В плену нашей тайны

Однажды осенью под шум высоких берез, под капли, отбивающие грустные ритмы по подоконникам и крышами, я услышал голос Евы. Я увидел ее теплую улыбку, глаза, в которых переливались огоньки от приглушенного освещения. Она не была похожа на детей из богатых семей, она была другой. Я это сразу почувствовал. Мне не разрешали присутствовать на банкетах, мама всегда просила посидеть в комнате и почитать книгу или поиграть с игрушками. Они с отцом боялись, что я сотворю какую-нибудь пакость.

Но игрушки и книги были не такими интересными, как загадочная Ева. Она переступала с ноги на ногу, считала вслух до трех, порой ходила из стороны в сторону, прежде чем войти в комнату, которая отводилась ей с матерью. Я тайно наблюдал за ней, даже слышал несколько раз, как госпожа Исаева приговаривала дочке ни к кому не подходить, и ни с кем не разговаривать.

Тогда мне показалось, мы похожи. Позже я задумывался, почему Ева считала себя странной, почему ее мать стеснялась собственную дочь. Ведь девчонка была потрясающей, без доли преувеличения. А какие у нее губы, а как она их забавно выпучивала вперед, когда обижалась или злилась. Но я так и не нашел ответа на этот вопрос.

И вот сейчас, смотря ей в след, я снова задумался. Почему эта странная девушка — единственная, кого желает мое сердце. Почему я не могу отказаться от нее? В тот черный понедельник случилось нечто ужасное, в тот черный понедельник, я едва не остался сиротой. Я должен желать ей смерти, но каждый раз, когда случается что-то плохое с Евой, мне становится невыносимо тяжело. Я ненавижу себя за это проклятое чувство.

* * *

В секцию я не пошел, сил, итак, не было, какая к черту груша? Кир позвонил, предложил прогуляться, но и лучший друг иногда бывает в пролете. Я прыгнул в тачку, подаренную на восемнадцатилетие, и погнал по трассе, сжимая челюсть. А дома меня ждал отец, сидящий в гостиной. Если честно, я всегда считал его отцом, несмотря ни на что. Может то был вопрос денег, может отсутствие выбора, но он никогда не поднимал на меня руку, хоть и часто ругался. В отличие от деда, отец вслух не называл меня «проблемой» семьи, и за это я был ему благодарен. Мы были на равных.

— Мне звонили из школы, — произнес он, сидя на диване. Нога на ногу, в руках книга, на запястье дорогой ролекс и кеды, тот странный элемент, который всегда заставлял меня улыбаться. Дмитрий Вишневский не стремился к статусу идеала. Он мог запросто заявиться на собрание аукционеров в майке, забив на галстук и дорогой пиджак. После того как маму отправили жить в пансионат, мы стали чаще общаться с ним, и, пожалуй, Дмитрий был единственным человеком, кого я бы смело мог назвать своим родственником.

— Жаловались? — спросил, усаживаясь в кресло напротив. Отец мазнул по мне скучающим взглядом, словно ничего удивительного в разбитом лице не заметил. Мне нравилась его реакция, никаких охов и стонов.

— Сказали, ты раздобыл тараканов и довел парня до ручки. У меня только один вопрос, — он положил книгу на диван, вскинул бровь словно в самом деле, озадачился.

— Если тебя интересует причина, то…

— Где ты раздобыл тараканов? Они же переносчики инфекция, ты реально их трогал?

Я не выдержал, прыснув от смеха. Мне было больно смеяться из-за драки, но то была либо истерия, либо давно забытое чувство. Мы редко разговаривали вот так, как сейчас. Я бы не сказал, что отец не читал мне нотаций. Но порой казалось, он прекрасно чувствует причину моих поступков, по крайне мере, с тех самых пор… Мысли о маме вгоняли в тоску. Давно я не был у нее.

— Вчера я разговаривал с врачом Анны, думаю, надо бы забрать ее к нам.

— Что? — показалось, ослышался. В груди что-то сжалось, видимо сердце. Оно давно не тосковало по маминому голосу в нашем дома.

— Дома ей будет лучше. В конце концов, невозможно вечно прятаться в этих белых стенах. Нужно уметь принимать реальность со всеми ее вытекающими, даже если у тебя за спиной мешок страхов.

— Когда? — у меня не нашлось подходящего ответа, кроме как вопроса о дате. Да и отец, откровенно говоря, был не многословным. Мама жила в пансионате уже пять лет. Мы виделись с ней раз в месяц, но с каждым разом, создавалось вязкое ощущение, что она отдаляется от нас.

— В конце октября, у нее как раз закончится курс каких-то препаратов. Но Ян, — он поднялся с дивана, закинув руки в карманы прямых брюк. Я посмотрел на отца снизу вверх, прикидывая, к чему идет разговор. — Прекращай играть в героя защитника.

— Я не…

— Можешь врать мне, и даже друзьям, но вранье самому себе ничем хорошим не заканчивается.

— С чего ты взял, что я ее защищаю? — воскликнул. В голове вспыхнули события черного понедельника, мама, больница, врачи. Мне вдруг показалось, что кожу покрыл зуд, будто там язвы. Я много раз возвращался мысленно в те дни, пытался искать причины, глупые аргументы, но все это сводилось к нарастанию ненависти. Она не стихала, как и тяга к Еве. Внутри я разрывался на части, потому что невозможно под сильным порывом ветра идти по канту, и удерживать равновесие. В конечном итоге можно просто разбиться. Так происходило и со мной.

— Если бы ты не приставил нож к своему горлу, твой дед ни за что бы не спустил эту выходку маленькой проказнице. Уверен, ты и сам это прекрасно понимаешь. Я не знаю, что происходит между вами сейчас или было тогда, но Ян… — отец вздохнул, устремляя взгляд вдаль. Морщинки под его глазами говорили не столько о возрасте физическом, сколько о моральном. Он держал так много на своих плечах, что порой я не понимал, как вообще можно не сломаться под этой тяжестью.

— Пап…

— Если ты не можешь ее отпустить, то перестань хотя бы убегать. Честно сказать, из меня тот еще советчик, но я убежден, причины есть даже у самых импульсивных поступков, особенно в тринадцать лет. Подумай об этом до приезда матери. И при ней с таким раскрашенным фейсом лучше не ходи.

— Угу, — опустив голову, я выдал подобие улыбки. Отец редко проявлял заботу, в целом обо мне в основном пеклись слуги и остальные люди, получающие деньги от нашей семьи. Наверное, поэтому я задумался. Может быть, он и в чем-то и прав.

Глава 22

Всю неделю я ловила на себе взгляды почти каждого второго в этой дурацкой элитной школе, только ленивый не смотрел на меня. Однако на сей раз никто не шептался, молча поглядывали, а то и вовсе шарахались как от чумной. Вишневский, кстати, не был исключением. Он не шарахался, конечно, но глаз с меня не сводил.

В один из дней, когда я шла по двору школы, его машина с ревом заехала на парковку. Он громко хлопнул дверью, закинул на плечо ранец и остановился, встретившись со мной взглядами. Его белая рубашка была не заправлена, от чего ветер смело проникал под одежду, касаясь бронзовой загорелой кожи. Галстук свисал, он всегда свисает, создавая немного неряшливый вид. Что сейчас, что в детстве, Ян привлекал к себе внимание, он был слишком загадочным, закрытым, и в то же время очень красивым.

Вишневский шел уверенным шагом в сторону главного входа оставляя за спиной парковочную зону. Ребята расступались перед ним, словно перед божеством. В какой-то момент, мне показалось, демон идет прямо на меня, и от неожиданности я вздрогнула, ощущая табун мурашек, пробегающий по всем участкам тела. Я сжала руки, неуверенно прикусив нижнюю губу. Он продолжал смотреть, солнце игралось в переливах его чернильных глаз, и я по какой-то непонятной причине не могла отвести взгляда от этого наглеца.