В огне повенчанные. Рассказы

— Понял вас, товарищ капитан! — Богров поправил пилотку и шагнул в отвод, ведущий к главной траншее батальона.

До КП командира дивизии, расположенного па лесной поляне, Богров и связной комбата добирались больше часа. Раза три их останавливали посты боевого охранения, спрашивали пароль, а у кромки поляны минут десять продержал строгий сержант-украинец. Допросив обоих ополченцев, он все-таки решил перепроверить: нет ли какой провокации. Слухи о том, что немцы забрасывают своих лазутчиков-диверсантов к самой Москве, в дивизии начали ходить, когда она еще только выступила походным маршем из Химок.

Около часа пришлось подождать, пока примет генерал. Командный пункт был так искусно замаскирован молоденькими елочками, что не только с воздуха, но даже с кромки поляны, в каких-то двухстах шагах, нисколько не было заметно, что под зеленым ельничком размещается железобетонный бункер, откуда тянутся телефонные кабели на командные пункты полков и батальонов дивизии, а также к соседним дивизиям на флангах и в штаб армии Резервного фронта.

На командном пункте генерала Богров почувствовал особый ритм, совсем отличный от того, каким жил стрелковый батальон. Здесь никто ничего не рыл. Все было оборудовано так, как того требовала обстановка предстоящих боев. Взад и вперед по глубоким траншеям, затянутым маскировочными сетями, сновали штабные командиры, командиры связи, рассыльные; подкатывали но лесной дороге легковые машины и, не выезжая на поляну, останавливались в лесу, скрытые от вездесущих «рам» кронами деревьев. Залитая солнцем девственно-нетронутая поляна жила своей напряженной подземной жизнью.

Генерал был не один, когда Богров по вызову адъютанта вошел в просторный отсек командного пункта Веригина. За длинным столом, на котором лежала большая карта полосы обороны дивизии, рядом с генералом, справа, сидел бригадный комиссар Синявин. Богров знал его давно, когда тот еще был рядовым инструктором райкома партии. За десять лет, после окончания Высшей партийной школы, Синявин вырос до секретаря того же райкома. И вот теперь он комиссар дивизии народного ополчения, сформированной преимущественно из москвичей, многих из которых он знал в лицо: встречал на заводах, на фабриках, в учреждениях…

Лицо сержанта Богрова Синявин запомнил еще в Москве, когда проходил побатальонный смотр дивизии. Он тогда еще обратил внимание на двух рослых, стоявших на правом фланге батальона ополченцев, очень похожих друг на друга. Даже не удержался и спросил: уж не родня ли? А когда узнал, что перед ним отец и сын и оба с одного завода и из одного цеха, крепко пожал им руки и пожелал успехов в предстоящих боях.

Слева от генерала сидел начальник артиллерии дивизии, худощавый, лет сорока, подполковник Воропаев, на гимнастерке которого рядом с медалью «XX лет РККА» был привинчен орден Красного Знамени.

Несколько в стороне от всех, в торце длинного стола, сидел начальник политотдела подполковник Миронов.

— Садитесь, сержант. — Генерал показал глазами на сколоченный из сосновых неструганых досок табурет.

Богров сел, поймав взглядом улыбку на лице Синявина.

— Знакомые лица, — шутливо проговорил Синявин и пододвинул Богрову пачку «Беломора».

— Докладывал о вас командир полка, — начал генерал и строго посмотрел на Богрова. — Намерение ваше благородное, сержант, но я еще раз говорил с полковником Реутовым и думаю, что хоть и строго наказал он ваших бойцов, но иначе нельзя. Поймите — нельзя!

— А в роте, товарищ генерал, считают, что на первый случай бойцов можно было наказать помягче. Иначе можно озлобить.

Эти слова и тон, каким они были сказаны, явно не понравились генералу.

— В роте… — Но лицу генерала пробежала усмешка. — В вашем понимании стрелковая рота — это что-то вроде колхозного собрания, где можно голосовать «за» и «против» и где меньшинство подчиняется большинству. Так, по-вашему?

— Нет, не так, товарищ генерал. Рота — это не колхозное собрание. Никто так не считает. И пришел я к вам не за тем, чтобы доложить, сколько «за» меру наказания полковника Реутова и сколько «против».

— А зачем же вы тогда пришли?

— Просить вас, товарищ генерал, чтобы вы разобрались во всем сами.

Настойчивость и упорство Богрова начинали раздражать Веригина.

— Если мы сейчас, сержант Богров, будем выполнять подряды за водку и как свиньи напиваться, то что же будет, когда придется идти на врага грудь в грудь? — Говоря это, генерал все сильнее раздражался и нервничал. — Достаточно одной самоволки, чтобы этих четырех мерзавцев отдать под суд военного трибунала!

— Самоволки не было, товарищ генерал, — сдерживая волнение, тихо проговорил сержант. — И не мерзавцев жестоко наказал начальник штаба, а лучших бойцов роты.

— Вы их знаете?

— Знаю хорошо.

Веригин достал из папки рапорт, написанный Реутовыми.

— Что вы, к примеру, можете сказать об ополченце Еськине? Мало того, что он был пьян, он сказал начальнику штаба оскорбительную дерзость.

— Еськина я знаю с первых дней формирования дивизии. Стахановец с электролампового завода. Отец трех сыновей. С финской вернулся с тяжелым ранением и орденом Красного Знамени. У нас в роте это один из самых авторитетных бойцов.

— Вы сами лично слышали, что сказал Еськин полковнику Реутову, когда тот отчитывал его?

— Полковник не отчитывал, а пугал расстрелом.

— И что же тот? — Генерал перевел взгляд с комиссара Синявина на начальника политотдела Миронова, в мрачной задумчивости склонившего голову.

— Еськин посоветовал Реутову приберечь эти четыре пули для немцев.

— И все?

— Все!

Генерал встал из-за стола.

— Вы коммунист?

— Да.

— И, очевидно, со стажем?

— Как и вы, товарищ генерал. По партии мы — годки.

Взгляд Веригина, брошенный на Богрова, словно выговорил: «Вон ты какой!.. Ну что ж, давай продолжим наш разговор…»

— Значит, самоволки не было?

— Не было. Все четверо были командированы комбатом Петровым с разрешения майора Северцева помочь колхозу исправить завалившийся колодец и починить насос.

Генерал резко повернулся в сторону телефониста, сидевшего в нише отсека.

— Соедини с майором Северцевым!

С командиром полка телефонист соединил генерала сразу же.

— Послушай, Северцев, эта четверка бедолаг из батальона Петрова в деревне была в самоволке или их командировали?

С минуту генерал сидел неподвижно, прижав к уху трубку и время от времени кивая головой.

— Так какого же дьявола в своем рапорте Реутов пишет, что была самоволка?! Ах, даже так?.. Ну хорошо, понял тебя, разберемся.

Губы генерала скривились в желчной улыбке. Комиссар и начальник политотдела сидели молча, устремив взгляд на неструганые доски стола. Однако по их лицам было видно, что в душе каждого из них закипало несогласие с рапортом Реутова.

— Самоволки не было, — сухо проговорил генерал и, повертев в руках рапорт, в левом верхнем углу которого стояла его резолюция «Под суд трибунала», положил его в другую папку.