В мире твоего порока
Шрифт:
– Вот не трогай Мунка. А современная живопись и вправду вырождается. Каждый второй ваятель мнит себя художником, всякую бессмыслицу пихают людям под соусом неординарности, а на деле… лень, типичная лень. Нежелание творить действительно стоящие вещи, чтобы их восславляли потомки. Зачем, когда можно здесь и сейчас срубить бабла! А какой-нибудь псевдоценитель повесит у себя в сортире этот псевдошедевр и будет любоваться во время очередного запора.
– Говорит челочек с тремя ягуарами в гараже. Тебе надо быть терпимее.
– Нет, не надо. Мне уже не надо. Я в силу возраста имею полное
– Знаешь, я покажу тебе свою новую работу, – вдруг загорелся Дар. – Аж не терпится услышать твое мнение. Глядишь, настрочишь про меня еще статейку. Собирайся. Поедем прямо сейчас ко мне.
– А вот такой настрой мне нравится. Поехали.
Кофе так и не выпили. Кравчик с большим энтузиазмом забрался в машину, он очень хотел увидеть картину. Ведь еще чуть-чуть и внук скатится до уровня коммерческих художников, которые уже давно перестали творить.
Полтора часа пути провели в тишине, каждый думал о своем. И вот, они уже поднимаются на лифте.
Дар неожиданно для себя занервничал, отчего не с первого раза получилось вставить ключ в замочную скважину. А дед заметил состояние парня. Раз так переживает, значит, картина имеет для внука определенную ценность.
– Проходи, – Дар распахнул двери мастерской.
Николай Викторович зашел в помещение, огляделся. В воздухе так и витала безысходность. Но тут он обошел мольберт, на коем стоял чистый холст и остановился напротив готовой работы.
– Это она? – указал на девушку.
– Да, – процедил с раздражением в голосе. И откуда раздражение? Почему-то резко перехотелось показывать работу, словно на полотне что-то личное.
Кравчик же принялся внимательно разглядывать картину. А спустя минут десять обратился к внуку:
– Что ты хотел сказать всем этим?
– Не знаю.
– Написано с натуры, сразу видно. И все же… Что здесь для тебя самое важное?
– Цветы… желтые цветы, – произнес на выдохе и опустился на диван. – В ней… – на последнем слове так и вовсе сник.
– Во-о-о-о-т, – довольно улыбнулся. – В ней. Цветы были вначале, Дима, – Кравчик взял мастихин и снял тонкий слой краски с лепестка кувшинки. – А сегодня утром цветы потеряли свою значимость. Утром всем стала она. Эта картина – твое пробуждение после долгой спячки.
А Дар ничего не ответил, но в глубине души согласился с дедом.
Кофе двое все-таки выпили, но уже на кухне Дара. Когда же Николай Викторович собрался домой, то перед выходом многозначительно посмотрел на внука, после чего выдал:
– Тебе надо найти натурщицу. Думаешь, почему полотна великих ценятся по сей день? Потому что на них изображены женщины, которых художники любили. И эта любовь, страсть, агония… все это продолжает жить в картинах. И продолжает будоражить души людей. А вот это, – указал на полотна, украшающие стены, – мракобесие.
– Между прочим, – устало улыбнулся, – я этому мракобесию посвятил всего себя.
– Ты еще молод. И можешь творить в разных направлениях. Экспериментируй, если хочешь, но оживи свои картины. Вдохни в них
любовь. И поможет в этом тебе, повторюсь, настоящая живая женщина. Или мужчина, хотя, тогда я сильно огорчусь.А Дар аж скривился, представив голого натурщика у себя на диване.
– Ладно, – Кравчик взял кардиган, – такси уже ждет. Бывай, внучок. Увидимся, кстати, нескоро.
– Что так?
– Улетаю в Ниццу со своей новой музой. Страстная особа. Такие вещи вытворяет, такие вещи… – закатил глаза под лоб.
Дар закрыл за ним дверь и вернулся в мастерскую. И правда, теперь на полотне есть только она, а остальное – реквизит.
Глава 3
– Соберись, Сань! – голос наставника вырвал из горестных мыслей. Саша тут же встрепенулась и снова включилась в работу.
Тренировка шла с большим трудом. В шаг не попадала, с ритма сбивалась. И это уже вторую неделю. Такими темпами она и отсюда вылетит. Даже за деньги подобное безобразие здесь терпеть не будут. Одно успокаивало, хоть работу нашла – в цветочном павильоне торгового центра, что располагался в ее районе. С магазином Илоны этот ромашечный закуток и рядом не стоял, зато близость ТЦ с метро оправдывала цены на цветы. Проходимость здесь была ого-го, да и к внешнему виду букетов никто особо не придирался, а уж закручивать ленточку в спираль дело нехитрое.
Однако с танцами все было куда сложнее. Саша начала бояться ребят из своей же команды. Мозгом понимала, парни у них в коллективе отличные, знает она их уже не первый год, а вот поделать с собой ничего не могла. Боялась и все тут. По крайне мере, когда были поддержки, внутри начинался жуткий мандраж. Хотелось как можно скорее отстраниться, а лучше вовсе убежать куда подальше. Девушка яростно боролась с этим состоянием, поэтому терпела, но как же тогда становилось погано, душа выворачивалась наизнанку. И с этим надо было что-то делать. Ведь ни один танец не обходится без поддержек, а фальшь и неестественность заметят сразу.
После занятия хореограф Костя подозвал Сашу:
– Что с тобой происходит, Сань? Ты словно в один прекрасный момент забыла все, что знала. Где даже тот уровень, с каким сюда пришла? Если есть проблемы, скажи. Все мы люди. Но мне важно знать, у тебя это временное состояние или ты потеряла интерес.
– Кость, – сняла с головы бандану, взъерошила волосы. – Я не потеряла интерес.
– Значит, проблемы? – сразу смягчился.
– Да.
– Хорошо. Решай проблемы, но не забывай, через месяц у нас выступления. Пять разных постановок. С понедельника уже начнем разучивать новый танец. А ты с этим еле-еле.
– Я, честно, с понедельника огурцом. И догоню ребят.
– Ладно. Рад, что поговорили.
– Ага, – кивнула Саша и пошла в раздевалку.
А ведь эти выступления ее шанс. Намечается чемпионат, где в жюри будут сидеть представители Урбанса, они как раз ищут новые таланты. Может, к доктору наведаться? Чтобы прописал антидепрессанты какие. Иные средства уже не помогают. Пропал огонь внутри, а всему виной этот ублюдок. После школы Саша решила отправиться на открытую площадку для брейкеров, там днем и ночью ребята демонстрировали свои способности.