В объятиях принцессы

– Да, разумеется, об этом я как-то не подумал. Естественно, принцесса должна ставить на первое место свои обязанности, а уж потом личные желания. Прими мои соболезнования, дорогая. Судя по всему, мы всегда будем в неравных условиях.

Его голос был низким, вкрадчивым. От него Луизу пробрала дрожь. В нижней части живота чувствовалась странная тяжесть. Она встала, но ощутила легкое головокружение и схватилась за край стола.

– Значит, мы поняли друг друга?

– Думаю, да.

Сомертон очень медленно, лениво встал и навис над ней – большой, грозный.

– Я выйду за дверь, чтобы выкурить сигару, если не возражаешь, – сообщил он. – Тебе не помешает несколько минут уединения.

– Да, спасибо, – пискнула Луиза.

Граф вежливо поклонился и скрылся за дверью – переступая порог, ему всякий раз приходилось нагибать голову, чтобы не разбить ее о притолоку. Луиза несколько минут стояла, прислушиваясь к гулким ударам сердца.

Ее супруг – супруг! – вернется через несколько минут, возможно, через четверть часа, и возьмет ее в постели.

Да поможет ей Бог. Что ей делать? Чего он ждет от нее? Он, должно быть, укладывал в постель сотни женщин, причем самых разных, наверняка умелых и опытных. Луиза попыталась вызвать в памяти свою первую брачную ночь, но вспомнила лишь чувство неловкости, разбросанную одежду и боль между ног. В конце она даже не была уверена, что они сделали все, что должно. Петер был тоже растерян. («Я вошел в тебя?» – спросил он тогда, тяжело дыша, и она не знала, что ответить, поскольку ни в чем не была уверена.)

Можно было не сомневаться, что с Сомертоном все будет по-другому.

Луиза почувствовала мурашки на коже.

Спустя четверть часа она лежала в постели, вымытая и облаченная в ночную рубашку, до подбородка укрытая простыней. Она немного поспорила сама с собой, стоит ли зажечь свечу, но решила, что вполне хватит света, проникающего сквозь неплотно задернутые занавески. Она смотрела на потолок и считала завитки на деревянной балке, расположенной прямо над кроватью: двенадцать… тринадцать…

Дверь распахнулась.

– Маркем! – рявкнул граф.

– Я Луиза, – тихо ответила она. – Я здесь, в постели.

Стемнело быстрее, чем она ожидала, и показавшийся на пороге Сомертон виделся ей расплывчатым силуэтом. Он шагнул к кровати, развязал и отбросил галстук и прищурился, словно не мог ее разглядеть. Вместе с ним в комнату ворвался теплый воздух.

– Вот ты где, – сказал он.

Она бдительно наблюдала за ним, прикрыв глаза. Кажется, он расстегивает рубашку…

– Ну и какого черта ты там делаешь? Пробуешься на роль шахматной королевы?

– Жду тебя. – Луиза облизнула пересохшие губы.

– Так ты ждала визита мужа в свою постель? – Голос Сомертона казался удивленным.

– Конечно.

Граф оперся обеими руками о край кровати и склонился над ней. Рубашка была расстегнута, под ней виднелась мускулистая грудь. Голос стал низким и тихим:

– Луиза, моя дорогая невеста, на тебе ночная рубашка?

– Конечно, я надела рубашку, – с негодованием проговорила Луиза. – А как же иначе?

Сомертон улыбнулся. Теперь она видела его лицо – тяжелые веки, кривящиеся в улыбке чувственные губы.

– Позволь, я угадаю: твоя рубашка застегнута до самой шеи.

– Ну да. На всех ночных рубашках пуговицы застегиваются до самой шеи.

– Покажи.

Что ж, теперь он ее муж. Луиза сдвинула простыню на полдюйма вниз.

– Еще, – сказал он.

Она вздохнула и сдвинула простыню еще на целый дюйм. Больше уж некуда.

Граф взял простыню и отбросил ее в сторону.

– Ой! – Луиза села и прикрыла грудь руками.

Сомертон несколько мгновений взирал на нее с той же насмешливой улыбкой на губах, черные волосы взлохмачены, дыхание пахнет сигарами.

– Дорогая, я снимаю шляпу перед галантностью бедного Петера. Как он умудрялся тебя находить под всеми этими одежками?

Луиза спрыгнула с кровати и бросилась бежать.

Она с большим опозданием поняла, что бежать некуда, разве что на улицу, в синие тосканские сумерки. Вместо этого она подошла к окну, рывком отдернула занавеску и распахнула одну створку. Воздух за окном был еще теплый и тяжелый, но по сравнению с охватившим ее жаром он казался ледяным.

Сомертон медленно шел к ней. Луиза всем существом чувствовала приближение его большого тела. Она закрыла глаза.

– Маркем. – Его рука коснулась ее талии. – Луиза. Не надо убегать от меня.

– Не надо унижать меня! – возмутилась она.

Его тело было совсем рядом. Она чувствовала прикосновение к спине его расстегнутой рубашки.

– Извини, я не подумал.

Извини? Он действительно извинился? Ей не послышалось?

Она тихо сказала:

– Я не знаю, чего ты ждешь от женщины. Не знаю, чего ты хочешь от меня.

Его рука медленно обняла ее за талию.

– Моя дорогая Луиза. Все очень просто. Так получилось, что я уже некоторое время не имел возможности наслаждаться женским телом, поэтому мне необходимо твое поощрение. А вообще, строго говоря, нам даже не нужна кровать.

Пальцы Сомертона медленно скользнули вверх, дыхание шевелило волосы у нее на затылке. От него пахло вином и сигарами. Луиза затаила дыхание.

– Как это? – спросила она.

– Позволь, я покажу тебе.

– Это… это неприлично.

– Луиза, ты моя жена. И можешь забыть обо всех приличиях, вместе взятых, раз и навсегда.

Очень медленно и нежно он прижался бедрами к ее бедрам, и твердый фаллос уперся ей прямо в поясницу. Луиза тихо ахнула.

– Но как…

– Позволь мне думать об этом, Луиза. – Его рука легла на завязки ее ночной рубашки. – Только сначала я должен избавить тебя от этого кокона.

– Не смей!

Но Сомертон уже развязал ленточки, и рубашка скользнула по плечам вниз. Луиза вскрикнула, когда груди оказались ничем не прикрытыми, и закрыла их руками.

– Нет. – Он поцеловал ее шею и осторожно убрал руки. Ночная рубашка опустилась на бедра. Сомертон на мгновение отстранился, чтобы не мешать процессу падения, и она оказалась на полу. – О мой Бог! – воскликнул он, отпустил ее руки и накрыл ладонями груди. – Луиза, и ты так долго прятала от меня все это?

Она опустила глаза и увидела, как его загорелые руки ласкают ее белую кожу, подушечки больших пальцев теребят соски. Она судорожно вздохнула и ощутила дрожь в коленках.