В плену грез

Билл занимался научно-исследовательской работой в области химии. Это был впечатлительный молодой человек — один из тех, кого в простонародье называют «очкариками». Они с Яном всегда находили общий язык. Сейчас они разговаривали о политике, потом перешли к обсуждению новой машины Билла, а Либби и Сью в это время болтали обо всем и ни о чем в частности.

Блюдо было действительно замечательное: фаршированный цыпленок с салатом из жерухи, бананов, апельсинов, сыра и изюма. Когда Сью поднялась, чтобы приготовить кофе, Либби пошла с ней на кухню. Там Сью плотно прикрыла за собой дверь.

— А теперь рассказывай, что происходит, — потребовала она.

— О чем?

— Ты же знаешь. Об Адаме Роско. Я наслышалась всяческих сказок об этом.

Либби нисколько не сомневалась в этом. Она ответила спокойным голосом:

— Он уехал. Все кончено.

— О! — воскликнула Сью, словно была разочарована этим сообщением. Ей действительно нравился Ян. С того момента, как Либби привела его с собой, они с Биллом прекрасно ладили друг с другом. Он был прекрасным партнером, и теперь Либби собиралась остановить свой выбор на нем, чему она была чрезвычайно рада. Тем не менее Сью считала, что было бы интересно познакомиться с этим другим мужчиной, о котором так много говорят. — Что он из себя представляет? — спросила она. — Здесь только о нем и говорят.

— Да, это так, — согласилась Либби.

Через прикрытую дверь был слышен вопль Билла, требовавшего кофе, и Сью произнесла с гримасой:

— Ох уж эти мне мужчины! Они убеждены в том, что рождены для того, чтобы их обслуживали.

Но вслед за воплем появился и сам Билл, готовый нести поднос, и это прервало ее на полуслове.

У нее было еще множество вопросов к Либби. Она чуть не вытолкала Билла взашей, убежденная в том, что у него станет ума, чтобы сообразить: если она прикрыла за собой дверь, значит, ей нужно поговорить по секрету.

— Приятная пара, — заметил Ян, когда они в полночь направлялись к ее дому. — Видно, семейная жизнь им на пользу, правда? — Она повернулась к нему лицом, и он произнес успокаивающе: — Я просто поделился своим впечатлением. Это прекрасная пара, и они счастливы, вот и все.

Либби ничего не ответила. Сидела притихшая и отрешенная от всего, и он проклинал себя за то, что поторопил события. Он мог ждать. Ему оставалось теперь только ждать, поскольку время было его единственным союзником.

В тот же вечер Сью, сидя на постели, обратилась к Биллу, который лежал рядом с ней, с головой накрывшись простыней:

— Надеюсь, все это недоразумение с Либби пройдет, не оставив никаких последствий.

— Ты это о чем? — Билл повернулся на спину и уставился на нее непонимающим взглядом.

Она пояснила:

— Я имею в виду того, другого. Надеюсь, это у нее мимолетное увлечение, так как мне не хотелось бы думать, что это достаточно серьезно.

— Кто этот «другой»? — вопрошал Билл полусонным голосом, и Сью вздохнула с досадой:

— Ох, спи уж! Откровенно говоря, я не верю, чтобы ты слышал хоть слово из того, о чем я тебе говорила!

Еще задолго до этого она поделилась с ним той «новостью», как только услышала ее сама, но он пропустил это мимо ушей, продолжая читать газету или решать свои уравнения. Она была в курсе и не придавала этому большого значения, но сегодня вечером Либби показалась ей совсем другим человеком, и это ее обеспокоило.

— В любом случае, — вдруг заметил Билл, — она снова с Яном, не так ли? Он в порядке, парень что надо.

Это так. Сью была с этим согласна. Билл снова накрылся простынью с головой, и она посмотрела на него с нежной улыбкой. Она безмерно любила своего Билла, который тоже был в порядке, парнем что надо. Она с благодарностью подумала, что ей ни разу не пришлось испытать того одиночества, которое на мгновение мелькнула в глазах Либби.

Не прошло и месяца, как об Адаме Роско уже никто не заводил разговора, по крайней мере, в «Грей Муллионсе» или в присутствии Либби. Она твердо вернулась к прежнему образу жизни: помогала Эми, занималась домашними делами, ездила за покупками, развлекалась, ходила в гости. Это была веселая, беззаботная, полнокровная жизнь, и Ян был всегда рядом.

Два-три раза в неделю она ходила с Каффой за холмы, но только спустя около двух месяцев после исчезновения Адама впервые решилась подойти к Сторожке лесника. Да и это произошло скорее случайно. Они брели в этом направлении, и ей пришла в голову мысль проверить, не побывали ли там хулиганы. Это придало прогулке какую-то цель.

Каффа не забыл туда дорогу. Его возбуждение росло по мере приближения к домику, так что к концу пути он перешел на галоп и бежал далеко впереди. Он лаял перед дверью, когда Либби подошла к дому. По чистой случайности ключ оказался при ней, продолжая висеть на ее брелоке, и она не могла понять, почему не отцепила его и не выбросила прочь.

Все окна были целы, и, поворачивая ключ в замке, она подумала, а вдруг он вернулся. «Вдруг я толкну дверь и увижу Адама, стоящего посредине комнаты?» От этой мысли руки у нее стали словно ватные, и она с трудом повернула ключ и толкнула дверь. Однако комната была пустой, ее шарфик по-прежнему лежал на столе. Каффа издал жалобный вой, и она, схватив его за загривок, проговорила:

— Он уехал, Каффа. Он навсегда уехал.

В доме снова отдавало затхлостью. На стенах был заметен влажный блеск, было холодно и неуютно. Не зная зачем, она развела огонь. Это было не только бессмысленное, но и вредное занятие: от тепла коврики и занавески быстрее заплесневеют и испортятся. Хотя кому они теперь были нужны?

Они пробыли в домике около часа, и Каффа неоднократно навострял уши и начинал скрестись в дверь, просясь наружу. Но оказываясь каждый раз на улице, он понимал, что звуки принадлежали не тому, кого он ожидал увидеть, и возвращался назад, прижав хвост и опустив уши.

Однажды вечером она поехала в джаз-клуб. В этот вечер она была полностью предоставлена самой себе. Дядя Грэй был у кого-то в гостях, и она собиралась предаться безделью, сидя у горящего камина. Но ей не удавалось расслабиться: ее охватило чувство непорочного беспокойства. Тогда она села в машину, собираясь либо посмотреть какой-нибудь фильм, либо проведать кого-либо из друзей, но вдруг вспомнила о джаз-клубе. О Никки и его трубе. Ей захотелось снова послушать его, а почему бы и нет?

Там все оставалось по-прежнему. Да и что могло измениться за тот короткий срок, когда она была здесь в последний раз, менее четырех месяцев назад. Тем не менее она ожидала и здесь каких-то перемен. Ведь все остальное изменилось.

Сегодня в программе были народные песни в исполнении бородатого, но очень молодого парня. Он гнусавым голосом пел песни протеста, а Либби ела свои спагетти и хотела, чтобы он поскорее закончил свое пение. Она спросила официантку, будет ли сегодня выступать Никки, и девушка ответила: