В любви, как на войне

"Не люблю пить один. Составьте компанию, тут всего один глоток". Было жарко, и летняя ночь дышала в открытые окна машины. Не задумываясь, я взяла стаканчик и стала пить с доверчивым аппетитом ребенка, путающего вишни и волчьи ягоды.

Тут к машине с моей стороны подошел молодой мужчина, по виду кавказец. Он наклонился к раскрытому окну и поздоровался с водителем. "Привет, Али (или Ахмед?)! – ответил водила. – А я вот девушку домой везу, ее Даша зовут". – "Привет!" – весело сказала я, отсалютовав стаканчиком. "Это мой приятель, – пояснил водитель. – Он здесь работает неподалеку". Али (или Ахмед?) внимательно посмотрел на меня, как мужчина смотрит на женщину, оценивающе, что-то прикидывая в голове. "Чем это вы тут занимаетесь?" – спросил он, глядя прямо мне в глаза.

"Да вот пиво пьем, – просто сказала я. – А вы не хотите?" – "Нет, я на работе", – отказался кавказец и отошел от машины. "Мне с ним потолковать нужно. Я ему денег должен. Подождешь минутку?" – спросил водила, переходя на "ты". Я кивнула.

Он захватил бутылку с пивом и вышел из машины.

А со мной стали твориться странные вещи. Веки медленно наливались свинцом, ноги деревенели, а руки стали чужими. Голова болталась словно на Нитке, и меня неудержимо клонило в сон. "Ну и пиво, – подумала я. – Надо срочно ехать домой, а то усну прямо в машине". Я оглянулась назад, поискала глазами водителя и обнаружила его стоящим на обочине с четырьмя кавказцами. Вся группа что-то бурно обсуждала. Тут я впервые почувствовала холодок опасности, как будто в лесу увидела западню, едва прикрытую землей. "Что за черт! – подумала я. – Не нравится мне все это".

Непослушной рукой я отворила дверь: "Мы едем наконец, или вы будете решать свои дела?!" Несколько секунд все удивленно рассматривали меня, потом водитель успокаивающе крикнул: "Сейчас, сейчас!" Я уже плохо соображала и снова села в машину, чувствуя, что стремительно соскальзываю в поток сна, но, как утопающий, еще барахтаюсь на поверхности. "Господи, что же со мной такое! Не надо было мне вино "полировать" пивом". Водитель вернулся в машину и ласково сказал: "Давай еще по глоточку пива, а после поедем". Я чувствовала на себе его нетерпеливый взгляд. Он словно чего-то ждал – так кошка стережет мышь. "Да подите вы к черту с вашим пивом! – воскликнула я. – Едем немедленно, или я поймаю другую машину!" Маска его добродушия треснула под напором нарастающего раздражения. "Так дела не делаются! – крикнул он- – Ты села в мою машину, и я тебя отвезу!" Я схватила сумку и выскочила из машины.

Дальнейшее помню смутно. Мозг мой уже работал на малых оборотах. Помню, как громко кричала на всю улицу, что вокруг одни жулики. Помню, как какие-то люди бросились ко мне. Помню, как села в другую машину, но откуда она взялась, не знаю. Помню, как крепко укусила себя за руку, чтобы не потерять сознание, как кричала, что, если меня не привезут на Дмитровское шоссе, я выпрыгну из машины на ходу. Как незнакомый водитель велел мне заткнуться: "Не ори! Вот оно, твое Дмитровское шоссе". И я мгновенно успокоилась, увидев знакомые места. Помню, как мучительно долго пыталась открыть дверь в квартиру. Как вошла, уронив сумку, и увидела, с какой быстротой на меня надвигается пол, но боли от удара уже не почувствовала, потому что стремительно полетела в бездонную темноту, испещренную мелкими огненными звездами.

Очнулась я через много часов, когда солнце уже вовсю светило в окна, и обнаружила, что лежу на голом полу в очень неудобной позе. Мне показалось, что в костях у меня толченое стекло, а мозги слегка вывихнуты набекрень. Стены комнаты отливали синевой и сверкали, как елочные игрушки. В ушах звенело, вся мебель перешептывалась на мой счет и как будто тихонько хихикала. "Господи! Допилась! – мелькнула мысль. – Это же глюки. У меня белая горячка".

Я попыталась встать, но поняла, что у меня нет ног. Хотела позвать на помощь, но-еообразила, что звать-то некого – я дома одна. Я решила не на ноги встать – это роскошь! – а хотя бы на четвереньки. Это мне удалось. Потом осторожно, цепляясь за стулья, поднялась и тихо, по стеночке, доплелась до ванной. Глянула в зеркало и испугалась. Это не я. Бледное, безумное лицо, на подбородке блестит слюна, бессмысленные глаза. Голова весит тонну, и страшно хочется пить. Я открыла кран с водой, и первый же глоток едва не свел меня в могилу. В глазах потемнело, дыхание порвалось как от удара в солпечное сплетение, и несколько бесконечных секунд я судорожно открывала рот, пытаясь вздохнуть. Когда воздух наконец попал в легкие, лицо мое уже позеленело и покрылось бисером пота.

Осторожно, стараясь не упасть, я вернулась в комнату, легла на кровать и погрузилась в сон, как в смерть. Проснулась я уже в более вменяемом состоянии: звон в ушах прекратился, предметы виделись отчетливо, и я даже смогла выпить немного воды из чашки, стоящей на тумбочке. Я пыталась восстановить в памяти события прошлой ночи, но узел внимания все время распускался. В моем мозгу прыгали и мелькали разрозненные фрагменты информации – так бывает на экране в кинотеатре, когда пленка неожиданно рвется. Рассудок вышел из равновесия и корчился, словно в огне.

Я лежала и слабела, медленно уходя на тот свет. Это была легкая и нежная смерть.

Я только твердила ей: "Нежнее, еще нежнее". Потом я представила, как сдохну в своей квартире и труп мой будет разлагаться и смердеть несколько дней, пока меня не найдут. Это наполнило меня таким отвращением, что я решила вызвать "Скорую помощь". Дозвониться мне Удалось, а вот объяснить я ничего не смогла. Язык мой распух и словно цеплялся за подковку зубов. На том конце провода прямо-таки бесились, слушая мою медленную, затрудненную речь. Потом спросили: "Что у вас болит?" – "Да ничего у меня не болит! Я просто не могу встать с постели". – "Это у Вас давление упало. Выпейте кофе, и все пройдет".

– *Ну, как же я сделаю себе кофе, если я не могу встать с кровати?" – чуть не плача спросила я. "Не моРочьте голову", – ответили мне и швырнули трубку. Тогда я позвонила своей подруге-медсестре. "На- – сказала я ей обреченно. – Я умираю. У меня жуткое похмелье. Приезжай скорее, иначе я коньки отброшу". – "А ты уверена, что это похмелье? – вдруг спросила Наташа. – У тебя голос медленный, как будто ты под кайфом. Ты что, вчера принимала наркотики?" – "Какие наркотики?! Я же не по этой части. Выпить водки могу, а остальное – ни-ни". – "Ладно, сейчас приеду".

Наташа явилась профессионально быстро. Когда я открыла ей дверь, она слегка изменилась в лице и заметила: "Ну и видок у тебя! Ничего не скажешь". Сварила адски крепкий кофе, заставила меня его проглотить, потом приступила к допросу:

"А теперь вспоминай, что вчера было". После кофе у меня что-то щелкнуло в голове, и появились картинки. "Помню мужика в такси. Помню, мы с ним пиво пили".

– "И тебе сразу стало плохо?" – "Ну, не сразу. Минут через десять". – "Это клофелин, – уверенно сказала Наташа. – Глазные капли, которые проститутки подливают клиентам в водку, чтобы их обворовать и смыться. Странно, что ты сразу не потеряла сознание. Сколько минут прошло с того момента, как ты выпила пиво, до того, как ты вырубилась?" – "Минут тридцать". – "Или доза была маленькая, или ты плотно поела перед этим". – "Я не просто поела, я обожралась". – "Тогда ясно.

Надо бы вызвать "Скорую". – "Я пыталась, они не хотят ехать". – "Как это не хотят?! – возмутилась Наташа. – Ты просто ничего не можешь объяснить".

После энергичного Наташиного звонка "Скорая" примчалась через десять минут. Врач оказалась молодой, решительной женщиной, немедленно вколола мне лекарство, сделала кардиограмму и сказала: "Придется ехать в больницу. У вас сердце не справляется, пульс почти не прощупывается". Дальше мне уже было все равно. Я снова впала в сумеречное состояние и дрейфовала в мире, окрашенном в серые и розовые расплывчатые тона. Вокруг меня шла спасительная суета. Наташа собирала вещи для больницы, врач помогала мне одеться. Я двигалась безвольно, как тряпичная кукла. Потом меня с большими предосторожностями спустили на лифте, уложили в машине на носилки и поставили мне капельницу. "Потерпите немножко, сейчас будет чуть-чуть больно, – предупредила врач. – Это атропин". Через несколько секунд стало казаться, что мне приподняли темя и черепная коробка моя расширилась. Боль была адской. Слезы посыпались из глаз. "Господи! Сделайте же что-нибудь! – заорала я. – У меня сейчас голова лопнет!" – "Не лопнет, – заверила врач. – Просто лекарство расширило сосуды головного мозга. Сейчас вколю анальгин и станет полегче". Легче не стало, анальгин лишь притупил боль. Я затихла, пытаясь сосредоточиться на боли и укротить ее. В мозгу бродили на редкость извилистые мысли, одна картина сменялась другой, еще более яркой, но не было слов, чтобы их описать. "Даша, открой глаза, открой же", – твердила мне врач. Меньше всего на свете мне хотелось открывать глаза. Почему я не сдохла дома? К чему такие хлопоты? В больнице меня переложили на каталку, как калеку. В приемном отделении четверо человек пытались взять у меня кровь. Все кололи кто во что горазд. Ни черта не получалось. Сначала тыкали иголками в вены на сгибах рук, потом на запястьях. Когда стали колоть кисти, я уже не кричала, а просто выла.

"Невозможно, – говорили. – Давление низкое". Наконец чудом взяли кровь, но ктото сделал неловкое движение и вылил ее мне на джинсы. "Черт! Как же я отстираю джинсы?" – спросила я. "Во дает! – удивилась Наташа. – Лежит человек на смертном одре и думает, как же джинсы постирать. О душе лучше подумай".

"Везите ее ко мне в отделение, – сказал врач по имени Алексей, молодой, приятной наружности. – Только снимите с нее одежду, пусть накинет какой-нибудь халатик".

– "Нет! – заорала я. – Если у меня заберут мои вещи, я здесь не останусь". – "И ку- ¦ да же вы пойдете? – рассудительно спросил Алексей. – Домой? Вы туда не дойдете. Вы и ходить-то толком не можете. Потеряете сознание, ударитесь головой, и конец". – "Все, что угодно. Только оставьте мне мои вещи". – "Ладно, бог с ней. Пусть лежит как есть. Везите ее в отделение". – "Держись!" – крикнула Наташа и помахала на прощание рукой.

Меня привезли в просторную светлую палату с маленьким зарешеченным окошечком в двери. На окнах тоже были решетки, а стекла почему-то закрашены белой краской.

Палата походила на уютную камеру, где заключенные напрасно ждут амнистии. Мне объяснили, что решетки на окнах из предосторожности – иногда больные пытаются выпрыгнуть из окна. А стекла закрашены для того, чтобы солнечный свет не раздражал особо нервных. (Я еще не знала, какие здесь бывают больные!) Меня аккуратно переложили с каталки на постель, гладенькую, как арестантская койка. На соседней кровати сидела девочка лет двадцати, очень хорошенькая, чистенькая, на лице ни намека на жизненный опыт. Звали ее Леной. Она страшно обрадовалась новому соседству. "За что лежишь?" – спросила Лена. "За клофелин", – ответила я, слегка удивившись постановке вопроса. "А я за героин, – пояснила девушка. – Клиническая смерть от передозировки. Врачи говорят, просто повезло, что меня откачали. Когда сюда привезли, я уже не дышала".