В поисках Алисы

— Я пишу книгу о всемирных выставках. — Анри в упор смотрел на Пикассо, словно оценивая его культурный уровень. — Конечно, я не первый, но мне удалось найти оригинальный угол зрения. — Он отхлебнул обжигающе горячего чаю, шмыгнул носом и добавил: — К сожалению, это почти неосуществимая затея. Почти никаких документов не осталось.

Он закашлялся.

— Вы что-нибудь принимаете? — поинтересовался Пикассо.

— Зачем вы приехали? — вместо ответа спросил тот из-за носового платка.

Пикассо стоял у окна и пытался через дырявую завесу дождя рассмотреть море, равнодушно игравшее вдалеке пенной полосой прибоя.

— Ваши племянницы пропали.

Дядя открыл рот, мгновенно сделавшись похожим на старого идиота.

— Не понимаю, о чем вы…

— Ваш брат тоже исчез.

Анри Кантор поднялся с обезумевшим от страха лицом, подошел к инспектору и схватил его за руку. Тот ощутил эту хватку сквозь все слои зимней одежды, точно в него вцепилась когтями хищная птица.

— Вы должны их найти! Найдите их немедленно! Мой брат, он же ненормальный…

— А более точных сведений вы мне не сообщите? Состояние вашего брата ни для кого не загадка. Где он может быть?

Дядюшка — рог у него по-прежнему оставался открытым — присел, подумал и ткнул в Пикассо своей крючковатой дланью.

— Поймите, он — человек не в себе. — Старик принялся загибать пальцы. — Отец его не любил, считал слишком высокомерным. Мать, не знаю уж почему, явно предпочитала меня. Учителя в школе терпеть его не могли, потому что он был выше их всех. Когда он женился на несчастной Мари-Клод, я надеялся, что все наладится. К сожалению, она вышла за него только ради того, чтобы сбежать от собственной семейки, во всяком случае мне так кажется. Его последним шансом стали дочки, но что он им дал? — Анри говорил все более возбужденно. — Вонючий сарай, от которого на весь сад несло ладаном? Он никогда не мог взять в толк, что люди имеют право жить так, как им хочется. Он вечно давил на дочерей, а они сопротивлялись. Мне стыдно за брата, понимаете? Я всю жизнь несу на себе этот стыд как грязное пятно, которое ничем не смоешь. Почему человек должен отвечать за свою родню? — Он шмыгнул носом. — Я не верю, что это когда-нибудь кончится, вот и все. Наверное, мне до могилы тащить этот крест. И все всегда будут знать, что у меня брат — псих. — Он поглядел на Пикассо затуманенным взором и вздохнул. — А что за спектакль он устроил на кладбище? Примерно то же самое он учинил, когда хоронили нашего отца. Даже хуже. Явился босиком и прямо в церкви запел по-английски песню. Ужасную песню под названием «The End» [21] . Никогда не забуду. Это был кошмар, кошмар…

Анри Кантор едва не задыхался, и Пикассо решил больше его не мучить. Ему стало очевидно, что ничего конкретного из него все равно не вытянешь.

— Ваш брат левша?

— Да, от природы левша. Но мать заставляла его учиться писать правой рукой. Она говорила, что этот мир создан для правшей, значит, надо приспосабливаться. И потом он всегда писал правой рукой. Привык.

— Вы не представляете, где он может быть?

— Я же вам уже сказал: я не знаю.

— А я вас не спрашивал, знаете вы или нет. Я вас просил подумать, где он может обретаться, — бросил Пикассо, берясь за дверную ручку.

И, не дожидаясь ответа, затопал по лестнице. Спустился к машине и тронулся в путь. В сторону моря он даже не посмотрел, настолько был подавлен. Ехал он несколько часов. Дождь, временами переходящий в мокрый снег, затруднял движение, не давая развить скорость и утомляя глаза. В свете фар ему все время мерещилась Алиса. Она танцевала, чтобы его соблазнить. Чтобы дать им обоим шанс. Он позвонил Куаньяру: нет, ничего нового. Связался с Бремоном, который частым гребнем прочесывал департамент. Тоже ничего. Поиск по единой базе данных также не принес результатов. Около четырех утра, где-то за Руаном, Пикассо остановился возле мотеля и ввалился в номер, заставленный дешевой пластиковой мебелью. Его трясло от долгой езды и тревоги. Не раздеваясь он рухнул в постель.

— Мадам нет дома.

Пикассо показал удостоверение, и служанка его впустила. Указала на глубокое кресло, обитое атласом в бело-зеленую полоску, и чуть погодя принесла чашку черного кофе.

— Я ей сейчас позвоню. Она у парикмахера.

Инспектор некоторое время мерил шагами роскошно обставленную старомодную гостиную. Попытался угадать, какое из кресел в этом огромном зале ожидания принадлежит лично хозяйке, но так и не пришел к определенному выводу. На стене висела сангина, изображавшая молодой эту женщину, никогда не отличавшуюся особенной красотой, но, как шепнула инспектору Клотильда в день похорон, сумевшую понравиться именно тому мужчине, «которого она хотела». Та же Клотильда в нескольких словах рассказала ему историю Оноре, присутствовавшему в комнате в виде фотографии в рамке, стоящей на пианино, — белые шорты, сигарета в углу рта, за спиной — парус роскошной яхты. В книжном шкафу обнаружилась фотография сестер Кантор, заставившая его сердце болезненно сжаться. Девочки, худющие и светловолосые, с сощуренными от яркого солнца глазами и слишком белыми лицами — результат передержки камеры — напоминали двух падших ангелов. Должно быть, им было лет по четырнадцать-пятнадцать. Алиса оперлась спиной о балюстраду и смотрела прямо в объектив, улыбаясь вымученной улыбкой, словно под дулом пистолета. Клотильда глядела куда-то вправо, но что именно привлекло ее внимание, теперь уже было не узнать.

— Раз вы здесь, значит, их еще не нашли. Я права? — Тетя Фига одной рукой стаскивала с головы норковую шапку, из-под которой инспектора обдало сильным запахом лака, а другой снимала с полки снимок племянниц. — Отец без конца их фотографировал. У меня этого добра полные коробки. Они ненавидели позировать. Антуанетта вам что-нибудь предложила?

— Да, спасибо.

Фига махнула ему рукой, приглашая занять место напротив нее. Сама она устроилась в велюровом кресле цвета старого золота, безупречно прямо держа спину. После сидения под сушилкой кожа у нее под макияжем покраснела и к ней прилипли крохотные волосинки. Свою чашку кофе она выпила в два глотка.

— Чем я могу вам помочь?

— Попробуйте поставить себя на место Франсуа и скажите мне, где их искать, — вздохнув, ответил Пикассо. — У нас очень мало данных. Кантор приехал встречать Алису на вокзал во вторник днем. Клотильду он скорее всего подобрал по пути из мэрии к дому. Взял напрокат машину с неограниченным пробегом. Сейчас они где-то все вместе.

— Н-да… — протянула Фига и окликнула служанку: — Накройте стол на двоих, Антуанетта. — Та склонила голову и вышла. — Я рано обедаю. Старые английские привычки. — Она нахмурила брови. — Видите ли, господин инспектор, я не слишком волнуюсь. Франсуа, конечно, не вполне нормален, но он не причинит им никакого вреда.

— Анри так не думает.

— Этот старый вонючий придурок! — Она задрала подбородок, давая понять, что не намерена извиняться. — Ни он, ни его брат никогда не умели жить. Они же вдохнуть не способны, пока хорошенько не обдумают, зачем это нужно! Они же оба наркоманы. Только Франсуа жрет грибы, а Анри нюхает нафталин! А почему? Потому что сами себе надоели до смерти. Нет, я вам серьезно говорю, нет здесь никаких семейных тайн, и искать нечего.

— Психиатр утверждает, что он извращенец.

— Ну разумеется. Такой же извращенец, как, например, я или вы Просто у него извращения проявляются в более наглядной форме, вот и все. Он всегда любил быть в центре внимания. Наверное, в детстве обожал переодеваться. И верит словам. Это его слабое место.

— Что вы имеете в виду? — Пикассо вдруг обнаружил, что они уже в столовой. Он даже не заметил, когда это они успели сюда перебраться.

— Присаживайтесь, прошу вас. Я имею в виду вот что. Есть люди, которые верят в то, что все на свете можно объяснить. Что жизнь состоит из узлов и надо только научиться их развязывать, один за другим. — Она недобро усмехнулась и развернула салфетку. Антуанетта внесла блюдо рыбы и стала наполнять тарелку Пикассо.

— Люди думают, что достаточно перебеситься, чтобы потом все у них наладилось. Вздор, месье Пикассо, чистый вздор.

Инспектор не сдержал улыбки. Ему стало почти весело.

— Так в чем же заключается ваша теория?

Фига скривилась от неудовольствия. Причем тут теории? Она говорила о самой что ни на есть реальной действительности.

— Только дисциплина позволяет довести свою жизнь до подобающего конца. Если бы не дисциплина, мой бедный Оноре умер бы давным-давно. Он мог плакать и рыдать дни напролет — поводов у него хватало. Но мы решили иначе, и я уверена, это сделало его счастливым. Этот кретин Франсуа всегда мечтал о волшебном мире, но никогда пальцем о палец не ударил, чтобы не то чтобы его построить, а хотя бы заложить фундамент. Впрочем, постойте-ка. Кажется, я догадываюсь, чем он их обдурил. Шантажом. — Она с невероятной ловкостью отделила рыбу от костей и разрезала картофелину в мундире на две абсолютно ровные половинки. — Это продолжается уже тридцать пять лет. Он все перепробовал — молчание, бойкот, убедился, что это не работает, и, видимо, разработал новую тактику. — Она посмотрела на мешанину в тарелке гостя. — Не волнуйтесь. Они скоро вернутся, свежие, как две розы. — И бросила в окно затуманенный взгляд. На губах у нее играла улыбка. Она смотрела на рыночную площадь, как сеньор смотрит на свою вотчину. Вдруг раздался звон колокола, гулко звучавшего в морском воздухе. Фига отложила нож и вилку. — Вы ведь отлично знали, что приезд сюда ничего вам не даст. Да ведь и приехали вы совсем с другой целью. — Вошла Антуанетта, поймала взгляд Фиги и немедленно удалилась. Пикассо чувствовал, что в присутствии этой женщины, словно явившейся из стародавних времен, молодеет. Несмотря на пестрое платье, она напоминала мать-настоятельницу монастыря и изучала его лицо, читая в нем как в открытой книге. — Вы любите Алису. — Пикассо молчал и не отводил глаз. — Вы приехали, чтобы получить от меня благословение. Ну так я вам его даю. — Она повернула голову: — Антуанетта! Несите сыр! Клотильда счастлива, а вот Алиса… Алиса — нет. Она все еще верит, что мужчина имеет право отсутствовать. — Служанка внесла новое блюдо и унесла рыбу. — Очень хорошо, — не совсем понятно, но величественно произнесла Фига.