В плену сомнений

Однако когда он наконец отвел от нее свой взгляд, Джулиана с облегчением вздохнула. Никто из тех немногих английских вельмож, с которыми ей приходилось знаться, не походил на него. Все они оставались холодными и равнодушными, даже когда изредка улыбались ей. В них не было его внутреннего огня, в то время как от этого человека даже на расстоянии исходила какая-то бешеная, с трудом сдерживаемая энергия, словно поток, готовый прорвать плотину.

Он походил чем-то на короля Артура. Мудрый правитель, смелый воин, Артур был любимым героем Джулианы. И сейчас она представила себе, как силой своего пламенного слова Воган-младший посылает в бой полки верных ему рыцарей на защиту интересов королевства.

«Господи, как можно! – старалась убедить себя Джулиана, против своей воли стараясь не смотреть на Риса. – Как обычно, я все вижу в романтическом свете. Рис Воган – не Артур и, уж конечно, не король».

– Ну вот и он, легок на помине, – пробормотала Летиция, оглядываясь на входную дверь. Джулиана заметила, на кого ей указывает горничная, и торопливо отступила в тень. Пробираясь сквозь плотную толпу слушателей, к ним направлялся Морган Пеннант.

Нынешний ухажер Летиции, печатник, пропахший типографской краской, обладал приятной наружностью и без устали обхаживал свою подружку под самым окном Джулианы. Обычно за миловидной горничной непременно кто-нибудь да волочился, преследуя ее по пятам, словно преданный пес хозяина, но лишь одному Пеннанту удалось добиться ее взаимности. Однако его связи с «Сынами Уэльса» вынудили Летицию скрывать свой роман от хозяев Нортклифф-Холла, известных антипатией ко всему валлийскому. Но от любопытных глаз Джулианы свое знакомство ей утаить не удалось.

Опустившись на лавку подле подружки, Пеннант по-хозяйски положил руку на колено Летиции и с интересом поглядел на ее спутницу. Едва он узнал Джулиану, как улыбка исчезла с его лица.

– Что она здесь забыла? – с нескрываемой язвительностью спросил он у своей подружки. – Это не самое подходящее место для английской девушки, и ты это прекрасно знаешь.

Во взгляде Джулианы мелькнула с трудом сдерживаемая ярость.

– А что я могла поделать? – оправдывалась Летиция. – Она сама пришла сюда. Услышала, как ты пригласил меня, и забрала себе в голову, что тоже должна прийти. Ты ведь знаешь, какая она упрямая. Она просто помешана на всем валлийском, а тут еще ты сказал, что Рис будет рассказывать о возрождении валлийского языка. – Летиция пожала плечами. – Раз Джулиана уже здесь, ведь не отправлять же мне ее домой одну?

– Не нравится мне все это, – недовольно пробурчал Пеннант.

Летиция осторожно дотронулась до его руки:

– Можешь не волноваться, она никому ничего не скажет.

– Я надеюсь, – вздохнул Пеннант и покосился на Джулиану, сидевшую с самым невинным видом. – Дьявол ее забери, теперь уже ничего не поделаешь. Сейчас меня больше заботит ее безопасность. – Он замолчал и кивнул в сторону лекторской кафедры. – Ты должна сказать Рису, кто она.

– Ни за что, – решительно отрезала Летиция.

Джулиана проследила за взглядом Пеннанта и поняла, что тот смотрит на Риса Вогана, тихо переговаривавшегося с хозяином лавки. Но вот они закончили, хозяин встал и под усилившийся гомон толпы подошел к кафедре, устроенной специально по случаю лекции. Затем, как следует прочистив горло, заговорил по-валлийски:

– Сегодня нам оказана большая честь в лице господина Риса Вогана, сына известного всем сквайра Вогана.

– Да, – выкрикнул кто-то из толпы, – лучше скажи «достопочтенного сквайра Вогана». – Язвительный намек вызвал шумный смех среди собравшихся.

Тем временем выступающий как ни в чем не бывало продолжал рассказывать об участии господина Вогана в деятельности известной проваллийской группировки из Лондона, объединявшей в своих рядах также и нескольких французских собратьев по общему делу борьбы за независимость. Но враждебность в зале лишь росла.

Джулиана неотрывно смотрела на непроницаемое лицо Риса Вогана. Неожиданно для себя она прониклась к нему симпатией. И в то время как он хмуро разглядывал собравшихся, Джулиана упрямо продолжала следить за ним до тех пор, пока ее глаза, полные сочувствия, не встретились с его, на этот раз удивленным, взглядом. Ее ободряющая улыбка словно немного разгладила напряженные морщинки на лбу Риса. Он не отводил глаз от ее лица, пока не услышал, что хозяин закончил свою вступительную речь. Только тогда Воган отвернулся и занял свое место за кафедрой. Разложив перед собой несколько листков с заметками, он глубоко вздохнул и начал:

– Добрый день, друзья. Я очень рад быть сегодня с вами.

В наступившей затем тишине то тут то там сльшались глухие, злобные реплики недовольных. Воган заглянул в свои листки, затем с мрачным видом оглядел комнату, отыскивая глаза Джулианы. Она вновь улыбнулась ему, надеясь, что это поможет Рису обрести уверенность в себе.

Вдохновившись ее поддержкой, он расправил плечи и окинул взглядом аудиторию так, словно бы хотел заглянуть в душу каждому.

– Я человек без отечества, – произнес он певучим голосом по-валлийски. От этого приятного и звучного голоса, словно эхо, прокатившееся в горах, повеяло теплом и силой. Воган приветливо кивнул одному из самых ярых своих противников в толпе: – Без отечества, как ты… и ты… – Еще кивок кому-то, кто сидел позади всех. – И ты…

Мельком взглянув на Джулиану, он продолжал:

– А почему у нас нет отечества? – Пауза. – Не потому, что мы позорно позволили англичанам сделать из нас заложников своих собственных законов, словно ярмо, сковавших нас по рукам и ногам. Не потому также, что англичане навязали нам свою церковь, хотя это тоже наш позор. Но главное не в этом. Главное в том, что нас лишили нашего родного языка.

По мере того как Воган развивал свою мысль, он все больше воодушевлялся и теперь яростно потрясал перед настороженной толпой пачкой зажатых в руке бумаг.

– Когда мы продаем свой скот, то на каком языке, я вас спрашиваю, получаем мы купчую?

От молчания, воцарившегося в комнате, у Джулианы перехватило дыхание. Кто-то в первом ряду не выдержал и крикнул:

– На английском!

На лице Вогана мелькнула холодная, многозначительная улыбка:

– Верно. А когда вы хотите отыскать в библиотеке сборник поэзии, то на каком языке он обычно составлен?

– На английском! – хором ответили ему несколько голосов. Чувствовалось, что аудитория начинает понемногу проникаться симпатией к оратору. Теперь на смену враждебности на лицах некоторых появился интерес.

– И это верно. – Улыбка исчезла с его лица, и голос окреп. – А когда в суде мы хотим защитить свою честь, на каком языке звучит приговор нам?

– На английском! – раздались крики.

Он кивнул, ожидая, пока смолкнет шум.

– На английском. Не на родном нам языке, языке наших предков, а на проклятом языке, который нам навязали силой. – Взгляд Вогана медленно скользил по лицам замерших в ожидании слушателей. – Вам, наверно, придет в голову вопрос: «Почему это он вдруг заговорил о языке на политическом собрании?» Может быть, многим здесь нет дела до того, на каком языке говорят богатые землевладельцы да судейские, ведь на милом всем нам валлийском еще говорит простой люд. – Теперь в голосе Риса звучала горечь. – Кто мне может точно сказать, сколько же валлийцев в Кармартене больше не говорят сегодня на языке своих предков? – Подавшись вперед, он тихо продолжал: – Мой отец отправил меня в учиться в Англию – сперва в Итон, затем в Оксфорд, потому что свято верил, что все спасение – в англичанах, что они замолвят за нас словечко в правительстве, если мы будем послушно следовать их законам, говорить на их языке.

Он с силой ударил кулаком по кафедре.

– Но, черт возьми, отец горько ошибался! Говорю вам, он ошибался и умер потому, что слишком верил в англичан!

Джулиана почувствовала едва уловимую боль в его голосе и твердо решила, что выслушает все до конца, какой бы болезненной ни была правда.

– Мой отец умер, – продолжал Воган, – и умер он потому, что лишил себя родины… и своего языка. – С восторженным блеском в глазах присутствующие впитывали в себя каждое слово оратора. – Нетрудно догадаться, на каком языке написал он свои предсмертные строки…