В объятьях демона

Тан открыл пассажирскую дверцу и протянул мне руку. Я подчинилась. И, если тогда у меня было беспокойство и колебание, то сейчас я приняла это абсолютно спокойно. Ни один мускул на лице не дрогнул. Выдавали меня только колени.

– Хочу показать тебе кое-что, - наконец, сказал он, улыбнувшись.

Улыбка его прибавила мне уверенности. Я взяла его за руку и вышла из машины. Мы направились к подъезду.

Швейцар уже ждал, приглашая нас войти в лифт.

– Не бойся, - уже в лифте как-то неловко сказал Тан, - я не сделаю тебе ничего такого, чего ты сама не хочешь.

Не знаю точно, что он имел в виду, но о том, чего хотела я, было стыдно даже подумать.

Тан нажал не тридцать четвёртый этаж, как в прошлый раз, а тридцать пятый.

– Куда мы? – не выдержала я.

– Сейчас увидишь.

Мы вышли на последнем этаже. Наверх вела ещё одна небольшая лестница.

– Не бойся. Доверься мне! – он протягивал мне руку.

Если бы он только знал, что я давно доверила ему и свою душу, и своё тело – всю себя без остатка.

По лестнице мы поднялись ещё на один этаж выше. Там была только одна дверь. Тан вынул ключ из кармана, отпер её и предложил войти. Я не сопротивлялась.

Войдя внутрь, сначала подумала, что оказалась в каком-то помещении с великолепными декорациями. Потом поняла, что это были вовсе не декорации – это была реальность. Но реальность сказочная! Мы оказались на крыше. На крыше тридцати пятиэтажного дома. Она была оборудована под летнюю веранду: везде были высокие бортики, навес, плитка на полу, где стояли живые цветы в огромных керамических горшках. И весь город был как на ладони.

– Какая красота! – я потеряла дар речи от увиденного.

– Прошу пожаловать на мой балкон, - сказал Тан, подойдя ко мне ближе.
– Красота будет тогда, когда стемнеет. Я прихожу сюда всякий раз, когда мне грустно или, наоборот, радостно, и любуюсь красотой ночного города, которую, знаю точно, ты ещё не видела.

– А сейчас тебе грустно или радостно? – спросила я.

Тан сделал вид, что не слышал моего вопроса. Я заметила, это было у него в привычке.

– Ты голодна? – спросил он.

Только тут я обратила внимание на накрытый стол под небольшим навесом. Стол был явно на двоих. На столе стояли свечи, шампанское, два бокала на высоких ножках, фрукты, шоколад и ещё много всего.

– Прости, я не мастер в ухаживаниях за девушкой…

– Нет! – оборвала я его.
– Всё прекрасно!

– Присядем?
– предложил Тан, подойдя к столу и выдвигая стул.

Он сел напротив меня, открыл бутылку шампанского и разлил по бокалам.

– За встречу! – сказал Тан и протянул мне свой бокал.

– За встречу! – повторила я.

Лишь только отхлебнув, почувствовала, как тепло разливается по всему телу, немного закружилась голова. Шампанское, видимо, придало мне храбрости.

– Расскажи о себе! – неожиданно для самой себя попросила я Тана.

Он растерялся:

– Что ты хочешь знать?

– Всё! - ещё больше осмелела я.
– Хочу знать о тебе всё!

Тан молчал.

– Судя по книге, тебе пятьсот лет, - продолжала я. – Но на вид тебе двадцать…. Как такое возможно?

Я посмотрела на Тана. Его волосы развевались на ветру, то открывая, то закрывая безупречные черты. Ему и правда, было не дать больше двадцати. Небольшая щетина, покрывавшая подбородок и щёки, не придавала возраста, как обычно бывает, а только мужества. В глазах его можно было утонуть. В них было столько чувств и эмоций, казалось, они жили своей жизнью. А губы были такими притягательными! Я смутилась.

Тан поднялся с места, подошёл к самому краю крыши и начал свой рассказ:

– Я очень устал. Уже пятьсот лет мне двадцать. Многие бы позавидовали моей судьбе: сколько всего в жизни можно перепробовать, сколько переделать. Я объездил все страны. Я выучил все языки. Я познал все науки. На моих глазах сменялись века. Я наблюдал за тем, как из ничего вдруг вырастали огромные мегаполисы. Я имею всё, о чём люди мечтают: молодость, богатство, бессмертие. Но не знаю самого главного, что такое счастье. Я плакал от боли, от обиды, от разочарования, но мне не удалось испытать счастливые слёзы. И я мечтаю только об одном: сидеть возле дома на берегу моря рядом с любимой и наблюдать, как мои дети, падая и вновь поднимаясь, делают свои первые шаги, и быть уверенным, что им не уготована такая же судьба, как их отцу.

Ты читала мою историю. Знаешь, что моя мать была сбежавшей от казни наложницей султана. Знаешь, где она встретила моего отца. Знаешь и как предала. Ты знаешь обо мне всё. Что ты хочешь знать ещё?

Я жил во дворце, потому что султан смиловался надо мной, считая себя виновным в смерти моей матери. Но я не был счастливым ребёнком, как любой в детстве. Я был одиноким, отчуждённым – я был изгоем. И не понимал, что со мной не так. Не понимал, почему я не такой, как все. В день моего двадцатилетия ко мне пришёл монах. Он сказал то, чему я долго не хотел верить. Он ответил на все вопросы, которые мучили меня. Самым страшным, как ни странно, были его слова о том, что теперь мне всегда будет двадцать, - Тан усмехнулся и повернулся в мою сторону.
– Как видишь, он не ошибся.

– Я знаю, как умер твой отец… - я остановилась, - но в книге ничего не сказано о смерти мамы, - и увидела отблески слёз в глазах Тана.

– В тот день рядом с младенцем в ущелье лежала записка, где мать просила прощения за предательство. Она говорила, что, даже узнав о сущности моего отца, продолжала его любить. Поэтому не смогла убить и его дитя, которое наполовину было чудовищем. Она умоляла монаха об одном – сделать всё для того, чтобы её сын не был таким одиноким, как его отец.

Я увидела, как Тан вытер со щеки слезу. Слёзы наворачивались и у меня.

– Монах, - продолжал Тан, - нашёл мою мать под тем самым утёсом, где они впервые встретились с отцом…

Я была готова разрыдаться. Я чувствовала, с какой болью рассказывал Тан свою историю. В ту минуту еле сдержала себя, чтобы не броситься к нему на шею и успокоить в своих объятьях.

– И что ты сделал потом?

– Я не верил в своё бессмертие и предпринимал много попыток, чтобы доказать обратное. Но ничего не выходило: сук, на котором привязывал верёвку, ломался подо мной; падая с обрыва, приземлялся, как птица; рана от удара прямо в сердце, затягивалась через минуту. Я испытывал только сильную боль.

– И что было дальше?

– Тот монах был другом моего отца. Он сказал, что отец был последним из бозкуртов, всех остальных уничтожили враги. Отец не делал никому зла, он никогда не вмешивался в судьбы людей, а просто охранял свой лес. До тех пор, пока не встретил мою мать…. Его мечта стать человеком…погубила его…

Тан остановился.

– Ты тоже... можешь стать человеком? – еле слышно спросила я.

Он промолчал. Я подумала, не стоит задавать этот вопрос ещё раз.

Встала с места и подошла к нему поближе. На улице уже смеркалось. И я увидела ту красоту, о которой говорил Тан. Но не она сейчас меня волновала.