В океане "Тигрис"

Чересчур поздно оно началось, чересчур долго готовилось — загорали на Шатт-эль-Арабе, сидели на Бахрейне и попали в океан под занавес, на исходе сроков, да еще в межсезонье, когда у ветров и течений стабильности нет.

Надо было, по лоциям, стартовать в сентябре, но кто виноват, что для лодки нужен именно августовский камыш, а климат ранней иракской осени тяжек для индейцев с высокогорной Титикаки?

Возможно, стоило, построив «Тигрис», закрыть его на стапеле брезентом и отложить старт на год. Или — в августе срезать камыш, а лодку строить следующей весной, чтобы отплыть в середине сентября. Но как быть тогда с повседневной, житейской занятостью любого из нас?

МЫ — НЕ ШУМЕРЫ

Реконструируя мореходные маршруты древних, а вернее, критикуя их реконструкцию, мы забываем, что древние не спешили. Они не работали в конторах и в институтах, не подписывали соглашений с консорциумами — странствовали себе потихоньку, с женами, детьми, со скарбом, и странствие было для них не командировкой, не отпуском — жизнью.

Главная же разница между нами и ними даже не в том.

Предположим невозможное. Мы тоже никуда не торопимся. Отказываемся, к примеру, от помощи «Славска». Выбрасываемся на мель, синдбады на дау за соответствующую мзду нас с нее рано или поздно стаскивают, устанавливается погода, меняется ветер, идем дальше.

Далеко ли уйдем?

Ночью на капитанском мостике «Славска» я видел, как на экране локатора вспыхивают бесчисленные всплески. Это нефтяные вышки — «Славск» во тьме лавирует среди них, как слаломист среди флажков. А «Тигрис» как бы пробился вслепую через этот частокол?

В древности не было вышек. Не было на Шатт-эль-Арабе мостов, под которыми не пройдешь, пока не разведут. Танкерного шоссе в Ормузском проливе не было.

И вот уж это изменить мы не властны.

Хотя и здесь в принципе выход есть.

Задним умом хорошо его различаю. Вывезти «Тигрис» на каком-нибудь сухогрузе за пределы внутренних водоемов, к тому же устью Инда, и оттуда стартовать.

«Во времена шумеров не знали сухогрузов». Правильно. Но мы-то не шумеры и все равно не убежим от сегодняшнего дня никуда.

ТОЛЬКО МАТЕРИАЛ

Хейердала часто упрекают в непоследовательности, в неисторизме. Плывет на бальсовом плоту — и пользуется рацией. Спускает на воду папирусную ладью — и запасается примусом. Выводит в море камышовый корабль — и не возражает, когда его берут на буксир.

Противоречие очевидное, если не учитывать, что Хейердалу инкриминируют идеи, к коим он не причастен.

Тур никогда не желал моделировать чье бы то ни было путешествие как таковое. Моделировалось лишь судно, не более того, и не столько судно, сколько материал, из которого оно сооружено.

Материал «Тигриса» блестяще оправдал ожидания.

«Планируем что угодно: где причалить, где отчалить, но совершенно не беспокоимся, способны ли плыть», — радовался Тур после Сокотры.

Честно сказать, иногда беспокоились: в моем дневнике случаются тревожные строки: «Погружаемся, захлестывает», — это, как теперь понимаю, образ полузатопленного «Ра» маячил перед глазами. Но камыш не папирус, и «Тигрис» не «Ра». У него и сейчас, в Джибути, метр, если не больше, от воды до палубы. Ввести его в док, поставить на стапель, подремонтировать, подсушить, и гуляй хоть в Австралию. Может, так следующим летом и поступим?

ВЗРЫВАЕТСЯ БОМБА

Отправились в гостиницу, где остановился Тур и где он назначил команде встречу. Встреча задерживалась — капитан был на приеме у президента Джибути.

Часов в одиннадцать он появился. Нашли удобное место в тени под тентом, уселись вокруг стола, и Тур сказал:

— Мы совершили большой путь, чтобы доказать, что в древние времена люди могли плавать из Месопотамии в Дилмун, Макан, долину Инда и оттуда в Африку, и готовы этот путь продолжить. Лодка в прекрасном состоянии, и, пока мы в море, у нас нет проблем.

Стоит, однако, свернуть к берегу, как начинаются сложности, мы вынуждены добиваться разрешения, власти не ручаются за нашу безопасность. Джибути — единственное более или менее тихое пристанище в огромной зоне, но первое, что мы увидали здесь, — военные геликоптеры, самолеты, суда, скопление вооруженных людей.

Нам твердят об опасностях, которые подстерегают нас, и это опасности особого рода: не штормы, не рифы, это угроза быть подбитыми снарядом или ракетой.

Можем идти через Баб-эль-Мандеб в Красное море, но что там делать? Где пристать? Где завершить экспедицию? Мы сейчас как бездомные бродяги, как изгои, которым нет места под солнцем, и все это устроили те, кто бесконечно разглагольствует о мире и одновременно разжигает войну.

Я воевал с гитлеризмом и любую агрессию категорически не приемлю. Сегодня ночью, получив очередное сообщение из очередной страны о нежелательности нашего визита, я принял очень тяжелое для меня решение.

Я решил закончить экспедицию здесь, в Джибути, и решил сжечь «Тигрис».

Выведем «Тигрис» из гавани и уничтожим его. Этот акт будет символизировать наш протест против варварства. Я хочу еще раз напомнить людям о том, что уничтожение — бессмысленное и противоестественное деяние.

ЛОРД

Забрали с лодки свои личные вещи, выгрузили оборудование, предназначенное для музея «Кон-Тики». День отдыхали, катались на яхте, купались. О «Тигрисе», как по уговору, не вспоминали. Бродили с Норманом по вечерним улицам Джибути. Возле нас вился мальчишка, предлагал что-то купить, куда-то сходить. «Вон еще американец гуляет!»— показал на верзилу в высоком белом кепи, похожем на котелок. Сбегал и привел.

— Из Штатов, парни?

— Кто из Штатов, кто из России.

— Очень приятно. А я из легиона. Я — Лорд.

Разговорились и услышали историю, за подлинность деталей которой не ручаюсь. Передаю так, как, вернувшись к Петросу, наспех ее записал.

Лорду тридцать три года. Семнадцать лет из них он в армии. Сперва служил в Америке, надоело. Завербовался и поехал в Африку, в Родезию. Воевал. Надоело.

Надо было что-то придумывать на дальнейшее. Ничего другого, кроме как быть солдатом, он не умел.

ВСТУПАЙ В ЛЕГИОН!

Если ты силен и здоров и не знаешь, куда податься, зайди в любой полицейский участок на территории Франции и произнеси слово «Легион».

Тебя поведут в особую комнату, накормят, вдоволь напоят. Отберут документы, и ты лишишься имени, фамилии, прошлого. Взамен получишь карточку, где, скажем, обозначено: «Лорд, капрал французского иностранного легиона», а рядом — на фото, смахивающем на тюремное, — ты сам, бритый наголо, на шее дощечка с кличкой.

Вместе с кличкой у тебя появится номер счета в банке, швейцарском или в том, какой назовешь.