В мутной воде

– Ваше благородие... Ложитесь!
– крикнул кто-то сзади.

Он быстро прилег. Что-то шлепнулось близко. Он зажмурил глаза и вдруг вспомнил, что его могут убить. Ему сделалось страшно, но вслед за этим мгновением какое-то равнодушие охватило все его существо. "Что ж так долго смерть не приходит?
– промелькнуло в его голове.
– Уж если это она, то пусть скорей!" Он открыл глаза. В нескольких шагах от него на бруствере вертелась черная граната и скверно шипела трубка...

Он пристально стал смотреть на нее и не мог оторвать от нее глаз. "Вот-вот сейчас, но только она меня не заденет... Нет!.."

Раздался треск... в глазах у него что-то блеснуло. Он радостно вскочил на ноги, но в то же мгновение упал и инстинктивно схватил себя рукой за ногу.

"Это ничего... Я, верно, контужен", - подумал он.

И снова попробовал подняться. Но подняться он не мог, почувствовал ужасную боль и какую-то теплую мокроту на том месте, где была боль.

Барсук и другие солдаты подбежали к нему. Он взглянул на их испуганные лица, хотел что-то сказать, но губы бессвязно лепетали какие-то слова... Он вдруг почувствовал слабость, какие-то странные мысли стали путаться в его голове. Он улыбнулся своей доброй улыбкой, вздохнул и потерял сознание.

Когда над окрестностями Плевны спустилась ночь, то долго еще раздавались на окрестных полях стоны. Целую ночь мелькали фонари и на носилках таскали раненых и все-таки не могли убрать всех. Иззябшие, валяясь в грязи, под дождем, оставались еще многие, моля у бога смерти.

Наутро неудача сказывалась на всех лицах. Везде атака была отбита, и только на Зеленых горах еще шла битва. Скобелев просил подкреплений, но ему их не дали...

Штурм 30 августа стоил нам, как известно, около десяти тысяч солдат.

Глава двадцатая

ГЕНЕРАЛ СОМНЕВАЕТСЯ

– Ну что ж?.. это еще не беда! Сегодня неудача, зато завтра будет удача... Конечно, неприятно, но унывать, брат, нечего... С нашим солдатом все можно. Помню, на Кавказе наш полк пять раз ходил в атаку, пять раз отбивали, но на шестой таки взяли аул. Правда, из полка осталась всего одна рота, но все-таки взяли!

Так говорил старик Чепелев Елене, сидя июльским утром на балконе своей дачи за картой.

– Полно, папа, тебе утешать меня. Точно я не вижу, что ты сам расстроен нашими неудачами, - проговорила Елена.

– Обидно, конечно, обидно... Шли, шли и вдруг наткнулись на Плевну, чтобы ее черт побрал! Но все-таки унывать нечего... Бог даст еще поправимся... Вот скверно только, что о солдате мало заботятся, плохо кормят его, обкрадывают там разные интенданты... Вот за это так мало виселицы!
– энергично проговорил старик.
– Я, не задумываясь, повесил бы таких негодяев...

В последнее время даже и старик Чепелев, говоривший вначале, что война с турками - плевое дело, стал несколько гневаться, и хотя не показывал этого, но сам нередко задумывался и возмущался, читая известия о том, как продовольствуют солдат. Известная телеграмма Мак-Гахана, описывавшая, как наши солдаты, сами голодные, делились последним с болгарами, умиляла сердце старого генерала, и он со слезами на глазах говорил, что стыдно обижать таких безропотных и выносливых солдат, как наши.

– А о Венецком все нет известий, папочка?..

– Нет, Леля, еще нет, но, вероятно, все слава богу... Вот посмотри-ка, девочка, на карту. Взгляни-ка сюда. Вот она, эта самая Плевна!..

Старик, видимо, хотел отвлечь свою дочь от расспросов о Венецком и сам начинал сомневаться, жив ли молодой человек. "И то ни разу не написал!" - подумал он.

Елена с грустной улыбкой глядела на карту, слушая старика, как надо нам покончить с этой проклятой Плевной.

– Осман - умный генерал... Понимает, как действовать, и действует умно. Надо и нам так же действовать и не соваться одною грудью. Грудь хороша, но ведь и солдата пожалеть надо.

– Но ведь ты сам, папа, говорил, что надо без хитростей, прямо?..

– Ну да, говорил и теперь говорю, но надо знать время.

Старик даже рассердился, что Елена подметила противоречие в его словах.

– Конечно, надо действовать с нашим солдатом по-русски, то есть напролом, но если раз не удалось... нельзя же. Знаешь что, Леночка, я тебе скажу... У нас солдаты прекрасные, а...

Он не досказал своей мысли и медленно перекрестился.

– И дай бог, чтобы Плевна образумила их!.. Вот рассказывают, что сами они живут прекрасно там, ни в чем не нуждаются, а люди!! Я, Леля, когда был на Кавказе, я ел то же, что и солдаты, и как же они любили меня! Первым делом о них заботился. Никаких этих колясок у меня не было. Ну, да что говорить! Очень уже нынче эта манера подлая развилась... о себе думают, а о других... Ну, и воровство, говорят, в армии идет такое, что просто страшно становится.

Генерал совсем вышел из себя и, точно вообразив, что перед ним сидела не дочь, а интендант, стал браниться и грозить, что их всех перевешают.

Елена слушала все эти угрозы и, когда отец кончил, спросила его:

– Неужели, папа, так обижают солдат?

– Я, дочка, дорого бы дал, чтобы все, что пишут, оказалось неправдой, но ведь еще пишут не все! Недавно в военном министерстве мне рассказывали такие вещи, что просто стыдно было слушать... А там ничего - еще улыбались чиновники...

Старик продолжал разговор на эту тему, как на террасу вошла Александра Матвеевна. Она была в кисейном капоте, в соломенной шляпке, украшенной цветами; в руках у нее был букет цветов. На ее некогда красивом лице очень заметны были следы подкраски и подрисовки.

С приходом жены Чепелев быстро замолчал, как-то весь съежился и уткнулся в карту.

– А вы все продолжаете воевать?
– заметила Александра Матвеевна. Что, муж сегодня будет?
– обратилась она к Елене.

– Не знаю... Он никогда не предупреждает...

– Ну, а как его завод? Скоро будет готов? Ты что-нибудь слышала?..

– Я не вмешиваюсь в его дела, мама!

– И глупо делаешь, моя милая... Нельзя же не знать, как идут дела... Кажется, муж - не чужой человек... Я тебя спрашиваю, потому что вчера в Павловске мне говорили, будто завод этот плохо подвигается... Советую узнать!
– прибавила она, потрепав Елену по щеке, и прошла в сад.

– Завтракать меня не ждите!
– крикнула она из сада.

Отец и дочь переглянулись, но не сказали ни слова. Только Елена под влиянием теплого чувства обхватила своими руками седую голову отца и нежно его поцеловала.