В омут с головой

Алла смотрела на «ангела» повлажневшими вмиг глазами, удивленно и подавленно молчала. Алешка истолковал ее немоту как крайнюю степень восхищения прелестным ювелирным украшением.

— Красивый, правда? — спросил он, разделяя вкус женщины.

— Очень, — задумчиво проговорила Алла. — А вы знаете, чей он?

— Нет, может быть, Ольги Степановны. Лина его своим не признала, но и ей и мне этот кулон почему-то показался невероятно знакомым.

Алла так же задумчиво покачала головой и вернула украшение Алешке.

Мелькая рядами деревьев с обеих сторон, дорога убегала назад. Алешка уверенно вел машину со скоростью, на которую «Москвич» Андрея был еще способен. Владелец его похрапывал на заднем сиденье. Это даже хорошо, что он спит и не мешает думать, а думал он о Лине, о Москве, родителях, об Орловых. Думал обо всех сразу одновременно. Мысли переплетались и плавно перетекали одна в другую, соединяясь и образуя немыслимо причудливые, иногда просто уродливые симбиозы. Все звенья этой бесконечной цепи казались ему неразрывно связанными и, более того, замкнутыми в круг. Таким образом, его мысленный путь начинается там же, где и заканчивался.

Алешка увидел мигающую красную лампочку на панели управления: топливный бак взывал о помощи, а несколько минут назад он заметил вдали синий таблоид с изображением бензоколонки. А вот впереди показалась и сама заправочная станция. «Москвич» въехал под бело-голубой навес с красивой надписью «Славнефть», притормозил у одной из колонок. Подойдя к кассе, Алексей оплатил тридцать литров бензина, заправил бак и снова уселся в машину.

Андрей уже не спал — сидел и с аппетитом уплетал бутерброды, вынимая их из пакета, который дала им в дорогу Алла Георгиевна.

— У, обжора! — проворчал Алешка и включил зажигание.

— Каждому свое, — с полным ртом прошамкал журналист, — кому девушки, кому булочки.

— Думаю, дай тебе волю, ты бы и девушку, и булочку с удовольствием «шмяк-шмяк-шмяк, ам-ням-ням, да и шмыг-шмыг-шмыг…»

— Кому бы говорить… — проговорил Андрей. — Слушай, ты меня извини, но я так и не понял, зачем мы едем в Первопрестольную?

— Лина уехала туда вчера.

— И что?

— А ничего, я должен ее увидеть.

— Барчук ты избалованный. Приспичило мальчонке, давай, бросай все, пожар, беги, лети. Ты обнаглел выше крыши.

— Какоша, милый, не ругайся, мне и так хреново. Я тебе обещаю: вот утрясу личные проблемы, отслужу, чем только пожелаешь.

Андрей развалился на заднем сиденье, почесал бороду.

— Желаю быть владычицей морскою и чтобы ты, рыбка, была у меня на посылках.

— Слушаю и повинуюсь.

Алешка мягко отпустил сцепление, машина послушно двинулась вперед и выехала на трассу.

— Слушай, ты опасный человек. Сначала приехал и обаял мою девушку, теперь совратил с пути истинного мою машину. Меня она так никогда не слушалась, ей-богу!

— Ты, наверное, с ними не так разговаривал?

— Не знаю. У меня, как в песне получается. «Уж я к ней и так и эдак, со словами и без слов. Обломал немало веток, наломал немало дров», — пропел журналист, тяжело вздохнув.

— Не страдай. Все образуется, — постарался утешить Алешка.

— Надеюсь, — согласился Андрей, — сколько нам еще осталось?

— Да часа два, думаю. Поспи, если хочешь.

— Не хочу. Весь кайф поломал. Расскажи-ка мне лучше, чего нарыл за эти дни, накопал.

— Да еще и рассказывать-то не о чем. Ничего нового. А что было, ты уже знаешь.

— Не все.

— В смысле?

— В том смысле, что, например, ты мне не рассказал о взаимоотношениях между Ольгой Орловой и Сергеем Татуриным.

— Но ты же как-то об этом узнал?

— Узнал. Останови, мне надо выйти.

Алешка выехал на обочину и притормозил. Андрей, крякнув, вылез из машины и побежал в лес. Алешка смотрел на этого несколько неуклюжего крепыша, неловко перепрыгивавшего через лужи на дороге, и думал, что, видимо, он совсем неплохой журналист, коли, пользуясь собственными способами, ведя свое расследование, буквально наступает теперь Алешке на пятки.

Андрей вернулся через несколько минут. Сел на переднее сиденье рядом с Алешкой, достал из бардачка сигареты, закурил, предложил сигарету Алешке; получив отказ, нисколько не удивился и спокойно спросил:

— Ты пытался анализировать то, что произошло?

— Угу, — промычал Алешка, не отрывая глаз от дороги.

— И к какому выводу пришел?

— К такому, что я не умею анализировать. Мне иногда кажется, что я вообще думать не умею — все идет на уровне подсознания. Чувствую, что надо пойти туда-то и сделать то-то, а зачем, не знаю.

— Ты, наверное, экстрасенс.

— Не знаю, как это называется, уверен только в одном: если доверяюсь своему чувству, всегда поступаю правильно.

— А что тебе подсказывает интуиция в деле «Орловых — Татуриных», или там глухо?

— Не глухо, а пока смутно. Туман. У меня ощущение, что я как ежик в тумане. Видел такой мультик? — Андрей кивнул. — Будто брожу, как ежик, кричу, зову медвежонка, лошадь ищу, а на самом деле нужно только руку протянуть. И вот она — большая и теплая.

— И когда же этот туман рассеется?

— Скоро.

— А в Первопрестольную мы мчим тоже благодаря твоей интуиции?

— Угу. Чувствую, что должен это сделать.

— Что именно?

— Предложение Лине, — ответил Алешка, удивляясь, что Андрей сам до этого не додумался.

— А если она не захочет?

— Захочет, захочет! Только, понимаешь, что-то ее удерживает, чего-то она боится.

— А ты не знаешь — чего?

— Не знаю, — насторожился Алешка, — а ты знаешь?

— Нет, — попытался Андрей развеять его подозрения.

Алешка съехал на обочину, заглушил двигатель и, опираясь на баранку, повернулся к Андрею.

— Что все это значит? Есть что-то такое, чего я не знаю, но должен знать?

— Я ничего не знаю, — твердо ответил Андрей. А потом дрожащими руками достал из пачки сигарету и нервно закурил. И, ощущая на себе испытующий взгляд, сказал: — И не надо смотреть на меня, как Дзержинский на преступный элемент. Я в самом деле ничего не знаю.

— Андрей, — начал Алешка уверенным голосом. — Я же вижу, что вы все от меня что-то скрываете, не договариваете. Я тебя прошу…