В огне
Шрифт:
Было ли это истинной догадкой?
Ашла… Спутник Тайтона, олицетворяющий Свет. Эта маленькая, хрупкая планета как раз обладала огромной аурой Светлой Стороны, даже больше, чем Дагоба – темной. Всего несколько месяцев назад, до приказа шестьдесят шесть, она была реликвией джедаев, но теперь… Теперь джедаев практически не осталось. Они рассеялись во Внешнем Кольце… Никто бы не осмелился сидеть на Ашле, только Палпатин был способен на такое. Прятаться у врага под носом…
– Хочешь что-то прятать – прячь на виду, - выводя изображение Ядра на проектор, проговорил Энакин. –
Едва слышно постукивая ногтем по столу, Мон подошла ближе, всматриваясь в изображение.
– Вы считаете, что он полетел в Ядро? Но…
– Сидиус знал, что мы будем искать его во Внешнем кольце… Именно для этого и был оставлен ложный след, - на полуслове оборвал ее Энакин. – Он даже не догадывался о том, что нам известно, как можно спрятать от самой Силы сильного адепта…
Фраза оборвалась на полуслове. Больше нечего было говорить… Все и так ясно. Решающая битва была близка, как никогда. Вопреки ожиданиям, это не вызывало никаких эмоций кроме хрупкой, почти призрачной радости.
Совсем скоро это закончится. Осталось чуть-чуть… И война подойдет к концу.
– Когда я могу лететь? – едва слышно спросил Энакин, с головой уходя в свои мысли.
Мон на мгновение отвернулась, кидая взгляд на Поткин, будто спрашивая ее о чем-то. Та кивнула. Постепенно до Энакина дошло, что Мотма только что пригласила группу Шаддай участвовать в уничтожении, охоте на Императора.
– Отправляетесь завтра в девять. Собрание окончено, - не дожидаясь протестов, проговорила она, выходя из комнаты.
Окружив Мон плотным кольцом, вслед за ней устремились сенаторы… Даже Шаддай, которая еще неделю назад, мягко говоря, не переваривала Мотму, тоже устремилась за ней. Скайуокер остался в кабинете один, до белизны в пальцах сжимая датапад, будто решая что-то.
Прошла минута, прежде чем молча, ничего не говоря, Энакин решительно вышел из кабинета, вновь окунаясь в океан боли жены, которая была так близко… На этот раз ее ощущения были другими. Вместо острого кинжала эмоции пронзили сердце длинным шипом.
Падме спала, а значит, ее чувства не были так ядовиты. Она спала… и плакала во сне, распространяя вокруг себя огромное, будто лайнер, облако боли и настоящего, неподдельного горя. Только во сне ангел чувствовала потерю. Ее душа, воспоминания которой невозможно было подделать, горевала от утраты любимого, но утром, когда она проснется, мозг забудет обо всем, возвращая ее в исходное состояние.
Повинуясь странному, необъяснимому порыву, Энакин неслышно приоткрыл дверь, делая несколько шагов в полумрак освященной лишь светом звезд комнаты. Она спала, как и в первую ночь на этом лайнере, под светом звезд…
В сердце что-то защемило. Еще пара почти неслышных шагов по ковру. Нужно было попрощаться, прежде чем улетать. Возможно, он больше никогда не сможет вновь увидеть ее…
Делая глубокий вдох, Энакин опустился на край кровати, вглядываясь в освещенные голубоватым сиянием черты лица.
Такие знакомые… Теперь это уже был не живой скелет, обтянутый кожей. Падме вернулась в норму… Но лишь физически. Сейчас, когда она спала, он был готов поверить, что она
здорова и душевно. Такая знакомая… Такая родная.Как же хотелось думать, что он вернется, и все будет как прежде.
Жаль, что жизнь так распорядилась их судьбами. Жаль, что ничего нельзя исправить. Сейчас он уходил в огонь, уходил, чтобы загореться в последний раз, а затем окончательно уйти, превращаясь в пепел…
В груди что-то пронзительно застонало.
Медленно, будто боясь спугнуть, Энакин дотронулся пальцами до ее лба, посылая ту любовь, что вытаскивала жену с того света, от края пропасти в камере. Тогда Падме не отвергала ее… Она просто не знала, что это исходит от него, и лишь поэтому принимала эту помощь.
Закрыв глаза, он растворился в Силе, пытаясь соединиться, войти в ее разум… Только во сне, только можно было сказать Падме последние слова перед тем, как уйти.
От любви все разрывало на части. Казалось, что каждая клеточка тела наполнена лишь ею… Безумно, до боли внутри хотелось отдать Падме все то, что он чувствовал. Те искры нежности, тот безумный, жаркий огонь… Стремление защитить.
Перед глазами встали старые, запыленные временем картинки.
Набу. Озерный край… Яркая, зеленая трава, и руки, соединенные в нежном жесте. То место, где любовь лишь зарождалась…
Первый поцелуй у жаркого камина, отдающий сладостью.
Объятия на Джеонозисе. Тогда оба знали, что совсем скоро умрут. Это открыло врата к правде, к тому, в чем они никогда бы не признались друг другу.
Свадьба… Механическая рука, нежно обхватывающая плоть и кровь. Тогда даже не верилось, что этот ангел теперь принадлежит ему. Ни разу Энакин не испытывал подобного счастья… Ни разу.
Короткие, однако, полные любви слова «я беременна».
Сколько же всего обещала жизнь, не пойди все наперекосяк… Долгие дни, полные счастья, двое малышей. Тогда казалось, что солнце будет светить всегда, но на деле это оказалось ложью.
Прикрыв глаза, Энакин растворился в ярком ощущении, пробираясь сквозь мглу, пытаясь найти единственный осколок сознания Падме, который помнил… Но его не было. Была лишь та изуродованная копия, созданная Палпатином, но даже она ушла куда-то далеко, будто пытаясь скрыться от чувств и слов.
«Я знаю, тебе будет легче, если я исчезну, не вернусь с Ашлы. Прости, ангел… Я подвел тебя. Предал, обменяв на Восстание» …
Горькая, будто тонна дегтя, искра раскаяния. Она не портила то сладкое ощущение, что перетекало в тело жены, вовсе нет… Оно лишь дополняло его, создавая идеальную картину.
«Я ошибся. И я заплачу за это».
Не счесть было ошибок, которое он совершил. Казалось, что вся жизнь – одна сплошная, большая ошибка… Предательство джедаев до сих пор отдавалось в будущем долгим эхом. Он сам расчистил путь к славе такому монстру, как Палпатин… Но это еще можно было исправить, пусть и своей кровью.
«Лишь одно в моей жизни не было ошибкой. Я никогда не ошибался, полюбив тебя».
В последний раз кидая взгляд на знакомые черты лица, легким жестом он очертил линию щеки, а затем резко, будто заставляя себя уйти, поднялся на ноги.