В объятьях звёздного сиянья

– Он, что провидец, что ли? Подумала девушка.

– Я, внученька, большую жизнь прожил, многое видел, многое испытал на себе, научился отличать правду ото лжи, видеть хорошее и плохое в людях. А у тебя всё написано на лице и в глазах.

– Иди, он ничего плохого не сделает.

Настя переоделась в спортивный костюм, вплела в конец косы широкую ленту, обула кроссовки, и громко крикнула деду:

– Дед, я ушла!

Легко сбежав с крыльца, она вышла за калитку.

– Настя, я здесь! – услышала она Сашин голос. Он вышел из-за стожка, и направился ей навстречу.

– Я был уверен, что ты придёшь.

– Какая самоуверенность! – ответила Настя.

– Просто я телепат, и читаю мысли на расстоянии. Ты, ведь, думала дома идти или нет. Правда?

– Я пришла послушать твой рассказ о роднике, об истории его названия, и посмотреть, как растут крылья у солнца на закате.

– Вот и не правда, – сказал ей внутренний голос, – тебя тянет к Саше, какая-то неодолимая сила.

– Помолчи, – сказала она этому голосу про себя.

– Пойдём на наблюдательный пункт, предложил Саша.

– А, как туда забраться, – растерянно взглянула на стожок Настя.

– Очень просто. Вставай, – он подставил сложенные ладони, – вставай, не бойся, не уроню!

Настя встала одной ногой на Сашины ладони, и, не успев даже ойкнуть, взлетела вверх, и очутилась на стогу.

– А ты как?

– Обыкновенно, – Саша отошёл на несколько шагов, разбежался, и как по стенке, забежал к Насте/

– И долго ты тренировался? – Съязвила девушка.

– Ага, чтобы показать тебе свою ловкость, – парировал Саша.– Ладно, давай не будем кидать занозы друг в друга. Располагайся. – Он обвёл руками, укрытую палаточной тканью, с расстеленным на ней стареньким пледом, вершину стога. – Номер «Люкс». Всё для тебя, моя прекрасная принцесса.

– Шикарный номер. А главное – превосходная вентиляция и мягче, чем пуховая, перина.

– Устраивайся поудобнее. Видишь, солнце вот-вот скатится за горизонт.

Настя села на край стога, свесив ноги, а Саша улёгся на живот, подперев руками подбородок.

Запад плавно наливался красными цветами разных оттенков. Постепенно, на этом фоне, проявлялись нежно-розовые полосы, подкрашенные сверху зеленоватым, местами прерывающимся чуть голубоватым цветом. Цвета сменялись, как в калейдоскопе. Накладывались один на другой, смешивались, и исчезали, по мере того, как солнце уходило всё ниже и ниже за горизонт.

– Смотри, – тихо сказал Саша, – сейчас у солнца начнут расти крылья.

И, правда. В обе стороны, от скрывшегося почти наполовину солнца, в обе стороны стали отходить, похожие на крылья, с длинными перьями на концах, огненно красные полосы. Это явление длилось несколько минут. Потом они исчезли, как и солнце. Осталось только красноватое, как отблеск далёкого пожара, свечение неба.

– Вот и всё. А сейчас, в ожидании утренней зорьки, займёмся пересчётом звёзд на нашем потолке номера.

– Но ты мне обещал рассказать легенду. Или это было, что-то вроде заманихи?

– Ну, что ты! Раз обещал, значит расскажу! – Он перевернулся на спину, – ложись рядом, всё равно в небо смотреть.

Настя развернулась, и прилегла на бок, лицом к Саше:

– Я слушаю. Рассказывай.

– Ты, как школьная учительница! Слушай. – И он повёл свой рассказ.

Его рассказ, практически ничем не отличался от повествования деда. Но в Сашином рассказе был момент, который Настя не услышала от деда.

Этот родник обладал волшебным свойством. Если за водой приходил недобрый человек, струя воды мутнела и, порой, прекращала свою песню. И ещё. Легенда гласит, что пока люди пьют воду из родника «Счастье»,

он будет жить.

– Саш, ты можешь мне ответить на один вопрос, который мучает меня весь день?

– Да хоть на тысячу!

– Скажи, кто тебя научил так расчёсывать женские волосы?

– А мне, кажется, тебя мучает другой вопрос.

– Какой же?

– Многим ли девушкам ты помогал тук ухаживать за волосами? Отвечаю – только одной. Своей младшей сестрёнке.

– Ты ничего не рассказывал о своей семье.

– А ты не спрашивала.

– Расскажи, если это не секрет.

– В нашей семье три человека. Отец, я и сестра. Мамы нет почти десять лет. Она работала вместе с отцом в одном из институтов по разработке наиболее эффективных видов топлива для звездолётов. В её лаборатории случилась авария. Погибли несколько человек. В том числе и моя мама. С тех пор мы живём втроём. Сестра учится в медицинском, я в академии космического центра, на факультете обеспечения межзвёздных перелётов.

Настя немного помолчала, потом спросила:

– А отец так и не нашёл себе новую половину?

– Нет. Он однолюб. Я как-то спросил его об этом, а он прочитал мне четверостишье поэта двадцатого века. Послушай: «Тоски любовной горький мёд, ещё хранят твой привкус губы. Не каждый, может быть, поймёт, что есть на свете однолюбы». Дальше я не помню.

– Красивое стихотворение, только отзывается в душе какой-то неуёмной грустью.

– А мне, кажется, оно говорит о большой любви между мужчиной и женщиной. Я, между прочим, тоже однолюб.

– Откуда ты можешь это знать?

Саша посмотрел на девушку:

– Я это уже знаю!

Давно погасли все небесные отсветы в стороне заката. Ночь всё больше затягивала своим чёрного бархата палантином небесный свод. Звёздочки прогрызали в нём рваные дырки, и смотрели вниз, на землю, не освещая её, а только усугубляя темноту.

– Настя, возьми бинокль. Он слева от тебя, под пледом. Найди звёздную систему Альфа Центавра. Вы, ведь, как историки космических полётов, изучали астрономию. Верно?

– Да. И довольно углубленно.

– Вот и проверим, сейчас, твоё знание звёздного неба, пока рассвет прячется от нас далеко за горизонтом.

Настя внимательно оглядела небесную сферу, потом поднесла к глазам бинокль, присмотрелась и сказала:

– Вижу яркую звезду. Вон там, – и показала рукой.

– Это не просто звезда. Их две. Просто они находятся рядом. Одна из них значительно ярче другой. Вот и создаётся впечатление у наблюдателя, что видит он одну звёздочку. Обе они находятся в созвездии Центавра. Это самая близкая к нам звёздная система. Всего-то четыре с небольшим световых года. Но какое это огромное расстояние! Представь себе, если лететь к ней со скоростью шестьдесят тысяч километров в секунду, то потребуется ни много ни мало каких-то лет двадцать! Если бы я прилетел туда, и решил послать тебе моё сообщение, то ты получила бы его только через четыре с половиной года.