В одном городе

Бурмин (подходит). Как расшибся?

Голубев. Не до смерти, но, видно, здорово. Возмущены жильцы.

Петров. А ты думаешь, они благодарить должны исполком? (Берет заметку.)

Голубев. Вот какие дела, Иван Васильевич.

Петров. А почему ты до сих пор всерьез не выступил в газете?

Голубев. Мы выступали, Иван Васильевич.

Петров (с усмешкой). Сигнализировали? Читал. О Сорокине писали? Частность. А здесь, видимо, дело глубже. Вот что: ты собери наиболее характерное, проверь факты, найди зубастого журналиста и выступи с обобщением.

Голубев. Вот за этим я и пришел.

Петров. За разрешением на самокритику?

Голубев. Да нет, но...

Петров. Так я такого разрешения не даю. Партия давно такое разрешение дала. И тебе предоставляется право пользоваться им.

Голубев (радостно). И воспользуемся! Еще как воспользуемся! Веселый разговор! И журналиста такого найдем, зубастого, Бурмин.

Бурмин. Найди-найди.

Голубев. Иван Васильевич, разрешите заметку.

Петров (возвращая заметку). Возьми. А ты, Бурмин, лично проверь, что там такое происходит у вдовы капитана Вихрева — Почтовая улица, двадцать три. Жена капитана Вихрева, запомнил?

Бурмин. Запомнил.

Голубев. У меня все, Иван Васильевич. Попутчика теряю?

Петров. Теряешь, да и какие вы попутчики — на машинах. Ты бы для расширения кругозора почаще в автобусах ездил или ножками, ножками...

Голубев. Придется ножками, Иван Васильевич! (Уходит.)

Петров (в коридор). Коля, прикажи подать чаю.

Оргеев (появляясь). Есть, Иван Васильевич! (Приносит чай и уходит.)

Бурмин. Он у вас адъютантом был?

Петров. Был. Храбрый парень.

Бурмин. Ему, наверное, в мирное время скучно?

Петров. Нет... Как бы человек храбр ни был, а умирать все равно не хочется. Честное слово, приятно увидеть в небе рейсовый «Дуглас», и не нужно гадать, — свой или чужой. Пей чай, Бурмин. Прекрасный напиток. Было время, мы его по неделям не видели.

Присели за маленький столик.

Бурмин. Да, было время, Иван Васильевич.

Петров. И хорошо, что кончилось. Ты где живешь, Бурмин?

Бурмин. В рабочем городке.

Петров. Свой дом?

Бурмин. Отец построил. Три комнаты, и крышу железом покрыл.

Петров. Все время и живешь там?

Бурмин. Нет, до войны жил в городе. А после гибели жены живем у матери. И дочери с бабкой лучше, та за ней смотрит.

Петров. Это твоя дочь в местной газете у Голубева работает?

Бурмин. Моя. Понимаете, какую профессию избрала.

Петров. Острый глаз у нее. Смотри, еще и до отца доберется.

Бурмин. А ведь перед войной школу кончила.

Петров (внезапно). Так что у тебя?

Бурмин (очень серьезно). Хочу разобраться в своих ощущениях.

Петров (присматриваясь к Бурмину). Давай разбираться... в ощущениях.

Бурмин. Два месяца я в горисполкоме. Как будто повышение после райсовета, как у вас, военных, — с полка на дивизию. Но лучше бы мне снова в батальон...

Петров. Ты гражданскую терминологию применяй, а то не все понятно.

Бурмин. У меня такое впечатление, что я воду в ступе толку.

Петров. Ты думаешь, это понятней?

Бурмин (возбужденно). Иван Васильевич, может, я высказал бы все на бюро горкома, чтобы не показалось, что я оговариваю Ратникова?

Петров. Ну-ну, зачем же сразу на бюро. Давай раньше сами разберемся, в чем дело.

Бурмин. Понимаешь, Иван Васильевич, тут все дело в существе, в основе. Мы — исполком. Исполнительная власть народа. Народ нас избрал, и мы для него не просто хозяева города, мы те, которым он доверил свой быт, свою экономику, здоровье, таланты.

Петров (остро). А ты?

Бурмин. А я... Мне стыдно сказать — чиновником стал... Я два месяца здесь. Каждый день я обязан входить глубже в работу, но я не хочу входить глубже в эту работу, в эту проторенную колею.

Петров. Почему?

Бурмин. У нас в исполкоме какой-то зловредный микроб равнодушия. Внешне все правильно. Есть приемы, вывешено расписание дежурств. Три раза в неделю полотеры до блеска натирают полы. Всюду малиновые дорожки. Но у меня такое впечатление, что постланы они, чтобы не было слышно не только шагов, но и голоса посетителей. У нас в городе еще мало думают о человеке. Вот трамвай, грубый транспорт, как говорит наша уборщица. Сняли его с нашей улицы? Сняли. Правильно. Улица стала лучше, тише, и к нам сейчас шум не долетает. Но четыре автобуса не заменили трамвай. Люди опаздывают на работу, приезжают злые. С этого ли надо было начинать? Нет, убейте меня, Иван Васильевич, не с этого. Я мог бы привести еще десяток примеров. Да вы же слышали. И вот я хочу спросить у вас — так ли это должно быть? Или я заблуждаюсь? Может, у нас с вами на самом деле нет людей, средств, возможностей? Тогда я, новый человек в исполкоме, должен подчиняться этому ратниковскому стилю.

Петров (заинтересованно). Стилю? А в чем его порочность с твоей точки зрения?

Бурмин. Не думает о людях, не заботится о них. Живет словно на горе.

Петров (поднявшись). А может быть, с горы-то лучше видно? Может, ты сам с пригорка смотришь?

Бурмин. Не знаю, с пригорка или с бугорка, только мне нужно знать, что я работаю для человека, слышу его голос, понимаю его душу.