В мире снов. Книга 1: Марк

– Да так… Дома хочу остаться. Заодно – выдать места, где серые засядут.

Марк понимающе покивал. Вместо слов прощания и объятий, он предложил ещё раз то, от чего и сам хотел бы избавиться – пистолет, который когда-то принадлежал водителю «Студебекера». Саша принял прощальный подарок и без промедления погнался за колонной Спящих.

3

– «Ну и бред», – думал Марк, откручивая очередную гайку с очередного колеса. – «Это шизофрения, не иначе. Каждый раз засыпать и видеть продолжение сна. Нет, не так. Во сне жить другой жизнью, в другом мире. Нужно показаться психотерапевту, пока не поздно… А если уже поздно? Да, может быть я уже крякнулся. Пофигу… Надо показаться! Но что если всё это не бред воспалённого подсознания, а некий прорыв в материи реальности? И что тогда? Что это меняет? Ну, во-первых, я психически здоров. Во-вторых, у меня есть уникальная возможность побыть кем-то ещё в каком-то ещё мире. Разве не об этом мечтают миллионы людей, когда читают книги или смотрят фильмы? Разве не это желание воплощают компьютерные игры? Разве не на этой почве растут все религии? Очень многие люди мечтают о другой жизни в другом мире. Возможно потому, что их души вопят: «Нас обделили! Мы пришли из мира эльфов, ведьм и ангелов, а вы нас на должность автомехаников определили!». Как бы оно ни было, а возможность у меня действительно уникальная – прожить две разные жизни в двух разных измерениях. Вот только… А смысл в этом? Какой смысл мне во второй жизни? Да, моя первая не фонтан. Рутина, тоска, день сурка. Гайки, колодки, патрубки, масло. Вечером – еда, фильм, секс. И по кругу. До субботы. Два дня на домашние хлопоты (такие же рутинные и однообразные), и снова – пять дней рутины и однообразия. Хоть со скуки вешайся. А в том мире? Война! Что может быть хуже? Раньше я думал, что нет ничего хуже рутины и отсутствия развития. Сейчас я понимаю, что нет ничего хуже войны. Постоянное чувство, что вот-вот случиться что-то ужасное. Постоянное чувство, что тебя убьют (то, что я просто проснусь в своём мире, слабо утешает инстинкт самосохранения). А самое гадкое – замарать собственные руки в крови! Да, в крови насильников и опустившихся людей… Но людей! Людей, которые после смерти нигде не проснуться. Или проснуться? Кто этот мир разберёт... Никто, и я уж подавно. И понятия не имею, на что обе свои жизни трачу. Нет у меня, как оказалось, цели. И пути тоже нет. Только бессмысленные шаги. Я как мотылёк, что летит на свет – не понимаю в своём движении никакого смысла и не чувствую логики. Инстинкт, в моём случае – социальное взаимодействие, толкает меня вперёд. И я иду. А зачем? Что мне нужно от этой лампочки? Что мне нужно от вечно заходящего солнца в том мире? Или что нужно от гаек и фильмов в этом? Дать потомство и обеспечить всем необходимым? А мне-то что с того? Удовлетворённый инстинкт размножения. Долетел до лампочки, сгорел и засох. Вот она – реальность. Лови от неё кайф! Или поищи смысл в альтернативных мирах – если не повезло, и ты не просыпаешься ночами в потусторонней реальности, то прибегни к помощи химикатов. Начни с C2H5OH в различных формах и различных смесях. Уйди от себя!».

4

Лина сидела на кухне в окружении свечей и лепестков роз. Одна. Марк должен был вернуться с минуты на минуту. А Барсик брезговал её обществом. Даже запах запечённой курицы не топил лёд в его сердце.

Впрочем, не у одного Барсика в сердце наступили холода. С Марком творилось что-то не ладное. Он стал больше приносить денег домой. Стал рано ложиться. Несколько раз отказался от выбора фильма и бессовестно уснул на том, который включила Лина. И в постели. Он резко переменился, стал каким-то отстранённым, импульсивным.

Нет, Лина не подозревала мужа в измене – если он не был на работе, то был дома. И друзей, с кем он отпрашивался бы попить пива, у него нет. Но она всей своей интуицией чуяла перемены. И, как любая женщина, начинала искать причину в себе.

– «Может я растолстела? – Спрашивала Лина себя. – Может приелась ему? Может ему со мной стало скучно?»

Сумерки за окном сгущались. Сгущались и краски в воображении Лины. Ей уже мерещился развод и раздел имущества: «Как же моя фирма? Её тоже будем делить?». Свечи, что напрасно горели и поднимали к потолку нити копоти, напоминали не романтический, а скорее религиозный атрибут – будто горели в память об их усопшей любви.

Внезапно щёлкнул замок на входной двери.

– Дорогая, я дома!

Все переживания как рукой сняло. Родной голос заставил Лину подскочить и побежать навстречу. Она спешила так, как могла – перевернула стул, чуть не свернула дверную ручку, споткнулась об порожек. Но опоздала.

Барсик на пару секунд опередил Лину. Он нагло вскарабкался по джинсовой ткани от ног до самой груди (как только когти от такого веса не ломаются?) и замер, ожидая ответных объятий. Марк, привыкший к таким вот нежностям, оторвал от себя мурлыкающий комок агрессивной ласки и небрежно кинул на пол. Тот со стуком приземлился на все четыре лапы и, повернув голову, недовольно проследил за поцелуем хозяина и его супруги.

– Я ужин приготовила, – застенчиво улыбнулась Лина.

– Да, я почувствовал. Пахнет великолепно!

– Пошли же!

Марк, не развязывая шнурков, стянул с себя кроссовки, скинул прямо на них куртку и пошёл на кухню.

С ужином справились быстро. Наверное, потому, что вина и сырной закуски не было на столе – только запечённая курица и остывший чай. И не было другого, без чего не обходился ни один ужин прежде – беседы. Она всё как-то не складывалась:

– Как дела на работе?

– Хорошо. А у тебя?

– Потихонечку.

– Что так?

– Да… Сезонные трудности.

Или:

– Какой фильм посмотрим?

– Сегодня твоя очередь выбирать.

– А что бы ты хотел?

– Посмотрим, что система предложит.

После ужина они вместе пошли в душ. Наслаждаясь струйками воды, текущими по разгоряченному телу, содрогаясь от нежных прикосновений мужа, разжигаясь от страстных поцелуев, Лина потихоньку стала забывать о страшных переживаниях, что донимали её целый вечер.

Но, увы! Забвение длилось не долго. Как только журчание воды стихло, Марк обтёр себя полотенцем и вышел. Лина быстро навела порядок в ванной и пошла следом. И снова опоздала. Марк пошёл не в гостиную, а в спальную и уже крепко спал.

Свечи ещё горели и освещали кухню дребезжащими бликами. Теперь они не походили на траурное украшение. Теперь они были похожи на оккультную атрибутику, подготовленную для вызова духа из преисподней. И, возможно, кого-то действительно вызвали. А как ещё объяснить то, что в Лине проснулось отчаянное желание упасть на колени и высказать вслух свои переживания? Кто ещё мог выслушать её? Кто-то выслушал, это точно. Ведь ей стало легче. Возможно, Бог. Возможно, дух. Возможно кот, что оставил в покое косточки из мусорного пакета. А, возможно, кто-то ещё.

5

Марк, по свойственной мужчинам толстокожести, не замечал волнения супруги. Для него всё оставалось как раньше – ужины, супружеский долг (в ванной? это что-то новенькое!), рутинная работа. И отсутствие совместно просмотренных фильмов его совсем не затрагивало. Отсутствие бесед – тоже.

«Бывают времена!»: ответил бы он, если бы кто-нибудь спросил. Кто-нибудь, кроме Лины. Ей бы он ответил: «У тебя нет ни малейших причин переживать! На меня свалилось много работы. А люблю я тебя ещё больше, чем раньше! На выходные давай оставим всё и рванём куда-нибудь?! Это будет здорово!». Что, в принципе, то же самое, что и – «бывают времена!», только разбавленное отговорками, ложью и пустыми обещаниями.

В другом мире, где он был так далеко от семейных дрязг и ежедневной рутины, Марк уверенно шагал навстречу вечно заходящему солнцу и мял ногами бурую траву. Путеводной нитью простиралась вдаль железнодорожная насыпь. В этом мире и оставалось только, что идти вперёд навстречу приключениям. К которым относишься благосклонно, когда на кону не стоит единственная жизнь.

6

Шесть ночей одиноких странствий значительно изменили отношение Марка к происходящему во сне. Ему страстно захотелось жить тут. А способствовали этой страсти голод и жажда. Причём последняя в большей степени. Жижу, в которую превратился перебродивший квас, едва ли можно было пить. Но приходилось. По паре глотков в одну ночь. Один, чтобы сбить жажду, второй чтобы протолкнуть в желудок кошачий корм. Уходя, Марк не позаботился о провизии. Да и вообще поступил безрассудно. Не окажись в сумке термоса, огрызка яблока да пакета с сухариками для домашних хищников, он был бы обречен на голодную смерть.

Или, был бы обречён вернуться. Этот вариант Марк всё ещё рассматривал. В термосе жижи оставалась половина. И пакет с кормом содержал в себе еще три тысячи килокалорий. На этом можно было протянуть несколько ночей.

Но планы пошли под откос. Измождённый организм поднял протест и вызвал головокружение. Пройдя по инерции несколько шагов, Марк замер и потихоньку сполз вниз. Сполз сам по себе – точно брикет мороженого вмиг растаял и растёкся по бурой траве. Слева от его взбунтовавшегося тела осталась железнодорожная насыпь, справа – проторённая гусеницами колея. Он так и распластался посередине, точно герой головоломки, на карточке которой написано: «Определите: этого человека сбил поезд, автомобиль, танк или солнечный удар». Правильный ответ должна была подсказать зелёная лужа рядом с головой. Однако, в случае с Марком, никакой зелёной лужи не было – организму не из чего было её произвести.

Он понял, что не сможет встать, если не сделает хоть глоток воды. Перебродивший квас вряд ли таковой можно было назвать, но за неимением… Руки отказались протянуться за ним. Тело стало ватным и неподъемным.

– Вот и всё. Добегался. Инсульт! – заключил вслух Марк и принялся покорно ждать судьбу. Он ждал, когда веки потяжелеют и сами собой закроются. Ждал, когда же наконец очнётся в своей кровати. Но тосковал. Возможно потому, что душа слилась и с этим телом и не хотела прощаться. Возможно потому, что инстинкты этого тела стали близки душе, и она стала к ним прислушиваться. А какой инстинкт сильнее инстинкта самосохранения?