В мире исканий(изд.1949)

Так и с “профессором” этим…Проходит Этак минут двадцать. Вваливается в избу в сопровождении Василия Васильевича Терехова какой-то старичок среднего роста. Выражение лица добродуш­ное. Вроде как бы улыбается все время. Одежда скромная.

— Здравствуйте, товарищи! — говорит. — Простите, что задержался! Тут соблазн по пути подвернулся. Не утерпел. Осматривал, при любезном сопровождении до­рогого Василия Васильевича, ваше лесное хозяйство. Может быть, оно и неудобно, так сказать, без хозяина, председателя колхоза… Не вы ли им будете? — обра­щается он ко мне.

— Я председатель… А вы кто будете?

— Разрешите представиться: профессор Стекольников. Командирован к вам из научно-исследова­тель­ско­го института… Ну как, Аркадий Агафонович? — обращает­ся он к товарищу, которого мы раньше приняли за профессора. — Уже договорились насчет помещения и про­чего?

“Вот так штука! — думаю я. — Кто бы мог подумать, что это профессор! Уж очень незаметный на вид…”

Начинает расспрашивать Ваню Чирюлина. Говорит просто, никаких тебе “циркуляции”. Всем понятно. А Павлинский, оказалось, всего-навсего, так сказать, техниче­ский помощник, не имеющий никакой ученой степени. Он сопровождал престарелого профессора.

Прожили они у нас две недели. За это время Ваня Чирюлин окрасил в их присутствии три десятка расте­ний всевозможной породы. Пробовали в разные цвета: красный, синий, зеленый, фиолетовый…

— Замечательное это предложение! — как-то говорит мне профессор. — Какую красивую мебель можно делать из такого дерева! Какие дорогостоящие приспособле­ния потребовалось бы сделать, чтобы пропитывать кра­ской древесину насквозь! И все равно материала, по­добного красному дереву, не получилось бы. Товарища Чирюлина вашего я заберу с собой в Москву. Пусть сделает научный доклад о своем оригинальном способе. По всей вероятности, мы совсем его там оставим. Знающие и талантливые люди нам нужны. Только уж робкий он слишком! Но это ничего, бы­вает…

Вас, конечно, заинтересует, в чем, собственно, заклю­чается изобретение Чирюлина, как он ухитрился окра­сить древесину растущего дерева.

Да очень просто!

В дереве, возле самого корня, сверлится дырочка. Ну, вроде как это делают ребята весной, когда хотят добыть сладкий липовый сок. В эту дырочку вставляет­ся резиновая трубка. Один конец трубки в дырочку, а другой, значит, к горлышку бутылки, наполненной каким-то красящим раствором. Бутылка подвешивается к этому же дереву, повыше. Понимаете? Вот краска, значит, по­ступает по трубке в дерево и смешивается там с соками, которые дерево пьет через корни из земли. Соки идут по всему дереву и уносят с собой краску. Даже веточки у самых листьев — и те окрашиваются! Проходит неко­торое время — дерево засыхает вследствие ядовитости краски. А краска-то впитывается в древесину так прочно, что ее оттуда уже ничем не вытравишь. В каждую клеточку попадает! Получается настоящее красное дерево.

Ну, конечно, при первых опытах, которые производил Чирюлин, все это получалось несовершенно. Краска ложилась неравномерно — химический состав краси­теля не был подобран правильно. А когда под это предложение были подведены твердые научные осно­вания, все стало на свое место. Вот сейчас тут у нас крупные делянки леса находятся под опытным участком. Вас интересует, какова судьба Вани Чирюлина? Те­перь он в большом почете. А застенчивым и скромным так и остался.

Вот поди угадай, что за человек, если судить о нем по внешним признакам!

АВТОМАТЫ ПИСАТЕЛЯ

Призвание стать писателем я почувствовал давно. Друзья из среды литераторов отнеслись ко мне недо­верчиво:

— Ну что ж, попробуйте! Вы думаете, это легко? Это вам не машины изобретать. Там все поддается матема­тическим вычислениям и сразу видно, что нужно. А вот в литературной деятельности столько неясностей…

— Вы представляете, — говорил мне один известный писатель, — я переписываю свои произведения по два­дцать пять раз! Вы понимаете? Двадцать пять раз!

— Все это ерунда! — гордо отвечал я. — У меня, например, имеется много интереснейших воспоминаний. Только садись и пиши.

Очутившись перед листом чистой бумаги, я очень бы­стро пришел в уныние. “Действительно, трудное дело, — подумал я. — С чего же начать?”

Меня почему-то все время тянуло изображать на бу­маге математические формулы. Или, в крайнем случае, еще раз написать отчет о своей последней работе под на­званием “К вопросу о псевдопараметрическом резонансе в четырехполюсниках при неустановившемся режиме кон­туров”.

Где-то далеко в глубине сознания вертелось мало­понятное слово “сюжет”.

“О чем, собственно, я буду писать? — проносилось у меня в голове. — Вот говорят, что существуют в литера­туре художественные образы. Что это за образы такие? Надо просто начать с чего-нибудь, а там будет видно. Подумаешь, образы!”

Наконец я решился обмакнуть перо и приступить к делу:

“Мои воспоминания, дорогие товарищи,, касающие­ся…” .

Что написать дальше, я просто не знал. А тут еще с моего пера, беспомощно повисшего в воздухе, сползла капля чернил, и на рукописи образовалась клякса.

“Это чорт знает что такое! — решил я. — Разве мож­но писать таким отвратительным пером! Писательскую деятельность нужно обставить с максимальным удоб­ством. Зачем, например, поминутно макать перо в чер­нильницу! Это ведь отвлекает от творческого процесса! Потом, эта клякса… Нет, нужна автоматическая ручка. Очень совершенная, специальная ручка. Странно, что я сразу не подумал об этом”.

***

Несколько дней я затратил на подыскание хорошей автоматической ручки, над которой затем я еще долго изощрялся, переделывая и совершенствуя ее до пределов возможного. Мне удалось добиться, чтобы ручка содержала в себе такое количество чернил, которого хватило бы, по крайней мере, для написания “Войны и мира”.

Довольный результатами своей работы, я снова усел­ся за письменный стол.

“Мои воспоминания, дорогие товарищи, касающие­ся…” — написал я бойко.

Но дальше этого дело опять не пошло. Вначале, когда я прикоснулся пером к бумаге, мне показалось, что мысли потекут плавно, и свободно. Но пока я писал эту ма­ленькую фразу, мысли обогнали перо, как-то запутались и превратились в невероятную кашу.

“Рука не успевает за мыслями. Нет навыка, — решил я. — Хорошо этим писателям: они только и знают, что пишут…”

Неожиданно меня осенила блестящая идея. Я даже подскочил от радости. Ну да! Это же так просто! Все писатели лопнут от зависти. Необходимо построить спе­циальную машину!

Я живо представил себе эту машину. Очень усовер­шенствованный звукозаписывающий аппарат. Вот я рас­хаживаю по комнате и излагаю свои воспоминания вслух. Чувствительный микрофон улавливает мою непри­нужденную речь, а аппарат записывает ее на пленку. В комнате тишина. Ничто не отвлекает моего внимания. Какое может быть сравнение с машинисткой или стено­графисткой! Машина не будет ошибаться или переспра­шивать. Наконец, присутствие постороннего человека сковывает свободный полет мысли.