В начале было Слово
Шрифт:
Когда маманя за любую шалость, а то и просто так, лупила ремнем, или туго скрученным мокрым полотенцем? Или когда ее, девчонку, оклеветали на заводе за украденный якобы кошелек, который она и в глаза не видела… Чуть из комсомола не выгнали, на доску позора вывесили… Или когда Митька наигрался и бросил? Или когда… Тут баба Катя не удержалась и всхлипнула… Или когда ее доченька умерла, едва родившись? Она не знала. Просто с тех пор жила по привычке, как заведенная, и ни о чем не думала…
Отец Павел ждал. Смотрел внимательно, молчал. Потом стал рассказывать ей о Боге, о Сыне Божием – Спасителе людей.
Баба Катя, низко склонившись над столом, плакала. Никто и никогда ей этого не говорил. Никто и никогда о ней не заботился. С ней вообще мало кто разговаривал… И доченька ее умерла, где она сейчас?… Она плакала, а отец Павел говорил, говорил…
Наконец замолчал. Посидел, подумал. Потом решительно встал и громко хлопнул ладонью по столу.
– В общем, так, Катерина свет моя Васильевна. Идем, сейчас поисповедую тебя, да и покрестимся.
Баба Катя испуганно вскинула на него глаза – как, прямо сейчас?
– Сейчас, – твердо ответил батюшка. – Поторопиться бы надо, – почему-то добавил он.
***
Он подвел ее к высокой тумбочке и сказал – ну что ж. Давай, кайся. Баба Катя молчала. Каяться она не умела. Жила и работала честно, не воровала, не убивала…
– Злая я, – наконец выдавила она из себя, – Людей не люблю…
– Так, так, – чему-то обрадовался батюшка. – А кого любишь?
– Кота своего люблю. Может, еще соседку свою, Дашку. Она меня шанежками угощает, когда печет… Несчастная она, Дашка. Муж пьет, бьет, детишек трое, живут в однушке… Жалко мне ее… А больше никого и не люблю. И думаю обо всех плохо. Даже вот о тебе, отец, мысли нехорошие были, – бабу Катю понесло…
– На Митьку своего обижалась, когда бросил… на Бога, что доченьку отнял…(на Бога? – сама испугалась баба Катя. Она ж в Него не верит! Или Ему не верит?).
– Запуталась я, батюшка, – снова заплакала баба Катя. – И кошелек я тот не брала! Не брала! В глаза не видела!
– Маша! – крикнул отец Павел в сторону "ящика", – дай нам крестильную рубашку и крестик!
***
Целый месяц ходила раба Божия Екатерина в храм Святой Троицы. Практически на все службы. Она не сидела теперь на лавочке возле входа, а стояла вместе со всеми.
Научилась правильно креститься. Узнала, что "чайник" без носика – это кадило.
Исповедалась и причащалась каждое воскресенье, внимательно слушала проповеди. Люди перестали ее раздражать. Квартиру свою она отписала соседке Даше. Иногда заходила в келью к отцу Павлу и долго пила с ним чай, разговаривая о том-о сем.
Один раз и батюшка зашел к ней в гости. Задумчиво погладил Платона, постучал пальцем по панцирю Тоси, выпил чашку пустого чаю – печенек уже не было, пенсии тоже…
***
Хоронили бабу Катю 31 декабря. В день смерти она исповедалась и причастилась.
Пришла домой, присела у окошка и умерла.
Народу на похоронах почти не было. Свои, церковные, да соседка Даша, заплаканная, в черном платке. Отец Павел горя никак не проявлял. Да и какое горе? Хор пел "со святыми упокой", и все видели, что в гробу лежит баба Катя со светлым и добрым лицом.
А отец Павел смотрел, как поднимается раба Божия Екатерина по сияющей лестнице наверх, где ждет
ее доченька и Вечная Радость…А Платона и Тосю батюшка взял к себе.
Победоносец
Шестнадцатилетнему Юрику Назарову, шалопаю и разгильдяю, мальчишке "без царя в голове", явился черт.
Вечером все было как обычно. Он лег в кровать, лениво полистал заданный на завтра параграф по истории, бросил учебник на пол и сладко заснул. Проснулся от холода. Сонно пошарил вокруг себя, ища одеяло. Потом свесился с кровати и провел рукой по прикроватному коврику. Одеяла не было. Удивленный Юрик включил ночник. Снова посмотрел на коврик, затем поднял глаза…
И его охватил потусторонний ледяной ужас. В тусклом свете ночника он разглядел в кресле возле окна какую-то смутную фигуру. Вскочил, включил яркий "верхний" свет. В кресле, закинув ногу на ногу, сидел тощий, черный, с рогами на голове… Он гнусно ухмылялся, вертя в одной из лап кончик хвоста. Глаза горели дикой ненавистью и злобой.
– Сплю, – в ужасе подумал Юрик. – Нет, не сплю!
Волосы на голове встали дыбом. Юрик захотел убежать, но руки и ноги стали как ватные, язык одеревенел… Он не мог отвести глаз от зловещей фигуры, хотя очень старался. С трудом поднял правую руку и потрогал нательный крестик. Черт хихикнул. От этого хихиканья Юрика передернуло. Тогда он попытался перекреститься, но почему-то не сумел… Рогатый заржал во всю глотку, даже копытом притопнул… И… сгинул… Пропавшее одеяло смятой горой лежало на кресле…
Юрик сдернул с кровати простынь, завернулся в нее, сел, привалясь спиной к подушке и подтянул коленки к груди. Так, съежившись и клацая зубами, он просидел почти до утра, таращась на пустое кресло с примятым одеялом и боясь закрыть глаза. Потом все-таки провалился в какое-то тягучее, дурное, бредовое забытье…
***
В это время в ином мире, в другой реальности, Юркин Ангел-Хранитель спрашивал у Бога:
– Зачем, Господи? Почему?…
– Я разрешил нечистому явиться перед Георгием только один раз. Пробудить его…
– Он в шоке, Господи, он очень испугался!....
– Успокой его, – серьезно сказал Спаситель. – Мне очень нужен этот паренек. Он приведет ко Мне множество людей…
Ангел почтительно склонил голову и исчез.
***
Утром мама зашла в комнату сына и обнаружила его практически без сознания, в странной позе, белого, как мел, только щеки горели огнем… Мама очень испугалась, потрогала лоб… Юрик пылал, как доменная печь. Почувствовав мамину руку, он разлепил глаза и с трудом проговорил:
– Мама… дай мне другое одеяло. Под тем мне очень холодно…
Весь день Юрик провел в постели, есть не хотел, только иногда просил попить. Закрыв глаза, он о чем-то напряженно думал. Во-первых, нужно выкинуть это… это дьявольское одеяло. Уволочь его куда-нибудь подальше… А во-вторых… во-вторых… Об этом думалось с трудом и неохотно.
Сегодня ночью к нему приходил демон. За что? Почему к нему? Это так ужасно, страшно и омерзительно… Но даже не это главное. Главное – в другом. Если есть эти рогатые… твари, то тогда… тогда точно есть Бог. Дальше мысли у Юрки заканчивались, а потом начинали бежать по кругу… А еще было непонятно, что теперь делать.