В плавнях

Он вздрогнул. Она усмехнулась, зубы блеснули в темноте.

–  Это ж рыба. Вьюн. Такая рыба, болтливая дуже.

–  Куда твой отец увез этих… недобитков?

–  Людей, - сказала она терпеливо.

–  Людей.

–  Я ж говорю, на тот берег.

–  А что там?

–  Не знаю. Батя говорит, если долго плыть… а потом ехать, будет большой город. Он говорит, там, в этом городе, женщины летом ходят с парасольками.

–  Парасольки?

–  Да, такие шляпки на палочках.

–  А, зонтики. От солнца. Это буржуазное украшение. От дождя - другое дело.

–  Это чтобы солнце не пекло, дурачок. Когда солнце голову напечет, с человеком знаешь что может быть?

Она помолчала и оглянулась через плечо:

–  Вон, дывысь.

–  Что там?

–  Заячий остров.

Еще несколько сильных гребков, и лодка бесшумно заскользила по зарослям высокой травы, растущей прямо из воды. Трава расступалась перед носом лодки и смыкалась у нее за кормой. Луна висела над дальним берегом как круглое красное зеркало, отражающее невидимый отсюда пожар.

Потянуло холодом. Туман вновь начал свиваться меж травой, и оттуда, из тумана, выросли торчащие из воды колья. Много-много кольев.

Янка подняла весла и так и застыла, с весел срывались и прыгали в воду капли, а лодка сама по себе скользила по воде, и Никодим увидел темную фигуру, выступившую из тьмы. Кто-то шел рядом с лодкой, бесшумно, не произнося ни слова. Наверное, тут было совсем мелко.

Потом лодка подплыла к частоколу, и Янка спрыгнула в воду и привязала лодку к одному из кольев, потом нагнулась, достала из-под лавки мешок, а заодно прихватила и фонарь, который стоял на носу.

Ему стало неловко, и он здоровой рукой взял у нее мешок.

–  Что там у тебя?

Мешок был тяжелый.

–  Мед. Яблоки. Я ж говорила, у них не растут яблони.

Вода по-прежнему плескалась, но уже только-только покрывая ступни, и Янка запалила фонарь. Рядом с ними стояла женщина.

Никодим изумленно поглядел на нее.

–  Она ж совсем зеленая, - выдохнул он в ухо Янке.

Та серьезно кивнула:

–  Я ж говорила.

У женщины была изумрудная гладкая кожа и волнистые темно-зеленые волосы, а глаза - как серебряные монеты.

–  Как добрались?
– спросила она нежным голосом.

–  Та река ж спокойная, - ответила Янка.

–  Хорошо, - сказала женщина, - идите. Отдыхайте.

Она шла впереди, и Никодим увидел, что одета она в белую холщовую рубаху до щиколоток, а ступни у нее босые и ногти на ногах ярко-голубые, как воронье яйцо. На песке оставались цепочки узких темных следов.

Дом стоял среди ивняка, на высоких сваях, точно на куриных ножках. К двери была приставлена деревянная лестница. Рядом с домом был вбит такой же высокий кол, рядом с ним, распространяя запах дегтя, на песке боком лежала узкая легкая лодка.

–  Это зачем?
– удивился Никодим.

–  Когда полная вода, - объяснила Янка, - заливает их. Теперь понимаешь, почему тут не водятся яблоки? И пчелы.

–  А зайцы водятся?

Она недоуменно повернулась к нему.

–  Ну, остров-то Заячий…

–  Ну да.
– Она серьезно кивнула.
– Зайцы всегда знают, какой остров уйдет под воду совсем, а какой - нет, вот и собираются тут. У них договор.

–  Какой?

–  Что зайцам можно тут оставаться. Когда полная вода. Хотя я не понимаю, чего их жалеть, они ж деревья подгрызают. Видел наши яблони? Это от зайцев, а ты думал?

В доме было чисто и пусто. Стол выскоблен добела, на лавках красно-белые узорчатые полотенца, в красном углу - икона с ликом Божьей Матери и бледный язычок лампадки.

–  Вот вы, товарищи, прилетели с Марса, - укорил Никодим, - а в Бога верите. Это нехорошо.

–  Мы соблюдаем обычаи, - сказала женщина, накрывая на стол.
– В чужой земле всегда надо соблюдать обычаи. Это правильно.

–  А мы вот не соблюдаем, - сказал Никодим, жадно вгрызаясь в душистый ломоть хлеба.
– Мы переменим обычаи. Вот увидите. Проведем везде электричество и просвещение наладим, и вместо этой доски в каждом красном углу, в каждой избе будет радио. Или, - глаза его загорелись,- оно еще и картинки показывать будет, ну, что делается в мире.

–  Вы считаете, так уж важно знать, что делается в мире?
– спросила женщина.

Она сидела и слушала его, подперев щеку зеленой рукой.

–  А как же, - серьезно сказал Никодим.
– Международная обстановка… Республика в кольце врагов…

–  Какая республика?
– удивилась женщина.

–  Вы прямо как в медвежьем углу. Вам обязательно, обязательно надо в город. В самый Питер. К товарищу Луначарскому. Или товарищу Богданову. Вот он обрадуется. Скажите, - спросил он уважительно, - ну и как там у вас, на Марсе?

–  На Марсе исключительно холодно, - вежливо ответила женщина.
– Ветер гонит сухой песок. Нет воды.

–  Поэтому вы поселились на реке, да?

–  Мы любим, когда много воды, - сказала она.

–  А каналы?
– спросил он нетерпеливо.
– Расскажите про каналы…

–  Каналы засыпаны песком, - сказала женщина, - бурым песком.

–  Что же там, - огорчился он, - ваши товарищи не построили новый, лучший мир?

–  На Марсе?
– переспросила она.
– Нет.

–  А на Венере?

–  На Венере тоже ветер, - сказала она.
– Горячий, влажный ветер. И бури. Как вы это называете? Электрические грозы, да. Очень сильные.

–  А скажите, товарищ марсианка… - Он подумал.
– Что же вы скрываетесь? Ну, я понимаю, наверное, вы не хотели показываться буржуям и помещикам. А теперь? Вот вы прилетели к нам сюда… Зачем?

–  Мы беженцы, - сказала она.

Он так удивился, что уронил хлеб.

Женщина пододвинула ему крынку с молоком и улыбнулась. Молоко тоже было каким-то зеленоватым, но вкусным.

–  Чему вы удивляетесь?
– спросила она.
– Разве у вас нет своих беженцев?

Он вспомнил худого мужчину с тонкой талией и широкими плечами и его красивую жену. Сейчас нельзя заводить семью, подумал он. Иначе гниль заберется в самое сердце, и будешь, как эти, вместо того чтобы драться до последнего патрона, бежать, как заяц, спасая жену и детей. Заяц. Заячий остров.

–  Беженцы от кого?

–  От войны… У нас идет война… так давно, что никто и не помнит, когда она началась.

–  А кто с кем воюет?