В ожидании счастья

— В субботу.

— А мы что, собираемся переезжать?

— С чего ты это взял?

— Захарии с мамой пришлось переехать в квартиру.

— Нет, думаю, нам не нужно будет переезжать.

— Ой, а я хочу переехать, — сказала Оника.

— Почему?

— Так ведь это же здорово, пожить где-нибудь еще, правда?

— Ага, мам, давай переедем, ну пожалуйста, мам… — принялся упрашивать Джонни.

— Эх, ребятки, все не так просто.

— Ты сказала, что мы с папой увидимся уже в субботу? — спросил мальчик.

— Да.

— У-р-р-а-а-а! — снова обрадовалась Оника.

— А как же мой баскетбол?

— Папа тебя и отвезет, — сказала Бернадин, подумав: „Хоть раз в жизни".

— А у папы будет новая жена? — спросил Джонни.

Он задел больное место, и она не сразу нашлась, как ответить, но в конце концов выдавила:

— Нет, сразу он не женится, но у него, возможно, есть приятельница.

— Ты хотела сказать — девушка, — поправила Оника.

— У папы не может быть девушки, бестолочь, — сказал Джон.

— Нет, может, — не сдавалась Оника. — Я даже знаю кто.

Сил больше не было все это выслушивать.

— Кто хочет в „Макдональдс"? — спросила Бернадин.

— Я. Так кто же? — не отставал Джон.

— Кэтлин. Я тоже хочу сандвич с сюрпризом, мама, — отозвалась Оника.

— Почему ты решила, мисс Всезнайка? — спросил брат.

Бернадин закурила и завела машину.

— Потому что!

— Потому что — что?

— Что вам взять?

— Биг-мак и бутылочку „спрайт", — сказал Джон.

— Чизбургер и кока-колу, — сказала Оника. — Потому что я видела, как они целовались в губы. Вот.

Бернадин рванула с места и развернула машину так быстро, что проехала по бордюру. Она включила радио на полную мощность; ей так не хотелось, чтобы дети заметили, как она плачет. Сдерживаясь, она чуть не задохнулась.

Она сидела у матери в гостиной. Дети играли в саду. Бернадин наконец рассказала Джиниве, что произошло, вплоть до сегодняшнего дня. Единственное, чему та удивилась, так это стрижке дочери.

— Я ему вообще никогда не доверяла.

— Ну откуда ты могла знать, мама?

— Я за ним долго наблюдала. Как он превратил тебя в бесхарактерную размазню, а сам делал то, что его левая нога захочет. Вы уже давно живете практически без отца, так что намного трудней тебе не станет. Все, что нужно знать: получишь ты то, что тебе причитается, или ты с детишками пойдешь побираться, а он будет жить как Крез.

— Я тебе уже сказала, у меня хороший адвокат, она все сделает.

— Короче, Джону в моем доме лучше не появляться, а то я его точно пошлю куда подальше.

— Мам, тебе-то он что сделал?

— Он тебя обидел, а это то же самое, что меня. Посмотри-ка на себя! На кого ты стала похожа? Новая прическа, побольше макияжа и думаешь, что удалось спрятаться? У тебя глаза потухли. И хотя, бьюсь об заклад, шмоток на тебе сотни на три-четыре, а вид все равно — краше в гроб кладут. Да ни одинмужчина не стоит того, чтобы из-за него так переживали. Ни один.

— Да ладно, скоро пройдет.

— Ты не знаешь, сколько протянется эта кутерьма? Времени всегда требуется больше, чем думаешь. — Джинива достала из пакета Оники ломтик жареной картошки и сунула его в рот. — И, пожалуйста, не поддавайся на его уговоры. Он на это мастер, а ты доверчивая, как будто только вчера родилась.

— Мам, может, хватит, а?

— Сейчас. Я вообще не понимаю, как ты могла его так долго терпеть. Наглый, самоуверенный сукин сын. Подумать только, бросил тебя ради какой-то белой!

— Могла бы не напоминать.

— Спорю, она и не представляет, в какое дерьмо попала.

— Скоро узнает.

— Ладно, девочка. Я знаю, тебе нелегко. Так что, как только эти обормоты станут действовать тебе на нервы или надо будет куда уехать, просто побыть одной, сними трубку и позвони своей матери. Я их заберу. Ясно?

— Спасибо, мама. Только они не обормоты.

— Джон-младший именно обормот. Но я не то хотела сказать. Будь добра, не изображай из себя суперженщину. Ты и так слишком много на себя взвалила. Вкалываешь полный день — эта работа отнимает у тебя очень много энергии, вообще не понимаю, как только женщины справляются. Весь день на работе, домой придешь — уборка, готовка, за детьми присмотреть. А тут еще муж, о котором заботиться надо. Где уж взять время на себя? Черт, мне еще повезло, потому что твой отец, работал по ночам и сам с вами сидел, когда вы приходили из школы. И он знал, как я устаю на этом автобусе, ну как собака, и мне даже обед не всегда приходилось варить, он сам делал. Помнишь?

— Да, мама. Я помню.

— А теперь женщины слишком много на себя берут.

— Ко всему привыкаешь.

— Да, а потом инфаркт в тридцать девять? Не стоит это таких сил. Вы, молодые, просто не умеете радоваться жизни. Спешите сделать все и успеть везде. Помедленнее бы надо. Расслабься. Когда вы с Джоном на самом деле ездили в Седону последний раз, в эту вашу квартиру, будь она неладна?

— Не помню.

— Вот именно. Наврала ты мне про ту поездку. Мать у тебя не совсем дура. Никуда вы не собирались. Тоже мне романтическое путешествие! Ты уже тогда была похожа на выжатый лимон, только я говорить не стала, не в моих правилах совать свой нос не в свои дела.

— Я вообще-то решила несколько изменить свою жизнь.

— Разумно. — Джинива выудила со дна пакета ломтик картошки. — С чего начнешь?

— Пока не знаю, — ответила Бернадин, — но в любом случае нам с детьми должно стать лучше.

— Гулять надо на свежем воздухе. Займись спортом. Я и то занимаюсь, и побольше твоего. Можешь не верить, но это прекрасно восстанавливает душевное равновесие.

— Верю, мам, верю.

— И надеюсь, когда все это закончится, ты наконец снова бросишь курить.

— Конечно.

— Тогда я все сказала. — И Джинива отправила в рот последний скрюченный ломтик жареного картофеля.

Дети увидели разложенные на обеденном столе игрушки, едва переступив порог, и так обрадовались, что бросились с новыми сокровищами к себе в комнаты, прежде чем Бернадин успела напомнить, чтобы они сказали спасибо.

— Саванна?

— Я тут, — донеслось из внутреннего дворика.

Они почти столкнулись у двери.

— Наконец-то, — облегченно вздохнула Бернадин и крепко обняла подругу. Так крепко она уже давно никого не обнимала. — Что ты во дворике делаешь?