В лапах страха

Глеб кое-как вырулил к обочине и остановился у самого поворота на Троицу; грузовики сбились в плотную кучу и ползли дальше, наподобие одурманенных лобстеров-мигрантов, изнывающих от тоски, но продолжающих свой размеренный путь, повинуясь врождённым инстинктам.

– Марина, – произнёс Глеб, с трудом подыскивая нужные слова, – ты действительно думаешь, что нашим детям что-то угрожает?

Марина вздрогнула, но промолчала.

– Дело ведь вовсе не в собаке. Тебя тревожит что-то ещё...

– Думаешь, я окончательно свихнулась?

Глеб покачал головой, сказал вполголоса:

– Вовсе нет. Порой мне и самому кажется, что с нами происходит что-то неладное.

Марина искоса посмотрела на мужа. Усмехнулась.

– Наверняка это все из-за переезда. Да из-за всех этих ипотек, выплат и прочей сопутствующей нервотрёпки. Похоже, мы чего-то так и не учли... И в первую очередь, справимся ли мы со всем этим ворохом, – Глеб вдруг опомнился и огляделся. – Ну, так что будем делать? Домой?

Марина молчала.

– Ты ручаешься за пса? – вдруг резко спросила она.

– Я уверен, что всё будет в порядке. А Светку можно по телефону предупредить. Да она вроде бы и не особо Умку боится. Даже ребятам из школы показать хотела... – Глеб замолчал, уставился в серое месиво за лобовым стеклом.

Скрипнули дворники.

– Да уж... – процедила Марина, отслеживая взглядом работу механики. – Ладно, поехали, куда ехали. Только домой теперь – дотемна! – Она спешно огляделась и с досады хлопнула ладонью по коленке. – Ну, ё-моё! Я сумочку на работе оставила...

Глеб, ничего не понимая, уставился на жену; затем опомнился и принялся шарить по карманам пиджака, в поисках своего мобильника.

– А ты чего не сказал? – продолжала причитать вконец расстроенная Марина. – Видел же, что я безо всего вышла! Я ведь только в кафе спустилась... а тут ты всё запутал!

– Ничего я не путал, – отмахнулся Глеб. – Что мне тебя, под лупой каждый раз изучать? Вот, держи, – он протянул жене свой мобильник. – Или лучше мне самому?..

– Рули, давай, – Марина выхватила телефон, поспешила отвернуться.

Поток транспорта на шоссе окончательно застыл.

– Всё равно теперь назад не пробьёмся, – заключил Глеб, нервно теребя рычажок коробки передач. Он понятия не имел, с какой целью констатирует сей и без того очевидный факт, но от данного умозаключения на душе сделалось значительно легче, словно мозг напрочь отказывался вникать в суть проблемы, довольствуясь примитивной отмазкой.

«Странно. Очень странно...»

Марина никак не отреагировала, продолжая сжимать в трясущихся пальцах мобильник и, одновременно, созерцать грязные грузовики.

...Бабка тогда била её по губам и приговаривала: «Вот ведь неслуш, какой, в доме завёлся! Ты для него и так и эдак выворачиваешься, а у него одно на уме: как бы из дому улизнуть без спросу! Во-во, того и гляди, пятками засверкает – ходи, ищи, потом! А коли бы не дед Поникар – чего бы тогда было?.. Что бы я твоим папке да мамке сейчас говорила?»

Марина всхлипывала, никак не реагируя на монотонную тираду старухи, а в перерывах между оглушавшими её трепещущий разум потоками нравоучений пыталась исторгнуть из собственной груди нечто леденящее, что кристаллизовалось под сердцем – воспоминание о том, как мертвяк чуть было не утянул её в могилу!

Однако бабка ничего не желала слушать, и как только с липких уст Марины срывалось очередное «святотатство», девочка тут же получала ладонью по губам, отчего в голове кололись колючие стеклянные шары. На языке давно ощущался медный привкус крови, который методично отфутболивал сознание в глубинные недра всепоглощающего взрослого безразличия. Внутри черепной коробки гремел бубен.

Тогда-то, сквозь оглушающий звон в ушах, Марина впервые различила тот непонятный шёпот, который с годами перерос в молчаливое копошение под лобной костью. Ей сказали: «Пошли этих сраных сятошь куда подальше! Они просто боятся поверить в суть вещей! Они не верят только потому, что сами ничего не видят, не слышат, не чувствуют! Они верят только в своего бога, который забрал у них всё, поверг в нищету и страдания, повелевал на всякий новый удар подставлять другую щёку! Он забрал их сущности, оставив начинённые суетой тела – уродливые мешки, доверху наполненные гниющими внутренностями, в которых копошится вселенское зло! Зло, которое иногда прорывается наружу и овладевает светом!»

Вот тогда-то и начинается истинный кошмар. Потому что ночь воцаряется навечно!

Марина тогда онемела и за весь вечер не проронила больше ни слова. Даже когда приехали родители. А голос в голове продолжал нашёптывать всякую непонятицу, которую маленькая девочка совсем не понимала. Видимо в тот вечер демон лишь только устанавливал связь со своим новым носителем, прощупывая эфемерными щупальцами сознание испуганного ребёнка. С годами у него и вовсе отпала необходимость внушения, так как Марина практически не сопротивлялась, смирившись с уготованной ей участью. Прибывшее извне существо полностью контролировало Маринино сознание, изредка требуя пищи. Тогда-то она и начинала грызть дочь.

Причём тут был дед Поникар, и откуда он вообще взялся в доме, Марина не знала. Поначалу девочка была слишком напугана приключившейся с нею бедой, чтобы прислушиваться к разговору, что протекал между взрослыми. Она лишь на считанные секунды возвращалась к реальности, – всякий раз, как бабка переключала на неё своё нездоровое внимание и отвешивала очередной болезненный удар по губам, – чтобы внять информацию, после чего снова оказывалась во власти монстра. В эти коротенькие моменты просветления – после хлёсткого удара, до момента появления вкуса крови на губах, – Марина слышала обрывки фраз, от которых у неё до сих пор кровь стынет в жилах.

Тогда, давным-давно, дед Поникар так и сказал: девочку утянул мертвец; он схватил её за ноги и дёрнул вниз!..

Марина посмотрела на мобильник и с неимоверным трудом выбрала пункт «Дочь».

Гудков не было, только отчаянные стоны внутри головы.

«Внутри ли...»

7.

Раньше Юрка никогда бы не стал прислушиваться к мнению ни одной девочки, так как считал последних противными плаксами, способными лишь злорадно пакостить. Даже Сверчок в его воображении выразительно кивал своей уродливой головой и растянуто пощёлкивал: «М-да... правильно говоришь, Дядя Фёдор...» Юрка и не подозревал, что в его, казалось бы, нерушимых принципах так скоро появится брешь, заделать которую чем попало, окажется не так-то просто.

Целовальникова Лена оказалась вовсе не такой мерзопакостной плаксой, какой должна была быть, повинуясь примитивной Юркиной логике. Девочка, может, и оставалась склонной к ябедничеству, но оставшись наедине с собеседником, вела себя вполне адекватно и даже чем-то нравилась Юрке.

Юрка не мог сказать, чем именно, однако самым невероятным образом он догадывался, что Лена может быть для него полезной. Девочка была нужна ему для какой-то конкретной цели, о сути которой он пока и сам мало что знал, – построению логической цепочки в голове осознанно что-то мешало.