В ожидании козы
Шрифт:
Все это мы узнали в «кроватном парламенте», то есть подслушали ночью разговор в соседней комнате, когда обычно обсуждались все наши семейные дела.
Потом вопрос был вынесен на всеобщее голосование, и голоса распределились следующим образом:
МАТЬ:
Я здесь привыкла. У меня хорошая работа (мать работала стрелочницей на станции), а там железной дороги нет и работы для меня нет.
Я.
– Здесь хорошая библиотека, театр, цирк летом приезжает, а там деревня зачуханная. Если я вам в тягость, я могу дома не питаться, умный человек всегда себя прокормит. В Утиное
ВАД.
– Чихал я на нее.
ДЯДЯ СЕВА (совещательный голос).
– Речки там нет, леса нет, станции нет, а значит, и пива нет. Где же человеку отдохнуть? Я весь больной, я отдыхать сюда приехал.
Выступление Авеса Чивонави и вовсе обострило отношения между родителями.
– Только его не хватало, – выступал ночью в парламенте отец. – Сами крохи добираем.
– Как тебе не стыдно! – горячо возражала мать. – Человек весь больной! Ему отдых нужен и хорошее питание, а ты его гонишь! Куда он пойдет?
– Я его никуда не гоню. Но у меня дети голодные. И так последним делимся. Сказал – три дня погостит, а теперь, оказывается, с нами думает уезжать.
– Значит, ему здесь понравилось..
– Мало ли где мне понравилось.
– Он мой брат.
И так далее. До бесконечности.
Однако примерно через неделю парламентская борьба закончилась победой отца. Обычная история, если в стране диктатура.
Вечером, после ужина, когда все были в сборе, отец провел повторное голосование.
– Надо ехать, – сказал он, ковыряя в зубах щепкой от спичечной коробки, – деньги тают, как вода.
– Вода не тает, – поправил я.
– Молчи! – закричала мать. – Слово не дают сказать. Яйца курицу стали учить!
– Я все-таки не понимаю, – дядя Авес подтянул свои слишком просторные галифе и зашагал по комнате. – Зачем отсюда уезжать? У нас хороший государственный дом, рядом станция, речка, лес. Нет работы? Пока можно заниматься огородом, развести курей. Если на каждого по десятку курей, то и то уже… сорок, и Вадику пятерку…
– Чихал я на них, – сказал Вад, стуча ребром ладони по столу.
– Если даже мы будем снимать по тридцать яиц в сутки… это… это…
Дядя Авес очень возбудился и забегал по комнате.
– Если по сотне за десяток… Это четыреста пятьдесят рублей!
– Мои пять не считайте, – предупредил Вад.
Отец перестал ковырять в зубах.
– Ты извини меня, Сева Иванович, но ты морозишь глупость.
– Почему глупость?
– Потому.
– Что, трудно развести курей? Всегда свежие яички. – Дядя Авес стал так сильно дергать галифе, что пуговица с треском отлетела.
– Ты не волнуйся, Севочка, – ласково сказала мать. – Надо ехать. У нас денег совсем нет. А там продукты дешевые.
– Но там глушь! Ни речки, ни леса, ни пива! Мне врачи прописали пиво три раза в день!
– Сами сделаем.
– Это черт знает что, – пробурчал отец.
Дядя Авес расстроился еще больше.
– Что это за пиво, самодельное? Река Хунцы… Лес, может, ты тоже сделаешь?
– Ну все, – отец хлопнул ладонью по столу и
встал. – Собирайтесь. Через неделю выезжаем.– Позвольте! – воскликнул я. – Ведь голосование явно показало, что большинство народа не идет за вами. Зачем же узурпировать власть? Император Веспасиан…
Хотя отец уже немного привык к таким монологам и почти не реагировал на них, но сейчас был, видно, сильно раздражен. Совершенно неожиданно он схватил меня за ухо и очень больно трепанул.
– На новом месте я возьмусь за вас. Будет тебе Веспасан. Совсем обнаглели.
– К наружному блеску он нисколько не стремился, и даже в день триумфа…
– Перестань, огрызок! – закричала мать. – Доводят отца и доводят.
– …измученный медленным и утомительным шествием, не удержался, чтобы не сказать: «Поделом мне, старику: как дурак, захотел триумфа»
Вад, продолжавший стучать ребром ладони по столу, насторожился:
– Как дурак… захотел тримфа, – повторил он задумчиво. – Как дурак, захотел тримфа… Как дурак.
Отец подскочил к нему и схватил за шиворот:
– Ах ты, чертенок!
– Как дурак… Как дурак… тримф…
Отец размахнулся, чтобы дать подзатыльник, но Вад успел подставить свою ладонь. Отец поморщился.
– Как дурак, тримф.
– Негодяй.
Отец и Вад смотрели друг другу в глаза.
– Как дурак, тримф.
– Не смей так на отца! Толя! Дай ему как следует! Выпори как сидорову козу! Бей, я не буду заступаться! Что же это за дети… – Мать заплакала.
– Как дурак, треф.
– Ничего, скоро уже… потерпи, – сказал отец и отвесил Ваду в лоб щелчок. Голова Вада отозвалась гудением чугуна. Я невольно засмеялся. Мой брат вскочил и кинулся на отца.
– Не бей в голову! Слышишь? А то дураком станет! Возись тогда! – крикнула мать и вклинилась между отцом и Вадом.
– Он и так дурак. Ты все потакаешь. – Отец вышел из дому, хлопнув дверью.
Вад сел на пол и затянул бесконечное:
– Как дурак треф, как дурак треф, как дурак треф, как дурак треф…
Дядя Авес взял иголку и стал пришивать пуговицу к брюкам, тактично повернувшись к нам задом.
Так закончилось повторное голосование по вопросу о переезде в Утиное.
Ухо у меня горело и взывало к мести. Я выбрал укромное место за сараем и стал писать информационный бюллетень по поводу последних событий. Бюллетень назывался «Голос большинства» (я, Вад и дядина половинка). Месть – сладкая вещь. Я так увлекся, что не сразу услышал, что кто-то пыхтит и топчется у меня за спиной. Обернувшись, я увидел хромого бухгалтера.
– Здравствуйте, – оказал бухгалтер (как приятно, когда тебя называют на «вы») и стал рыться в карманах. Наконец он извлек красного сахарного петуха на палочке.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Нате… вот еще… брату.
Я поблагодарил и за второго петуха. Воцарилось молчание. Бухгалтер вытащил расческу и расчесался.
– Вы… я слышал… уезжаете…
– Уезжаем, Семен Абрамыч.
На бухгалтера было приятно смотреть. Новый в полосочку костюм, в кармашке пиджака – очки, расческа, набор цветных карандашей, волосы гладко причесаны. Разговор вежливый, уважительный.