В огне

И он убил их, а затем последовала тусклая, будто отцветшие цветки, вспышка боли. Ученик чувствовал, что у него отняли какую-то часть души… Такое нельзя подделать. Скайуокер не врал. Даже сейчас, по голосвязи, от него исходило дикое, безумное горе, смешанное с капельками ненависти, струящимися по венам, будто яд.

– Они убили охранников и похитили детей. Я… - он прервался, будто не в силах выговорить очевидное. – Я пытался догнать их. Но было слишком поздно. Когда они поняли, что им не уйти, они… Они убили их.

Голос звучал надтреснуто, будто у робота. Ученик говорил правду. Либо свято верил в нее.

Сидиус хмыкнул, размышляя над дальнейшими действиями. Поскольку надежда на талантливого ученика разлетелась на кусочки, будто пепел под порывами ветра, ему было нужно вновь делать ставку на Вейдера. Вейдера, который сейчас изнемогал от ненависти, от желания мести…

– Найди их, и уничтожь, - приказал Палпатин, потакая желанию ученика. – Отомсти за то, что у тебя отняли.

Даже по голосвязи было видно, как вспыхнули оранжевым глаза Скайуокера. Волк, ищущий свою жертву…

Сидиус довольно ухмыльнулся. Тьма внутри Вейдера укоренялась, пуская свои ядовитые корни… Прекрасно. Возможно, еще не все потеряно… То, что приковывало его к добру, то, ради чего он жил, исчезло. Оставалась лишь Падме… Та тоже исчезнет, правда чуть позже, когда Скайуокер немного успокоит свою расшатанную после смерти детей психику. Если отнять у него жену сейчас – он просто слетит с катушек, превращаясь в зверя, живущего одними инстинктами.

– Выслать на Куат подкрепление клонов? – поинтересовался Палпатин.

Вейдер покачал головой.

– Не нужно. Я справлюсь с тем, что у меня есть.

Не дожидаясь очередной реплики мастера, Энакин отключил голосвязь, присаживаясь на кресло своей каюты.

В очередной раз ему удалось провести своего мастера… Те чувства злобы и желания мести, что он испытывал всей душой, относились к джедаям лишь частично. Скайуокер прекрасно понимал, что если бы не Сидиус, то с малышами не пришлось прощаться.

Очевидно, разум сделал акцент именно на этом, перенаправив всю ненависть с похитителей на мастера.

Но что делать дальше?

Сейчас он не мог принимать никаких решений. Из разговора с Сидиусом было ясно лишь одно – Куат покинуть, и отправиться на Кессель. Устроить там резню… Уничтожить тех, кто якобы убил его детей. Око за око, зуб за зуб…

Да вот только малышей у него отнял Палпатин, а мастеру так просто не отомстишь, как бы не хотелось.

«Делай ставку на время».

Видение, которое пришло к нему во время возвращения на Куат после боя, все не выходило из головы. Возможно, Сила подсказывала возможный исход из сложной ситуации, а может, подсказывала, как уничтожить Сидиуса. Но причем здесь джедайские мечи, которые вспыхнули в темноте?

Кого они хотели убить? И кто была та женщина, которая руководила горсткой выживших?

«Позже, все позже. Сейчас – Кессель».

Энакин устало потер глаза, кидая короткий взгляд на Падме, молча смотрящую на холодные огоньки звезд, проплывающие мимо иллюминатора. Они оставили Куат уже полчаса назад: едва Энакин прилетел на верфи, сразу приказал поднять корабли в воздух, не желая оставаться в покореженном, изломанном доке, напоминающем о той боли, что ему пришлось испытать. Не хотелось даже думать о том, что было бы и с ним, и с Падме, если все кончилось несколько иначе…

Уже на корабле он сообщил жене, что малыши живы и здоровы, и только потом сказал команде совершенно обратное. Никакая игра не стоила той боли, что пережила бы ангел, даже на несколько секунд подумав, что малышей больше нет.

Падме, услышав его слова, ничего не говоря, молча ушла в каюту. Боль свербила внутри, будто яд, разливаясь по венам, заставляя все внутри мучительно раскалываться на мелкие кусочки.

Она была не готова, совсем не готова прощаться с малышами. Хоть Падме и рассчитывала остаться с мужем… ей было нужно хотя бы подготовиться, попрощаться с ними, запечатлеть родные лица навсегда. Кто знает, может быть они не увидятся уже никогда.

Блестящая, как маленький бриллиант, слезинка скатилась по щеке, отражаясь на поверхности транспаристилового стекла. Несмотря на то, что Амидала дала себе обещание не плакать, не рвать себе и мужу душу на части, она не могла, просто физически не могла удержаться, утаить всю боль внутри. Даже облако спокойствия, которое ей послал муж, не приносило облегчения. Ей хотелось рыдать, бить руками в стекло, но все органы чувств будто окоченели.

Все, что Падме могла сделать, это просто стоять и смотреть в иллюминатор. Тело не двигалось. Казалось, что она превратилась в ледышку…

Теплые, спасительные ладони Энакина выдернули ее из полуобморока, заставляя вздрогнуть.

– Все будет хорошо, поверь, ангел, - прошептал свою излюбленную фразу муж, прижимая ее к себе, заставляя согреться, принять успокоительные дары Силы. – Они в безопасности, поверь.

Падме прикрыла глаза, растворяясь в том ощущении, что подарило ей присутствие Эни. Рядом с ним зияющая рана в груди, нанесенная внезапным расставанием с малышами затянулась, постепенно превращаясь в шрам.

– Я… Прости, - выдавила она сиплым шепотом. – Я просто была не готова…

Глубоко вздыхая, Энакин зарылся лицом ей в волосы, которые уже совсем не напоминали идеальную прическу, что Падме соорудила перед выходом на Куат.

– Я тоже, ангел.

Секунды текли в абсолютном молчании, лишь два синхронных, почти одинаковых дыхания наполняли каюту хоть каким-то призрачным подобием человеческого присутствия. Падме отвернулась от иллюминатора, ничего не говоря, положив голову на плечо Энакина, а он в ответ прижал ее к себе еще крепче, будто стараясь от чего-то защитить.

Короткие, жесткие слезинки капали ему на форменный рукав. Жена плакала беззвучно, будто бы тая в себе все горе, не желая выплескивать его на Энакина… Прошло несколько минут, прежде чем она успокоилась, утешая себя, что он остался рядом с ней.

Боль уходила из обоих родителей, превращаясь в хрупкий призрак. Когда есть родная душа, она всегда поможет пережить тяжелый момент, всегда спасет от боли, текущей по телу…

Прошло около получаса, прежде чем Энакин пошевелился, вспоминая о том, что ему нужно перенаправить корабль к Кесселю, подчиняясь приказу Императора. Разжимая затекшие от неподвижности руки, он, вопреки мыслям, прижал жену к себе еще крепче, чем раньше, будто протестуя против действительности.