В лесу было накурено... Эпизод II
Шрифт:
Он вошел в Интернет и связался с секс-маэстро Петром, хозяином этой твари, и высказал все, что он думает об услугах Петровых дел мастера. Петр прилетел на вертолете из Тулузы, где жил уединенно со своей семьей, вставил ей, и она как шелковая пришла на ужин и обнимала нашего друга, забыв о несостоявшейся свадьбе с «Криворожсталью».
Перед ужином девушкам раздали конверты на ленты и булавки, по ощущению, денег там было немало. С.С. услышал разговор двух из них после изучения конвертов. «Да, – сказала одна, – вот Вася из Киева давал больше в Харькове в бане, все эти – московские мудаки! Понтов много, а жадные». Вторая резонно заметила ей, что он – олигарх, у него на Крещатике имеется 10 ларьков. Ночь перед последним днем в «Карлтоне» была накалена. Князь летел уже на 650 тыс. у.е., и отбить он мог только до пяти утра. Тройка – Князь, артист, С.С. – пулей промчалась по побережью и замерла у стола с рулеткой, где по предварительной договоренности он должен был играть один. Бой начался без разведки, и сразу Князь за пять минут отбил сотку. Крупье, противный галльский петух, мигнул, и хозяин казино вышел, взял и поздравил Князя с хорошим почином. Дилера заменили, пришел старый мудак с обожженным лицом, по легенде, ему в лицо плеснул кислоты араб из Кувейта, которого он обчистил на три лимона за вечер по безлимитным ставкам. Князь играл по тысяче в номер, ставил сплиты, каре и если попадал, то поднимал сразу по 100–150 тыс., но ставил за один спин тоже много, иногда все поле было в прямоугольниках с цифрами 1000. Бой шел крепко, ноздря в ноздрю. К четырем утра минус составил 950 тыс. долларов США за три дня. Карты все блокировались, наличных не было, кредит казино не давало, и тогда Князь пошел на улицу в банкомат со своей безлимитной черной картой, снимая
Почему я не хожу в театр
В семнадцать лет я в первый раз приехал в Москву и пошел в театр. Мне нравилось это дело, я читал разные пьесы и Чехова и Шекспира, а потом в более зрелом возрасте Мрожека, Ионеско, даже Беккета. Как литературу я это понимал, но выстроить в голове сцену с персонажами не мог. Ходил в театры я много, пережил взлет и падение «Таганки», помню до сих пор блистательные отрывки из постановок Анатолия Васильева и лучшие годы «Табакерки». Я даже под впечатлением Васильева ходил устраиваться к нему на работу, хотя бы администратором, он говорил со мной на ул. Воровского в подвале, спрашивал меня, где я работаю, и отговорил меня, за что ему спасибо. У него в театре я познакомился с молодым режиссером, который всю жизнь ставил одну пьесу – «Вишневый сад». Но нигде не показывал ее публике, считая, что процесс создания постановки уже результат, что это непрерывный процесс и вторжение зрителей в художественную канву ему не нужно, он творил для себя, был культовой фигурой в миру концептуалистов, выпивающих в ЦДРИ в ресторане «Кукушка» и в баре гастронома на Малой Бронной, где собирались капризные гении и девушки, не чуждые поебаться с представителями нового слова в отечественной культуре. Старое слово их уже не возбуждало, эти гении уже были признанными, их жены цепко держали старых мастеров за глотку и яйца. Так вот маэстро как-то пригласил меня к себе в студию, где он жил в Хлебном переулке на квартире старой суфлерши, которая подавала реплики самому Москвину и даже Михаилу Чехову.
Борис, так звали юного Питера Брука, был сыном известного чекиста, который дружил с Бабелем и Мандельштамом. Сам писал стихи, они его хвалили, а он их потом пытал из-за их с ним художественной несовместимости. Боря был кудлат, ходил в сапогах и солдатской шинели, был редко брит, ну, в общем, настоящий художник. Я пришел к нему рано, часов в десять, в комнате его уже сидела девушка из Новосибирска, которая приехала к нему на мастер-класс по проблемам режиссуры. Я разбудил его, он ходил в кальсонах по квартире, сморкался, почесывался, девушка сидела с блокнотом и ловила каждое его слово, но слов пока не было, только биомеханика, которую Боря развивал, дополнив творческий метод Мейерхольда, которого Боря ценил высоко, а папа-чекист отправил Мейерхольда туда, где уже были Бабель и Мандельштам. Боря папу не одобрял, ушел из дому по идейным соображениям, но деньги у него брал с отвращением. Он нигде не служил, а быть альфонсом не мог, не позволяла гордость, и вообще он парил над схваткой, как гриф над кладбищем театральных репутаций, он не питался этой падалью, он пожирал ее для оздоровления и строил новое тело театра, в котором не должно быть зрителей. Девушка от напряжения захотела писать, но не смогла признаться своему Учителю. Она пыхтела, вся бордовая, но помочиться при боге было выше ее сил.
Я понимал ее, как никто. Сам много лет назад в туалете театра «Современник» я пукнул рядом с Эльдаром Рязановым, и потому, видимо, «Гараж» получился хуже «Иронии судьбы...». Замысел художника – тонкая штука. Боря, к счастью, вышел за папиросами к соседям, и девушка пулей вылетела в санузел. Ниагарский водопад показался жалкой струйкой против цунами девушки-театралки. Взволнованная девушка робко спросила Борю, когда же они начнут мастер-класс, он посмотрел на нее удивленно и сказал ей, что вот уже два часа – это было время, проведенное ею в Бориной квартире, – и был, собственно, мастер-класс, только для посвященных, процесс его проживания в предлагаемых обстоятельствах, и если она этого не понимает, то она дура, то ей надо перейти в Институт стали и сплавов и не рвать когтями тело театра, как печень Прометею. «Пошла вон!» – сказал ей Мастер, она пошла, а мы пошли пить пиво. Потом был штурм Театра на Таганке, я туда ходить боялся, но мне сказал один чудак, что надо пробовать и пробиваться. Все это было до отъезда Юрия Петровича, еще играл Высоцкий, лом там стоял невероятный. Билетами заправляла система, предприимчивые студенты держали очередь, выкупали билеты и торговали ими, обменивали их, ну, в общем, этот путь был тупиковый. Я пошел своей дорогой, служебный вход еще был со стороны переулка, новой сцены еще не было, и стоял как-то перед началом, придумывая способ пробиться. Подъехали оранжевые «Жигули» В. Смехова, ведущего артиста и еще ко всему пишущего прозу в журнале «Юность». Я эту повесть читал, он там описывал, в частности, что приятно помогать людям приезжим посмотреть спектакли и радоваться за них.
Я подошел и представился, что я, мол, из Витебска, якобы внучатый племянник М. Шагала, я знал, что они только что приехали из Франции и были у Шагала, ну, в общем, заехал правильно. Он посмотрел на меня, потом сказал, что его билеты он уже отдал, с администратором у него плохие отношения, помочь не может. Я повернулся, поблагодарил, но он остановил меня, стремительно вошел в служебный вход и позвонил в кассу. На фамилию «Шагал» мне дали два билета 4а и 4б – это были места Юрия Петровича Любимова. Я на улице подобрал самую яркую искательницу билета, взял ее под руку и пошел смотреть Высоцкого. После спектакля я пошел на служебный вход поблагодарить Смехова, мне сказали, что он будет выходить через стройку новой сцены. Я побежал туда, там были огромные стеклянные двери во всю стену. Я с размаха наткнулся на стекло, раздался грохот, хруст, я отпрянул, сверху, как гильотина, рухнуло вниз все стекло, которое могло похоронить меня. Сразу прибежали люди, стали искать виновного, на меня никто не смотрел. И тут я заметил, что кусок стекла перебил мне кисть правой руки и два пальца висят как веревки. Кровь забила фонтаном, мне дали какую-то тряпку, я завязал рану и поехал в Склиф, мне сделали перевязку. На следующий день я приехал в театр днем, позвонил зам. директору, признался, что я совершил диверсию, он меня принял, посетовал на происшествие и предложил мне для начала заплатить за стекло 40 руб. по себестоимости, а взамен предложил из своей «брони» все билеты этой декады. Я взял десять пар и сразу закрыл половину репертуара «Таганки». Всего два подрубленных пальца – и столько счастья. Я думаю, что тогда люди за билеты на «Мастера и Маргариту» могли дать руку на отсечение. Позже мне сделали операцию на руке, и до сих пор у меня шрам, по форме напоминающий логотип «Таганки». Я так полюбил театр, что пожелал поступать в ГИТИС, где проучился двадцать дней и бросил. Обещали нам зачесть всякие там научные коммунизмы и прочие политэкономии. Я пришел на первую лекцию, вместо истории театра и экономики театрального процесса завели историю КПСС. Это уже было выше моих сил, и я не жалею. 20 дней обучения хватает мне до сих пор с излишком. Порвал я с театром раз и навсегда из-за нападения театромана-гомосексуалиста. Постоянно посещая шумные премьеры и прогоны, сдачи и гастрольные спектакли, я знал многих завсегдатаев из числа простых любителей. Особенно мне нравился один человек. Он был театральный маньяк, жил в области, где-то в поселке Правды, и каждый день после работы в НИИ, где он был классным экспертом по химии, смотрел в день по два спектакля, в выходные три, и каждую ночь ехал на электричке в свою Правду. Он знал все – что, где, когда идет, кто играет, как это выглядит в Киевском и Таллинском театрах и т. д. Но однажды в сквере на Таганской площади он предложил мне выпить коньяку и положил мне руку на колено. Все, с театром пришлось расстаться, и теперь, когда я подхожу к любому театру, у меня
сразу возникает ощущение, что надо бежать, а то могут отыметь в жопу.Театр умер.
Свободные выборы, или «Всем сосать! Бабки есть!»
Сегодня выборы отменяются в регионах для построения вертикали, я с этим согласен по личным мотивам. Много лет назад я с группой единомышленников проводил выборы губернатора в северном крае. Заказал выборы местный авторитетный предприниматель, который хотел поставить своего человека, против него был бывший секретарь обкома, зубр высокого ранга со связями в центре. Наш кандидат был демократ, но без харизмы, и надежда на его избрание была призрачна. Но местные решили побороться с коммунистами, для собственного материального благосостояния под демократическими лозунгами мы пошли с демократами с открытым сердцем и хорошей сметой.
Все уже было готово, самолеты ждали на взлете, группы поддержки стояли на старте. Артисты, техника, наш передовой отряд политтехнологов уже работал в регионе на нелегальном положении, власть давила, используя административный ресурс. За два дня до выборов нашего теневого лоббиста застрелили в собственном ресторане за ужином, как в «Крестном отце». В новостях все политические силы выразили соболезнования, убийство взяли под контроль в МВД, до сих пор оно на контроле, никого не нашли. В стане демократов началось замешательство, отменять уже было нельзя, решили идти до конца. Экстренно собрался избирательный штаб, который решил, что до конца должен пойти я, а остальные, напуганные выстрелами, решили посмотреть выборную схватку по телевизору. Я должен был вылететь в регион и провести заключительные боевые действия с электоратом.
Делать было нечего, собрался я быстро, дали сумку с деньгами в зубы и пожелали успехов. Для собственного успокоения я одолжил у товарища охранника, добрейшего малого, лицензированного бывшего офицера с разрешением на оружие, и мы поехали на север с надеждой вернуться оттуда хотя бы живыми. Прилетев в город, провели ряд совещаний с местными активистами, стало ясно, что помогать нам никто не собирается, кандидат забился дома и выходить на бой с открытым забралом не хотел, наняли ему охрану и сказали сидеть и не высовываться. В соседний город, где была первая акция в поддержку нашего кандидата, мы приехали рано утром и пошли к мэру. Долго ждали в приемной, он появился к обеду, был выходной день, он приехал вместе с начальником УВД и региональным руководителем ФСБ.
Мэр был предпенсионного возраста хозяйственник, уставший от политической борьбы и собиравшийся на пенсию. Он уже подыскал себе место директора пансионата градообразующего предприятия и ничего уже не хотел. Начальник УВД, наоборот, хотел всего и жаждал моей крови, изъяв мой паспорт, он пошел сделать запрос в базу МВД: я ли тот, за кого себя выдаю; подозрения о причастности моем к ЦРУ и МОССАДу сомнений у него не вызывали, смотрел он на меня ласково, я понимал, что друзей у меня здесь не много, три ветви власти хотели задушить меня в своих объятиях. Коррумпированная мною сотрудница мэрии сразу уехала домой, сказав, что у нее двое детей и больная мама, простите меня, вы уедете, а мне здесь жить.
Жить рядом с ней в этом городе я не хотел и стал действовать, силовые руководители вышли в приемную для совещания, в каком изоляторе мне будет лучше, мой ангел-хранитель, сжимая одной рукой сумку с деньгами, а в другой пистолет, был безмятежен, он брал дворец Амина в Кабуле, и мэрия этого города была для него семечки – он мог захватить почту, телеграф и вокзал и ждал приказа. Обещанные мною семьсот долларов за это грели его душу, он хотел купить подержанную «Ниву» и ездить на ней к себе в Щелково как король. Я мягко намекнул мэру, что место в пансионате может и не случиться, т. к. хозяева пансионата были нашими сторонниками, он медлил и был непреклонен. Тогда я сделал последний заход и сообщил, что с нами приехала большая группа НТВ и вся страна вечером увидит, как он противодействует демократическим выборам, на фоне картинки с похорон нашего заказчика. Это, как ни странно, подействовало, он куда-то позвонил, предварительно попросив меня выйти в приемную. В приемной стояли два полковника, я почувствовал, что настроение у них стало другим, видимо, в высших сферах кто-то услышал мою мольбу и решил охранить меня от их жадных объятий. Мы все вернулись в кабинет, мне отдали паспорт, сказали, что все под мою ответственность, акцию проводить собственными силами. Полковник ФСБ спросил, давно ли я был в Израиле, а начальник УВД предложил физическую защиту митинга по расценкам спорткомплекса «Олимпийский», сумма получилась неплохая, товарищ оказался подкованным, я решил не торговаться. Полковник ФСБ попросил три билета для жены и детей, мэр молчал и ждал только минуты, чтобы уехать домой на обед с сыном и зятем. Тучи разверзлись, в очередной раз демократия частично победила в отдельно взятом регионе. Мигом возникла моя коррумпированная подруга, и мы стали объезжать избирательные участки и приглашать избирателей на акцию – сделать свой выбор. Стали подъезжать трейлеры с оборудованием, все быстро построили, поставили декорацию в цветах российского флага с причудливой комбинацией двух гербов, российского и местного, вышло удивительно. Смесь негра с мотоциклом. Двуглавый орел на голове медведя, рубящего сосну бензопилой «Дружба», это был лесоповальный регион. Кто-то сказал: «Россия Сибирью прирастать будет», очень дальновидное заявление, так и было потом. Через Сибирь прошло столько граждан России, и, думаю, это не последний раз. Стали подъезжать на арендованных черных «Волгах» звезды эстрады и стали требовать водки и коньяку и петь под магнитофон свои бессмертные песни за немалые деньги. Электорат был счастлив, со времен Беломорканала артисты приезжали к ним только в зоны, где валили лес безмолвно. Подъехал начальник милиции на новеньком «форде», единственном в районе, и позвал меня проехать кое-куда для беседы, а я думал, что все уже позади. Вяло посопротивлявшись, что не могу бросить объект, я поехал с ним, попрощавшись со свободой.
Ехали долго, по темным улицам, полковник молчал, напряжение росло, я запоминал дорогу по невидимым приметам и жалел, что у меня не было с собой камешков, которыми я бы мог пометить дорогу домой. Приехали в темный двор, полковник постучал коротко, открыл восточный человек, угодливо изгибаясь, это была задняя комната какой-то чайханы. Хозяин захлопал в ладони, появилась его семья, испуганные жена и дети понесли на стол весь ассортимент, сожалея, что хозяину не позвонили, он бы зажарил быка и теленка, а так что есть. Стол был накрыт в одну минуту, там было все. Если бы полковник пожелал, чтобы зажарили младшую дочку, это было бы исполнено неукоснительно. Слава богу, полковник был христианин и жертвоприношений не потребовал. Дверь закрылась, и мы остались одни, я понял, что имею перерыв до электрического стула. Пить и есть не хотелось совсем. Полковник начал издалека, обрисовал обстановку в городе: организованная преступность задушена в корне, уличная составляющая имеет недостатки, но развязка близка. Есть проблемы на рынке и квартирные кражи, но показатели неплохие. Вся крыша его, все в кулаке, вертикаль в его руках. «Я проверил тебя, все нормально, сделай мне выборы на мэра, сколько надо денег, чтоб было как сегодня». Я ответил, он крякнул, но сказал жестко и спокойно: «Ничего, хачики соберут». Потом выпили, его потянуло на лирику, стал рассказывать, что бывает в Москве, живет как король: «Всем сосать! Бабки есть!» Живет в Москве всегда в «Украине», телок берет сразу шесть. Я для уточнения спросил, зачем шесть, он ответил с улыбкой: «Пусть будет». Принесли виноград, арбуз, дыню. Он ущипнул девочку, дочь хозяина, она вздрогнула, но улыбнулась. Покончив с трапезой, он отвез меня на площадку, где уже шел финал. Пели песню «Замыкая круг» с фейерверком. Полковник признался, что любит Никольского и «Машину» и сам в прошлом рокер, играл на барабанах в школе в группе «Двери». Акция закончилась на подъеме, мы простились с этим городом и поехали в центр края, где должна была состояться суперграндиозная акция в битве за избирателя. Мои соратники звонили мне, я докладывал, они уже летели на финал с охраной, вооруженной до зубов, собирать висты. Я ехал в центр пьяный и опустошенный со своим верным Санчо Пансой из группы «Альфа» и коррумпированной подругой из мэрии, напросившейся на поездку в центр за новыми приключениями. Она была счастлива, что все обошлось, место сохранила, денег нажила, мужчина рядом с деньгами и пистолетом. Для выпускницы библиотечного института это было очень заманчиво. Мы пили с ней водку из горла на заднем сиденье, и я щипал ее за мохнатые соски больно и с остервенением. Она не жаловалась и только просила не трогать ниже, стыдно, люди кругом. Приехали во Дворец спорта, там все уже катилось к концу. Мои соратники сидели в VIP-зале и наблюдали за ходом подсчета голосов. Меня встретили без помпы, никто меня не славил. Я был пьян и ждал отлета. Наш кандидат проиграл с треском, новый губернатор пришел на наш праздник, сфотографировался на фоне финального фейерверка и тем самым за деньги противника получил себе любовь своего народа. Вот такой праздник устроил он своему народу, мудрый человек, до сих пор работает. Мои соратники сразу с ним подружились и стали под его знамена.