В ожидании козы

– Его надо проучить, – оказал Вад.

Еще раз Ерманский показался лишь поздно вечером. Мы успели обойти все Утиное, искупаться в пруду, а он все не показывался. Наконец мы услышали, как скрипнула калитка.

Ерманский стоял перед домом, широко расставив ноги, и смотрел на звезды в большой бинокль.

– Дай глянуть, – попросил Вад.

– Так… Сириус… – бормотал Виталька.

– Где Сириус?

– Дракон…

– А ну дай на Дракона.

– Где же?.. Странно… Куда же он делся?

Вад потянул за ремешок.

– Дай. Не жмись.

– Не мешай…

– Ну дай!

– Не мешай…

– Вот жмотина!

Продолжая смотреть на звезды, Ерманский сунул правую руку в карман. Грохнул выстрел. В грудь Вада ударилась пробка. Брат отшатнулся, споткнулся о камень и упал.

– Ты что ж это? – спросил я.

– А ничего. Не мешайте. Лезут тут всякие…

Виталька Ерманский спокойно повернулся и пошел.

– Ты много о себе думаешь, – сказал я. – Придется тебя проучить.

– На, шкура! Получай! – крикнул Вад.

Вслед Ерманскому полетел камень. Но Виталька даже не оглянулся. Вся его широкая спина выражала презрение.

Наутро мы встали пораньше, но Ерманский уже укатил на своем велосипеде: от его дома по мокрой траве шел след. Весь день мы никуда не отлучались, боясь пропустить Ерманского, даже ели по очереди.

Ерманский приехал, как и в первый раз, вечером. По плану мне надо было любой ценой задержать Витальку на улице, пока Вад сделает свое дело.

– Подожди, поговорить надо, – сказал я, подходя к Ерманскому.

Ерманский поставил велосипед к забору и высокомерно посмотрел на меня.

– Слушаю вас.

– Что ты из себя ставишь? Подумаешь, Сириус увидел. Ты что, никогда не видел Сириуса?

Ерманский взялся снова за велосипед.

– Я попрошу впредь не останавливать меня по пустякам.

– Ах, вот как! Мы все-таки остановим. Вад, пускай!

Из нашей калитки выбежал Рекс.

– Рекс! Раненый! Взять! Домой! – крикнул я, показывая на Витальку.

Рекс не заставил себя долго упрашивать.

Огромный зверь прыгнул на Ерманского и сбил его с ног (под огнем раненому стоять не полагается).

– Ой, что вы делаете! – завопил Ерманский.

Из его карманов посыпались различные предметы, в том числе фонарик «Даймон».

Рекс бережно взял в зубы ботинок Ерманского и потащил «раненого» к нам во двор. Виталька орал, корчился, драл траву, как грабли, но все это было напрасно. Рекс знал свое дело хорошо, Через минуту астроном лежал у наших ног. Его новенькая вельветовая куртка имела бледный вид.

– Вы чего это, а? – спросил Ерманский, отряхиваясь. Взгляд у него был уже не высокомерный, а почти нормальный.

– Знаешь что, – сказал я Ваду, пропуская слова Ерманского мимо ушей. – Теперь давай отработаем упражнение «Диверсант». Мы его давно не делали.

При слове «диверсант» Рекс заворчал.

– Да вы что, ребята! – воскликнул Виталька уже совсем искренним голосом. – Я же нарочно. Я думал, вы какие жлобы!

– Принеси только йоду и ваты, а то, помнишь, того как отделал…

– Не надо, ребята. Хотите, я вам фонарик «Даймон» подарю? У меня их два, берите. И вообще, давайте дружить. Я же думал, что вы жлобы. Надо было бы так сразу и сказать.

– Ну, ладно уж… – великодушно сказал я. – Только не надо следующий раз нас пугать Шекспиром и Сириусом.

– Не буду, хочешь завтра… Как тебя зовут?

– Виктор.

– Хочешь завтра в райцентр махнем? Я здесь почти не живу, там у нас своя кодла. Такие ребята и девочки, закачаешься! Ты заходи завтра ко мне пораньше. Махнем на велосипедах. Я тебе материн дам. Час езды.

Виталька Ерманский отряхнул штаны и удалился, прихрамывая сразу на обе ноги.

Мы побродили еще немного по улице, смотря, как в Виталькином доме на тюлевых шторах движутся тени: одна женская с распущенными волосами, а другая – Виталькина, взлохмаченная, и пошли спать.

– Хорошо, хоть райцентр догадались построить, – сказал Вад засыпая.

Первая любовь (начало)

Во дворе в большом цинковом корыте Виталькина мать стирала белье. Она приветливо закивала нам:

– Входите, входите, мальчики. Вы к Виталику? Соседи, да? Ну и хорошо. Давайте знакомиться. Виталина мама. Клара Семеновна…

Она вытерла руки фартуком и протянула их мне сразу две.

– Какой ты уже большой. И симпатичный. Эта курточка тебе очень идет.

Руки у Клары Семеновны были теплые и мягкие.

– Ну, ей-богу, не думала, что у моего соседа такие симпатичные дети. Прямо как куколки. Дай-ка я тебя поцелую! Иди, иди, мне поручили присматривать за вами.

Она притянула меня к себе и поцеловала в щеку. Я покраснел. Вад отодвинулся на безопасное расстояние и тоже покраснел.

Стирая, она продолжала говорить. Спрашивала, любим ли мы папу, маму, хорошо ли мы учимся в школе, не балуемся ли, много ли у нас игрушек. Потам она расспросила у нас про Нижнеозерск. Она болтала до тех пор, пока на крыльце не появился заспанный Виталька. Сначала при виде нас он нахмурился, но потом, видно, вспомнил вчерашнее.

– Привет, ребята! – сказал он хриплым голосом. – Мать, кофе в кают-компанию! Милости прошу, господа!

Клара Семеновна бросила стирать и пошла в дом. Мы последовали за ней. Внутри дом был еще лучше, чем снаружи. Диван, кресла, много картин, разные фарфоровые штучки. Но, самое главное, – на столе лежали радионаушники. Они волновались и что-то возбужденно говорили. Мы с Вадом так и впились в эти наушники. Из соседней комнаты вышла старушка. Я узнал в ней ту, что тащила хворост. Старушка опять уставилась на нас любопытными молодыми глазами.

– Мама, вскипятите воду, – попросила Клара Семеновна.

– Чичас, чичас, – захлопотала старушка.

Скоро по комнате распространился запах кофе, который блестел черными зеркалами в белых фарфоровых чашках. Возле каждой чашки стояли фарфоровые блюдца. На фарфоровых блюдцах лежали кусочки белого хлеба, кружочки колбасы и какие-то тюбики в блестящих красивых обертках. Возле блюдец во множестве размещались ложечки, вилочки, ножички, какие-то лопаточки. Все это находилось на белой скатерти, вышитой красными розами.