В омут с головой
Шрифт:
— Боржом, так боржом, только похолодней, если можно, — согласился Алешка.
Боржом принесли довольно быстро, и он был достаточно прохладен. После первых глотков Алешка остыл, успокоился, отдышался и, наконец, спросил:
— Послушай, а официально кому достанутся магазины Татурина?
— По праву первонаследия его жене, в долях — сыну и отцу. Но, полагаю, существует завещание. В этом мире так просто сделки не заключаются. Предвижу, что либо всплывет какой-то неожиданный наследник, либо собственностью будет распоряжаться отец. Насколько я информирована, в деле работают только деньги Татурина. Людмила, хоть и из хорошей семьи московской номенклатуры, но бесприданница. Их брак был построен на расчете, а рассчитывали Татурины на прочные связи со столицей. Но произошел большой
— А как его финансовое состояние, может, он был на грани разорения? — не унимался Алешка. Тогда можно оправдать и убийство дочки и самоубийство.
— Мимо! Татурин — на редкость удачливый бизнесмен. Все его предприятия работают и приносят прибыль. И вот еще загадка: даже совхозы, которые умирали, поднялись при нем. Он исправно платил налоги. Я сама просмотрела все налоговые отчеты. С криминалом у него проблем никогда не было, он сам для многих был крышей. Даже поговаривают, будто он был смотрящим, но это… за что купила, за то и продаю.
— Тогда, может, кого-то прижал не в меру?
— Тоже отпадает. Все источники подтверждают, что сам он рэкетом не занимался, был справедлив и милостив. Когда давал в долг, то зачастую даже расписки не брал. Ему почти весь город должен. Он никогда не требовал ни процентов, ни залогов.
— Значит, следует искать среди тех, кто ему больше всего был должен.
— Я тоже так сначала подумала. Но «должников не убивают, убивают кредиторов». Не помню, кем сказано, но сказано правильно. И тут опять возникает непонятность, и не одна. Во-первых, он на должников не давил. Давал отсрочки, входил в положение и так далее. То есть с ним было выгодней работать, чем с любым банком. А где ты видел делового человека, которому рано или поздно не потребуется заем? И куда идти? В Сбербанк, где 37 % годовых. Или к Татурину? Вот к нему и шли. И один раз, и второй, и третий. Он для них был палочкой-выручалочкой. И если его спихнули в озеро должники, то они спилили сук, на котором очень удобно сидели. И какой смысл было тащить его за тридцать километров от Дальнославска? Не проще ли грохнуть прямо в городе? У дома, на работе, да где угодно! И еще одна неясность. Кроме следов машины Татурина, других следов не было. Умирал он, судя по всему, в сознании. Его не отравили, не усыпили. Что его заставило на полной скорости газануть с утеса?
— Да… Здесь больше вопросов, чем ответов… А следы борьбы?
— Никаких, мы осмотрели всю площадку, только следы пребывания туристов. На километры в округе примятая трава и мусор. А кстати, что тебе подсказывает твоя интуиция?
— Обед очень вкусный, — ушел от ответа Алешка и постарался сменить тему разговора. — Да, кстати, откуда ты знаешь, что я люблю поесть?
— Почувствовала, — ответила Лина, улыбнувшись.
Алешка понял, что предчувствия его не обманули. Эта женщина богом создана для него одного. Хоть он и влюблялся раньше, и не раз, и не два, но таких глаз он еще не видел. Он не просто влюбился, он влюбился по уши. Втрескался, втюрился — что там еще говорят в таких случаях? Короче, горел синим пламенем, плавился как свеча…
Они вышли из ресторана. Алешка решил, что они сегодня не расстанутся, и предложил Лине зайти в сквер, подышать свежим воздухом, но Лина была неумолима:
— Мне пора, я и так уже задержалась.
— Во сколько ты заканчиваешь работу? — еще не переставал надеяться Алешка.
— Поздно. И не ходи за мной, пожалуйста. Я не умею бегать. А если ты будешь меня преследовать, я не смогу от тебя убежать. И это будет нечестно с твоей стороны. — Лина проговорила все это на едином дыхании, поцеловала Алешку в правую щеку и ушла.
Впервые
в жизни он не нашелся, что ответить женщине, так и оставшись стоять на месте. Настолько необычна была эта женщина, что он, искушенный в делах обольщения, чувствовал себя просто семиклассником на танцах. И пока собирался с мыслями, ее и след простыл.ГЛАВА 4
Вечером за ужином мама сказала:
— Алеша, у тебя завтра как со временем?
— Да вроде ничего, а что?
— Я тебя хотела попросить поехать с нами на похороны. Ольге Степановне очень плохо. Боюсь, мы с Павлом Николаевичем сами не справимся. Машину за нами завтра пришлют, отец с кем-то договорился.
— Хорошо, я поеду с вами.
Алешка обрадовался маминой просьбе. Всю дорогу домой из города он обдумывал, каким образом попасть на похороны Татурина-младшего. С одной стороны, ему было неприятно использовать горе людей в корыстных целях, а с другой — похороны — это как раз событие, на которое собирается масса народу, событие, где можно без проблем увидеть всех, кто окружал покойного, любил его, ненавидел, работал вместе с ним… Алешка надеялся, что его способность чувствовать поможет ему и тут. Что он хотел узнать конкретно, он пока даже не мог разобраться, но знал, что ему там быть необходимо.
Утро будто плакало вместе с людьми. По оконному стеклу стучал мелкий, моросящий дождик. Капли ударялись о стекло и медленно стекали вниз. Алешка проснулся, едва послышались первые звуки в доме. В коридоре он уловил мамины шаги, на кухне гремела посуда. У ворот затарахтел автомобиль. В дверь постучали.
— Алеша, пора вставать, — заглянула Светлана Арнольдовна.
— Да, мама, уже встал.
— Очень хорошо, быстренько поднимайся, будем завтракать.
В столовой она поставила перед ним на стол тарелку с оладьями и стакан кефира.
— Спасибо мама, но не стоило беспокоиться. Я не голоден.
— Поешь, силы, думаю, тебе сегодня понадобятся, — сказала мама и вышла из комнаты.
Алешка быстро проглотил завтрак и пошел одеваться. Из своего гардероба он выбрал самое темное, что там было. Темно-серый костюм, синий в полоску галстук, черную сорочку.
Спустившись вниз, Алешка застал невеселую картину. В столовой, опустив голову на руки, опершись ими на стол, сидела Ольга Степановна. Она за эти часы постарела и осунулась. Из-под черного платка выбивались седые пряди. В руках она держала белый носовой платок, рядом с ней стоял стакан воды. Пахло корвалолом. Мама подошла к ней со шприцем в руках, сама загнула рукав платья, смазала ваткой предплечье, воткнула иглу. Старуха никак не отреагировала. В столовую вошел Павел Николаевич:
— Пора, Оля! Надо ехать. Попрощаться надо.
Ольга Степановна с трудом поднялась, повернулась к Алешке. Тот ожидал увидеть заплаканное лицо, но у Ольги Степановны были совершенно сухие глаза, и в них застыли злость, ненависть и негодование. Алешкой овладело неприятное чувство не то чтобы страха, но необъяснимого стыда. Ему вдруг показалось, что женщина сейчас кинется на него, будет царапаться, кусаться, душить. Но старуха отвернулась и, не произнеся ни слова, вышла на улицу.
Всю дорогу до города в машине стояла мертвая тишина. Алешка сел на переднее сиденье. Мать и Павел Николаевич — сзади, по бокам от Ольги Степановны. Пока женщины усаживались, мужчины успели выкурить по сигарете и перекинуться парой слов.
— Как она? — спросил Алешка, кивая в сторону Ольги Степановны.
— Плохо, умереть хочет. Все ей стало безразлично. — Павел Николаевич тяжело вздохнул.
Алешке показалось совсем другое: если она и в самом деле хочет умереть, то не одна, прихватив с собой еще кого-нибудь.
Они поехали прямо на кладбище — там уже был полный сбор. Водитель высадил их у центрального входа, потом достал из багажника огромный букет темно-бордовых роз, вручил его Алешке, сел в машину и уехал.
Все приезжающие следовали в траурный зал. На большом мраморном столе стояло два роскошных дорогих лакированных гроба. Чуть сдвинутые крышки открывали верхние половины тел. Ксения лежала в белом подвенечном платье, фате. Всю ее покрывали великолепные белые лилии.