушке. Его разбирало любопытство – хотелось поскорее обнюхать нового человека и составить о нём первоначальное впечатление, ведь жить придётся бок о бок. Однако лапы то и дело разъезжались, отчего поведение собаки со стороны выглядело непредсказуемым.

Глеб дёрнул за поводок; пёс громко выдохнул и обиженно покосился на нового хозяина.

– Умка, место!

Консьержка выглянула из-за газеты, гнусаво прошепелявила, тыча в собаку артритной закорючкой, заменявшей ей указательный палец:

– Это что же за зверь-то такой? – Она брезгливо поморщилась и ещё сильнее вжалась в кафельную стену. – Никак одна из тех самых крыс, что в канализации до таких слоновьих размеров вырастают?..

– Опять вы своей бульварщины начитались, Алла Борисовна, – Глеб попытался улыбнуться, но вышло как-то не очень.

Умка завилял хвостом, предлагая мир.

Глеб, пользуясь моментом, заспешил к лифту, но консьержка не желала так просто отставать:

– Эта «бульварщина» – как вы выразились» – намного беспристрастнее любой другой прессы, которую уже давно купили магнаты и олигархи! – Бабулька деловито вскинула «жёлтые» листы, пестрящие фотографиями полуголых девиц, и горделиво надулась, наподобие престарелого какаду, смакующего сочную дулю.

«Надо же, какие мы, оказывается, подкованные», – машинально подумал Глеб, стараясь сосредоточиться на таком далёком лифте.

Алла Борисовна реагировала на человеческий дух. Как самая настоящая нежить, от которой лучше держаться подальше. Иначе, чего доброго, собьет с пути истинного, уподобит себе, или и вовсе проглотит с потрохами!

Глеб потряс головой, силясь избавиться от надуманной мракобесии. Невольно покосился на притихшего у ног пса. Умка потерял к Алле Борисовне всяческий интерес – так же быстро, как и приобрёл, – и умилённо разглядывал то открывающиеся, то закрывающиеся двери флегматичного лифта.

– Надеюсь, вы в курсе, что все эти крысы-переростки, – Алла Борисовна содрогнулась от произнесённых слов, – почём зря жрут своих хозяев? Вы, вообще, новости по телевизору смотрите? Эти твари носы людям откусывают и руки-ноги отгрызают! – Старушенция принялась обмахиваться растрепавшимися от резкой жестикуляции листами газеты. – А потом ложатся, как ни в чём не бывало, у порога, и никого внутрь не пускают, чтобы помочь не смогли. Вот такая бестия у вас на поводке сидит.

Глеб на секунду опешил ото всего услышанного; тут же открыл было рот, в попытке что-либо возразить, однако Умка его опередил и издал злобный рык, адресованный Алле Борисовне, – достала, кочерга старая, честное слово!

– Вот-вот, – злорадно кивнула консьержка, будучи уверенной, что пёс на неё не кинется. – А я что говорю?.. Налицо буйная агрессия – это самый настоящий монстр и человекоубийца!

– Алла Борисовна, ну что вы такое говорите?.. Это обычная собака. Вернее не обычная. Знаете, какая у него родословная?..

– Не знаю и знать не хочу! Чтобы я вот это – в первый и в последний раз видела!

– Но...

– И никаких «но»! – Алла Борисовна отложила в сторону газету и, наморщив лоб, уставилась в глаза бультерьеру. – У, ирод, место тебе на живодёрне, а не среди добропорядочных людей!

Умка оскалился, снова натянул поводок.

– Послушайте, он же ничего вам не сделал, – Глеб уже начал терять терпение, однако по-прежнему сдерживал себя, – скандала из-за собаки только не хватало. – Это просто обычный пёс!

– Ага, обычный, как же... Знаем мы этих обычных! – Консьержка облокотилась об усеянный крошками стол, уставилась на сопящего пса, как Моська на слона. – Обычные Шарики да Бобики, вон, по помойкам да подворотням бегают, чего бы слопать ищут, чтобы с голодухи не загнуться. А твой... Не знаю даже, как и назвать!.. Вообще, чуть ли не набросился на меня, как только учуял! Посмотри, зубища какие скалит! Не будь намордника – так и сожрал бы заживо! У, бесовское отродье! Прости, Господи.