В объятьях демона
Шрифт:
Её вывели из церкви, которая напоминала поле после битвы…. Последний, кого она видела, был Елисей, так и не успевший стать её супругом. Он, как истинно русский богатырь, до конца боровшийся с татарами, раскидывал их направо и налево…. Но силы были неравны…. И вот один, подкравшись, словно трус, напал сзади, пронзив богатыря в самое сердце…
– Анна! – было его последнее слово.
В этот миг Анна его будто услышала, подняла голову с растрёпанными забрызганными кровью волосами, и выдавила из последних сил:
– Елисей!!!
Голова её, снова отяжелев, упала на грудь.
Через несколько
Повсюду стоял дым от огня догорающих домов, валялись трупы их бывших хозяев. И только крики одичавших ворон нарушали тишину превратившейся для многих в последнее пристанище деревни. Они стаей летали высоко в небе, предвкушая радость предстоящего пира.
… Слёзы наворачивались на глазах, сухой твёрдый комок подступил к горлу, затрудняя дыхание, как только Анна вспомнила последний взгляд мамы. Взгляд, обращённый к ней, взгляд, просивший о помощи…
Грустные её мысли нарушил звук ключа в дверном замке. Тяжёлая железная дверь со скрипом отворилась, и на пороге показался стражник с деревянной миской в руке.
– На, вот поешь!
– сказал он ей на османском с нотами жалости в голосе.
– Слышал, завтра тебя казнят…
Анна ещё плохо знала язык, но эти слова она поняла.
Она почувствовала облегчение. Смерти она не боялась. Куда хуже смерти была её жизнь наложницы в гареме султана. Предстоящая казнь была единственным избавлением от этого ада, которым считала она свою жизнь.
Не притронувшись к еде, она отодвинула в сторону миску, стоявшую на полу, чем вызвала явное не довольствие стражника.
– Гордая! Но ничего, завтра устремят твою прыть, - шаркая ногами, подошёл он к двери, оставляя пленницу один на один со своими грустными мыслями.
Анна обняла себя руками, положила голову на локти и устремила свой взгляд на маленькое окно, из которого был виден край луны, единственной, кому она могла открыть душу в эту последнюю её ночь.
Татары её продали османам – купцам, прибывшим на русскую землю со своими товарами. Те же, в свою очередь, увидев в ней первозданную красоту и непреклонность, что является отличным сочетанием, привлекающим мужчин, привезли её в Константинополь и продали в султанский гарем, выручив за неё не малую сумму.
И вот спустя несколько месяцев после трагедии в жизни Анны, для неё началась новая жизнь, началась с нового имени. Уже не было Анны - была Айнур-джарийе. Самая непослушная, самая неприступная из наложниц.
Сложнее всего ей давался османский язык, который она ненавидела и отказывалась изучать, чем вызывала гнев Небахат-калфы – смотрительницы за наложницами. Несколько раз Айнур была наказана, но это не становилось для неё уроком. И в следующий раз она, ослушавшись и не подчинившись, вновь получала удары плетьми.
Жизнь в гареме осложняли ещё и завистницы, которые являются самыми опасными врагами, плетущими коварные интриги против соперниц. А именно соперницу, причём сильную, увидела в Айнур-джарийе любимая фаворитка султана - Мерием-гёзде, самая яркая красавица в гареме, с внешностью ангела и сердцем Шайтана.
Сразу она невзлюбила новую
наложницу, только окинув её взглядом. Именно такие девушки были во вкусе султана - это Мерием-гёзде поняла сразу: высокая, статная, с пышными формами, которыми не могла похвастаться она, в то же время с ангельским личиком, желание дотронуться до которого вызывали две маленькие ямочки по уголкам губ. С белой копной волос, блеск и красоту которых не скрывала даже надетая на неё паранджа, стояла Айнур перед Мерием-гёзде в шёлковом голубом платье в пол с осанкой скорее Валиде, чем простой джарийе, чем ещё больше вызывала её гнев и не довольствие. И целью Мерием стало избавиться от соперницы как можно быстрее, пока султан ничего не подозревал о её существовании.Но своими коварными кознями Мерием-гёзде, наоборот, приблизила тот самый день, который и стал роковым для Айнур. Тот день, когда они встретились с султаном глазами, тот день, после которого всемогущий повелитель уже не был повелителем своему сердцу…
– Султан идёт – раздался громкий устрашающий голос Корай-паши.
Все наложницы выстроились друг за другом, потупив взор, приветствуя своего повелителя. Пока падишах проходил мимо них, им нельзя было и пошевелиться. Тех, кто ослушается, ждало наказание. Мерием стояла рядом с Айнур не случайно. Уже давно она вынашивала коварный план, именно сегодня которому суждено было исполниться.
Только лишь султан поравнялся с Айнур, Мерием-гёзде с силой толкнула соперницу так, что та упала прямо в ноги господину, схватившись при этом за подол его платья и порвав его.
Все замерли с ужасом на лицах. Султан остановился, даже не взглянув на упавшую девушку.
– Али-ефенди! – крикнул он так, что, казалось, каменные стены дворца задрожали.
– Да, господин, - тут же на колени перед ним склонился главный евнух гарема.
– Что это значит?
– Прошу прощения, мой повелитель, я сейчас же велю выпороть провинившуюся, - дрожащим голосом пообещал тот. – Увести!
– кивая в сторону лежащей на холодном мраморном полу Айнур, приказал он служанкам.
– Выпороть? – вдруг услышал султан нежный голос рядом с собой?
Служанки уже подхватили под руки Айнур, та же не намерена была сдаваться. Она вырывалась из последних сил.
Падишах собрался уже сделать шаг.
– Выпороть? – услышал он снова и остановился.
Служанки руками закрывали рот Айнур.
– Молчи!
– с мольбой в голосе шептали они.
Но они не знали характера строптивой наложницы. Мерием-гёзде ехидно улыбалась, наблюдая эту картину. Она не просчиталась. Зная дерзкий нрав Айнур, Мерием именно на это и рассчитывала, надеясь, что наказание за неповиновение султану не ограничится обычной поркой.
– Выпороть за что? – Айнур удалось вырваться из рук служанок, и она направилась прямиком к султану.
Тот обернулся. Слуги-бостанджи, не мешкая ни секунды, перегородили ей дорогу.
– Выпороть за то, что упала? За то, что порвала ваш драгоценный наряд? Только лишь за это можно выпороть ни в чём не повинную девушку? – Айнур смотрела прямо в глаза повелителю.
Тот тоже не мог оторвать от неё глаз, просто оторопев от неслыханной дерзости.
– Али-ефенди! – сказал он уже более спокойным тоном.