В лапах страха

Алла Борисовна вздрогнула и на кривых ногах попятилась от двери.

– Господи! Ты поди ж как надрывается, ирод! – Консьержка ненароком опрокинула ведро, но даже не заметила этого. – Никак меня учуял, вурдалак проклятый!

Алла Борисовна почитывала на досуге «жёлтую прессу», а посему была в курсе новостей о всяческой канализационной нежити и того, какие проблемы можно нажить, столкнись с ней лицом к лицу. Или что там у этих бесовский отродий вместо лиц... Рыла, морды, или и того похлеще! Чего и говорить, на кровожадной нечисти Алла Борисовна была просто помешана. Как, впрочем, и на многом другом, не от мира сего.

– Ну, погоди, вражина! Вот вернуться хозяева, ты у меня быстро отсюда вылетишь! – Алла Борисовна на ощупь подобрала опрокинутое ведро и неуклюже попятилась к лифту. – А то ишь ты какой выискался!.. На порядочных людей рычать удумал. Упырёнок волосатый! Крыса-переросток! Нет, и откуда только таких кабанов везут? Жрёт, небось, больше телёнка! Такому ведь и человека загрызть, что медведю ельник разворочать! – Алла Борисовна много чего ещё собирала, пока с опаской ожидала лифт, искоса поглядывая на дверь ненавистной квартиры, за которой, как ей казалось, притаился злобный монстр.

Да нет: она была в этом просто уверена.

Прибыл лифт, и Алла Борисовна, прежде чем исчезнуть, на всякий случай перекрестилась.

ДНЁМ.

1.

Юрка сидел за квадратным столом и брезгливо выбирал из супа противную капусту. В саду действовали садистские законы: пока не доешь первое, второе не получишь – так как последнее накладывается в тарелку из-под первого, дабы меньше посуды потом мыть. Если у молоденькой и не опытной Оксаны Григорьевны ещё можно было вызвать сострадание, то прокатить этот номер с остальными престарелыми бабками-Ёжками – даже пытаться не стоило. Ещё раскричатся, чего доброго, или возьмутся кормить насильно – тогда поминай, как звали! Уж лучше самому, пока никто не видит, – что-то в рот, что-то под стол, а совсем гадостное можно размазать по рукам или спустить по салфетке... Естественно, не похвалят, но и обратно в рот пихать не заставят.

Наконец показался вожделенный гномик на дне тарелки, который в сознании Юрки отождествлялся с этаким бездушным троллем, который лишь безучастно лицезреет его мучения, хотя может в любую секунду выбраться из кислой тарелки и запросто сожрать всех этих бесчувственных надзирателей! Пускай сидят в малюсенькой глотке и медленно перевариваются.

Юрка с неимоверным усилием проглотил последнюю ложку супа и отодвинул тарелку с капустой по краям прочь.

– Так, Юра, это никуда не годится, – Зинаида Прокопьевна, больше похожая на лысеющий одуванчик, нежели на обычную старушенцию, возникла, словно из-под земли, и принялась отточенными жестами вытирать мальчику щёки. – Вот мама придёт, обязательно ей всё расскажу. И про то, как не играешь ни с кем, и что есть отказываешься.

– Мама сегодня не придёт, – вздохнул Юрка, мысленно представляя, что его ждёт вечером дома.

– Как это, не придёт? – насторожилась воспитательница, но тут же опомнилась и хлопнула руками о подол халата. – Ну конечно, с вами и не такое позабудешь! Тогда сестре расскажу, а уж она, потом, маме передаст, будь уверен.

Юрка в очередной раз покорно вздохнул и надул блестящие губы.

– Ну что это такое? – продолжила назидать Зинаида Прокопьевна. – Посмотри сам: насвинячил, будто поросёнок и только! Вон, Вадик всё доел и наверняка сейчас добавки попросит. Правда, Вадик?

Пухлый Вадик, сидящий напротив, довольно вытер лоснящиеся от жира ладони о подложенную под воротничок салфетку и показал Юрке язык. Нет, это был вовсе не язык, а какой-то ненасытный слизень!

– Ну-ну, Вадик, – тут же пресекла подобную развязность Зинаида Прокопьевна, а Юрка не преминул самодовольно улыбнуться в ответ.

– А он дразнится, Зинаида Прокопьевна! Вы отвернулись, а он дразнится! – наперебой загалдели сидящие по бокам девочки: Целовальникова Лена – вечная жертва слухов относительно происхождения собственной звучной фамилии; да Голубина Анжелика – набалованное дитя богатого Семёна Семёновича, который подписывал на работе какие-то очень важные документы и каждый год заезжал в сад, привозя много новых игрушек. Семён Семёнович был хорошим человеком, не то, что его противная дочка. Семён Семёнович был ОЛИГАРХОМ.

Юрка вконец расстроился: трое против одного – это совсем нечестно!

– Так, ну-ка не ябедничать! – снова пресекла всяческие противоправные деяния сердитая Зинаида Прокопьевна и стала собирать со стола грязную посуду. – Вадик, не паясничай, сейчас я тебе добавки принесу. А мадмуазели наши, почему так плохо ели? Никак уже с малых лет за фигурой следят?

Девочки переглянулись и захихикали.

«Вот почему все воспитатели – женщины? – подумал Юрка. – Они набрасываются только на маленьких мальчиков, а девочкам при этом всё дозволено. Разжиревший Вадик не в счёт! Несправедливо. Вот если бы были мужчины-воспитатели, всё было бы наоборот!»

Юрка внезапно вспомнил картинку из телевизора, на которой был изображён невысокий дядечка со скрученными за спиной руками, которого то и дело колотили и пихали дубинками два коренастых милиционера, якобы за то, что тот проник в садик и хотел подружиться с детьми. Мама тогда побледнела, словно чего-то испугавшись, и поспешила переключить телевизор на другой канал. Юрка ничего не понял, но ему отчего-то стало жаль этого пришибленного дядечку. И почему ему не разрешили дружить с детьми? Разве это так плохо? Ведь он взрослый, а не какой-нибудь школьник, который и поколотить просто так может. Юрке показалось, что он бы уж точно смог подружиться с дядечкой, однако от подобного умозаключения в голове проснулся Сверчок и о чём-то тревожно застрекотал. Пузач явно чувствовал опасность, из-за чего Юрка окончательно растерялся.

Вадик образцово обслюнявил салфетку, так что чистого места не осталось, и самодовольно принялся уделывать рубашку. Лена и Анжелика снова захихикали, но на сей раз не злорадно, а как-то вкрадчиво, будто им нравилось, что проделывал с собственным одеянием этот толстозадый уродец.

– Вадик, перестань сейчас же! – строго произнесла Зинаида Прокопьевна, грозя толстячку крючковатым пальцем с иссохшейся прозрачной кожей.

Юрка раньше никогда не обращал особого внимания на руки старой воспитательницы; сейчас, вот, обратил... и ему показалось, что сквозь тонкую, словно промокашка кожу, проглядывают такие же тонкие кости, оплетённые узловатым узором дряблых сухожилий. Юрка поморщился и попытался унять стремительно накативший рвотный позыв; он схватился трясущимися пальчиками за губы, но опоздал самую малость, и, с таким усердием поглощённый суп, оказался на ничего не понимающих девочках... Вадик довольно хмыкнул и облизал пухлые губы. Это незамедлительно спровоцировало второй рвотный позыв, в результате которого на колени парализованных девочек капало уже со стола.

– Господи, ты, боже мой! – всплеснула руками Зинаида Прокопьевна. – Ну что ещё такое?

Юрка виновато покосился на воспитательницу, несмело оторвал ладошки от влажного подбородка. Анжелика молча трясла испачканными ручками, жмурилась, наподобие ослеплённой землеройки, и всем своим видом показывала, что с ней сейчас произойдёт то же самое, что и с нерадивым соседом. Лена сначала молча изучала тёмные пятна на платьице и колготках, после чего внезапно сорвалась с места и убежала в туалет. За остальными столами сгустилась напряжённая тишина, нарушаемая лишь недовольным сопением ожидавшего добавки Вадика.

– Эх, вот и поели... – покачала головой толстая повариха тётя Оля и небрежно кинула огромную крышку на кастрюлю с остатками супа. – Приятного аппетита.

Юрка шмыгнул носом. Насупился.

– Ну чего сидишь, горе ты моё луковое? – причитала Зинаида Прокопьевна, без особой неприязни подтирая за мальчиком. – Иди, отмывайся, а я пока тут приберу, – она прервалась на секунду, выдохнула, промокнула лоб тыльной стороной руки. – И ты, Анжелика, тоже ступай.

Девочка отрицательно затрясла головой. По всему было видно, что если она вдруг пошевелится или, чего доброго, пожелает что-то сказать, то с ней непременно случится конфуз, который будет не так-то легко преодолеть или хотя бы попытаться сдержать до туалета, где никто ничего не увидит.