В окрестностях тайны
Шрифт:
СМЕРТЬ ДОКТОРА ТРОСТНИКОВА
— Эта фрау Клемме очень странная женщина, господин Грейвс, — сказал Кнюшке. — Если бы вы только видели ее вчера! Она была совершенно убита горем. Не замечала ничего вокруг и натыкалась на вещи, как слепая. Как она рыдала на могиле сына! Мы закаленные люди на этот счет, но, право, мне стало не по себе. А сегодня утром я слышал, как она тихо напевала, сидя на скамейке вон тут в саду. Я смотрел на нее из окна, но она не подозревала об этом, и я могу поручиться, что она улыбалась наедине с собой. Я даже подумал было: может, она тронулась? Но нет, тронувшиеся люди выглядят совсем иначе.
Против обыкновения, Грейвс слушал очень внимательно и даже попросил кохменданта рассказать подробно об этих его наблюдениях.
— Она имеет пропуск в прифронтовую зону сроком на три дня. Но она просила меня вчера вечером продлить этот срок, — сказал Кнюшке.
— Что вы на это ответили?
— Что это, вероятно, не в моей власти. Но что я узнаю подробно и постараюсь сделать все, что смогу. Меня, право, тронуло ее горе.
— Она спросила вас о докторе?
— Да, она удивилась, что его задержали, и спрашивала, надолго ли это. И что вообще может грозить доктору за то, что он отправился к больному ребенку.
— Пообещайте ей, что вы продлите пропуск, — сказал Грейвс, — и скажите, что мне необходимо поговорить с ней.
Фрау Клемме не заставила ждать себя. Она явилась немедленно и с прежним достоинством села в кресло, придвинутое ей Грейвсом.
— Я понимаю глубину вашего горя, — сказал Грейвс, — и не стану упрекать вас за то, что вы слишком доверяете этим русским. У них, как бы там ни было, свои интересы, а у нас с вами свои. Нам надо поговорить откровенно. Я приехал сюда с поручением предложить вашему сыну вернуться к научной работе. Вы, вероятно, знаете, что он попал в армию случайно, вследствие личной ссоры со своим шефом — профессором Орби. Наша вина, что мы не помешали этому своевременно. Теперь слишком поздно. Произошло худшее из того, что могло случиться. И, однако, у меня есть кое-какие надежды…
— Надежды? — переспросила женщина, комкая в руке крохотный носовой платок.
— Да, надежды, — твердо сказал Грейвс. — У меня есть сомнение, что ваш сын убит, — он пристально посмотрел ей в лицо.
— Да что вы! — испуганно сказала она. Заметно было, как она растерялась. — Как жестоко вы шутите, господин штурмбанфюрер! Я только что была на его могиле…
— Все бывает на свете, любезная фрау Клемме. Война хаотична по самой своей природе. Ошибки случаются здесь не реже, чем везде. Но бывают ведь и счастливые ошибки! Мать получает известие о гибели сына, а потом выясняется, что он жив…
— Но что вы хотите сказать? У вас есть какие-либо сведения, что мой сын жив? Где же он?!
Грейвс помолчал.
— Не все сразу, дорогая фрау. Сначала важно убедиться, что он ошибочно внесен в списки убитых.
Он опять внимательно посмотрел ей в лицо. Ему показалось, что она только очень озадачена его словами, но не больше.
— Вам никогда не приходилось присутствовать при опознании убитых? — спросил он.
— Нет! Нет! Только не это! — с выражением неподдельного ужаса она закрыла лицо руками.
Он уговаривал ее целый час, то успокаивая, то приводя разные доводы. В конце концов он даже упрекнул ее в том, что она из одного только страха или отвращения не хочет пролить свет на судьбу ее сына.
Но и этот довод не подействовал на нее сразу.
Наконец она как-то внезапно решилась.
— Пойдемте, — сказала она и торопливо встала…
Пока вскрывали могилу, она стояла в стороне, держась очень прямо, но была очень бледна.
Когда
все было готово, Грейвс попросил ее подойти.Она подошла. Тихо шагнула и откинула со лба косынку.
— Ах, это он! Это, конечно, он! — воскликнула она и отшатнулась.
— Но посмотрите внимательно, — твердо сказал Грейвс. — Сколько я знаю, ваш сын был другого роста.
— Нет, нет, уведите меня скорее! Не мучайте меня!
И она ушла, дрожа от нервных слез, сопровождаемая комендантом Кнюшке.
Грейвс долго стоял в задумчивости.
— Нет, все-таки я не верю ей, — проговорил он и крикнул солдатам, чтобы они не зарывали могилу слишком тщательно. — Мне еще придется вернуться сюда, — добавил он.
Вскоре он сел в свой «опель» и к вечеру действительно вернулся на школьный двор с двумя молодцами из десантного батальона.
Эти не были так брезгливы и щепетильны, как фрау Клемме. Они внимательно обследовали труп, освещая его своими электрическими фонариками.
— К сожалению, это именно бедняга Курт, — сказал, вздыхая, один из них. — Никто другой не носил у нас таких ботинок. Вы только посмотрите, господин штурмбанфюрер, недаром ребята из нашего взвода шутили, что под сапогом Курта уместится вся Европа!
— Да, это он и никто другой, — подтвердил приятель. — Мы однажды обменялись с ним пряжками, и вот как раз эта пряжка теперь у него на ремне. Составляйте акт, господин штурмбанфюрер, мы готовы поручиться за свои показания.
Была уже ночь, когда Грейвс явился к коменданту Кнюшке и потребовал, чтобы немедленно были проведены облавы и приняты все необходимые меры для розысков пропавшего лейтенанта.
«Если в «могиле лейтенанта Клемме лежит «спасенный» лейтенант Курт Штольц, — думал он, — разве не логично предположить, что под видом «спасенного» Штольца скрывается сам Генрих Клемме?»
Несмотря на то что была уже ночь и что прошедший день был тяжелым и утомительным для Грейвса, он чувствовал прилив сил. Теперь, когда догадка перешла в непоколебимое убеждение, Грейвс вдруг увидел многое в новом свете. Мысль его работала напряженно. Обстоятельства, казавшиеся раньше незначительными и случайными, теперь приобрели существенное значение, соединялись в одну логическую цепь. И поведение доктора, и ночная переправа через реку упрямой его дочери, и заступничество фрау Клемме, и перемена в ее настроении, и то, что она с такой готовностью признала в убитом Штольце своего сына, вместо того чтобы получить надежду увидеть его живым, и, наконец, исчезновение этой русской «спасительницы», так глупо разрекламированной пропагандистами «нового» порядка, — все это предстало теперь перед Грейвсом в особом свете.
Однако вывод, который напрашивался при этом, был неумолимо обиден: он, Грейвс, в сущности остался в дураках. Нет сомненья, что они переправили Клемме за реку в одну из этих многочисленных прибрежных деревень, вероятно кишащих партизанами. Они, конечно, постараются перебросить его в тыл. Тогда все будет проиграно. Необходимо действовать точно, не теряя зря ни одной минуты. В конце концов, в его, Грейвса, руках есть люди, которые, несомненно, знают многое, если не все.
Грейвс принялся было за допросы, но они не дали ему ничего существенного. Доктор повторял все одно и то же, отлично используя то обстоятельство, что у Грейвса нет никаких доказательств причастности его и его дочери к судьбе исчезнувшего лейтенанта. Фрау Клемме, которой он пригрозил арестом, только плакала и негодовала. Дочь доктора вообще отказывалась что-либо говорить.