В плену у гордости
Шрифт:
Глаза Беатрис наполнились слезами. Глупое сердце бешено забилось. Конечно, Эжен снова хотел во всем обвинить ее, но его слова, напротив, заронили в отчаявшуюся душу зерно надежды: если он помнит каждое слово их разговоров, значит, все-таки думал о ней. Значит, она для него не мимолетный каприз, не способ утвердиться в своем мужском превосходстве…
— Почему же не открыл, кто ты на самом деле? — спросила она дрожащим голосом. Вспомнив старую школьную привычку, Беатрис скрестила пальцы. — Я же тебе все о себе рассказала. Точнее, честно отвечала на любые твои вопросы. Почему же ты не развеял моего заблуждения? Почему позволил считать тебя жалким
— А ты как думаешь? — сквозь зубы процедил Эжен. — И мне кажется, здесь уместнее слово «благоразумие», а не «коварство»…
Он поставил пустой бокал на столик и снова потянулся за бутылкой. Беатрис смахнула слезы и посмотрела на него сквозь полуопущенные ресницы. Эжен редко позволял себе больше одного бокала вина за обедом, но сегодня пил много и методично, начав с виски еще в начале вечера.
Неужели он пытается утопить в алкоголе свою совесть? Или набирается храбрости перед тем, как учинить задуманную месть? До сегодняшнего дня он не проявлял ни малейшего желания получить «удовольствие» от своей гостьи.
При мысли о приближающейся расплате сердце Беатрис учащенно забилось. Она с трудом вернулась к реальности и стала слушать, что продолжает говорить Эжен.
— С тех пор как мне исполнилось шестнадцать, за мной, не переставая, охотились женщины всех возрастов, — язвительно произнес он, но потом добавил, несколько смягчившись: — И мне нравилось, что ты считаешь меня обыкновенным парнем…
Он что, продолжает смеяться над ней? Играет в кошки-мышки? С уверенностью можно было сказать только одно: ни в образе принца, ни в образе нищего Эжен никогда не был «обыкновенным».
И тут он все испортил циничным замечанием. — Ты была еще маленькой — и по годам, и по жизненному опыту. Как я понял, женщине требуется некоторое время, чтобы научиться соизмерять свои сексуальные желания и финансовые возможности объекта этих желаний.
Беатрис несколько секунд осмысливала его слова. Получалось, что она ему нравилась, потому что считала его бедняком. А теперь он видит в ней только охотницу за его деньгами!
Значит, Эжен не поверил ее объяснениям, почему она все-таки приняла его условия. Он считает, что она, Беатрис Шеннон, согласилась на сделку ради дорогих подарков — ради того, чтобы жить в роскошном замке, есть изысканные блюда, пить редкие вина, носить дорогую одежду. И взятые напрокат драгоценности! Она бы сорвала с себя платье, если бы не перспектива оказаться перед Эженом в одном белье. Тогда хотя бы эти проклятые бриллианты! В эту минуту Беатрис ненавидела его всем сердцем — как он посмел так оскорбить ее, смешать с грязью? Он считает, что она продалась по сходной цене, и ему совершенно наплевать на ее чувства, на постоянную внутреннюю борьбу.
На щеках ее вспыхнул яркий румянец, она вся сгорала от стыда. Вскочив, Беатрис стянула с руки браслет, потом сорвала сережки и бросила их на стол. Она бы швырнула их в кусты, но ведь у Эжена хватит жестокости заставить ее искать бриллианты в зарослях. Он будет стоять над ней, пока она не отыщет их, пусть даже пройдет лет десять.
С колье дело обстояло сложнее. Беатрис не сумела с ходу расстегнуть хитрый замок и уже готова была расплакаться от бессильной ярости.
— Позволь, я помогу тебе, — мягко произнес Эжен и неторопливо подошел к ней.
Все
чувства обострились, когда он оказался рядом. Его ловкие пальцы быстро справились с застежкой, и он бросил колье на столик. Но мимолетных прикосновений хватило, чтобы она затрепетала от его близости. Эжен опустил ладони на ее плечи и повернул девушку лицом к себе. Беатрис подняла взгляд — на нее смотрели любимые серые глаза так ласково и серьезно, словно извиняясь.— Я не хотел тебя обидеть, — тихо произнес он. Она видела, как взволнованно вздымается его грудь, как на скулах заходили желваки, и закусила губу, чтобы не застонать, когда Эжен стал нежно стирать слезы с ее щек. Слишком нежно. А горькие слезы все текли и текли из глаз.
Она ведь в ярости оттого, что он приравнял ее к расчетливым, продажным женщинам, которые, как мотыльки на огонь, слетаются на деньги. Почему же тогда ей так хочется обнять его, спрятать лицо у него на груди и выплакать все обиды?
— Пожалуйста, не надо, — растерянно пробормотал Эжен и провел пальцем по прикушенным, плотно сжатым губам.
В ответ на ласку Беатрис приоткрыла рот и медленно подняла на него заплаканные, потемневшие от желания глаза. Взгляды их встретились, посылая друг другу безмолвные сигналы.
— Поцелуй меня…
Кому принадлежал этот страстный, истомленный желанием голос, ему или ей, Беатрис не успела понять. Потому что его губы уже жадно приникли к ее рту, наполняя блаженством, о котором она грезила долгие годы одиночества. Беатрис прижалась к нему, как будто пыталась слиться с ним воедино, раствориться в нем. Руки ее обвились вокруг его шеи, не желая отпускать.
Напряжение последних дней таяло под прикосновениями его ладоней. Казалось, она вернулась домой после многолетнего изгнания.
Эжен сбросил с ее плеч меховую накидку, потом стянул бретельки платья, обнажая молочно-белую грудь.
Не стесняясь наготы, она теснее прильнула к нему, обезумев от страсти. Беатрис хотела чувствовать его как можно полнее и в беспамятстве рванула шелковую рубашку, которая служила помехой на пути ее желания.
— Поцелуй меня!
На этот раз она не сомневалась, что требовательный голос принадлежит ей. И возликовала, когда он склонился, чтобы осыпать поцелуями ее шею, плечи, грудь. Беатрис застонала от невыносимо сладостной боли и выгнулась, как кошка. Заколка выпала, и волосы упали вниз тяжелой волной.
Эжен оторвался от нее и, тяжело дыша, расстегнул молнию на платье. Легкий шелк с шелестом упал на траву, и Беатрис предстала перед ним, как Афродита, вышедшая из пены морской. Ее влекущее к себе тело прикрывал только ночной сумрак и тонкая полоска трусиков цвета шампанского. Лунный свет играл на матовой коже, на каштановых волосах, отражался в огромных глазах, темных, как ночные озера.
Губы ее приоткрылись, она жаждала слиться с ним. И это происходило наяву, а не в эротических фантазиях.
С глухим стоном Эжен подхватил ее на руки и, прижимая к бешено колотящемуся сердцу, понес свое сокровище в спальню…
Он уложил ее, разгоряченную, податливую, на кровать и замер, наслаждаясь прекрасным зрелищем. На фоне темного покрывала кожа ее казалась белой, как слоновая кость, каштановые волосы рассыпались по подушкам, окружая голову нимбом. На округлых грудях цвели нежные, розоватые соски, она вся была из меда и молока — нежная, благоухающая, свежая.
Дрожащими руками Эжен расстегнул пуговицы и стянул рубашку. Он желал ее — ее одну. Ему нужна была только она — восхитительный ангел небесный.