В поисках любви

— Это не он. Это я его оставила. Своего второго мужа — оставила навсегда, потому что он полюбил другую, она занимается социальным обеспечением, — вам это ничего не говорит, во Франции, судя по всему, такого не существует. Просто от этого не легче, вот и все.

— Удивительно — и это причина уходить от второго мужа? Вы, с вашим опытом, не могли не заметить, что мужьям, среди прочего, свойственно влюбляться в других! Впрочем, — нет худа, как говорится, мне грех жаловаться. Но при чем тут чемодан? Что мешало вам сесть на поезд и вернуться к мсье именитому лорду, вашему батюшке?

— А я и возвращалась, но на полпути мне объявили, что мой обратный билет просрочен. Денег у меня оставалось шесть шиллингов три пенса, знакомых никого в Париже нет, еще сказалась страшная усталость, вот я и расплакалась.

— Но второй муж — отчего было не занять денег у него? Или вы оставили ему записку на подушке? У женщин всегда непреодолимая склонность к этим малым литературным формам, а возвращаться потом не очень удобно, понимаю.

— Во всяком случае, он в Перпиньяне, так что это исключалось.

— А, так вы едете из Перпиньяна! И что же вы там делали, во имя всего святого?

— Мы там, во имя всего святого, пытались помешать вам, французикам, измываться над несчастными Espaniards, — не без запальчивости отвечала Линда.

— E-spa-gnols! [74] Так мы, стало быть, над ними измываемся?

— Сейчас уже не так, а вначале — безбожно.

— Что же, по-вашему, нам было с ними делать? Мы, знаете ли, их сюда не звали.

74

Испанцам (фр.).

— Вы загоняли их в лагеря на ледяном ветру и месяцами оставляли без крова. Они погибали сотнями.

— Предоставить так сразу кров полумиллиону людей — это, согласитесь, задача. Мы делали, что могли, кормили их, — и ведь большинство из них поныне живы.

— И поныне томятся в лагерях.

— А вы как думали, милая Линда, — что их возьмут и пустят без гроша гулять по окрестностям? Судите сами — к чему бы это привело?

— Их нужно собирать в отряды и готовить к войне с фашизмом, которая грозит разразиться со дня на день.

— Толкуйте о том, что знаете, — тогда и горячиться не придется. У нас на собственных солдат не хватит снаряжения в войне с Германией, которая действительно грозит разразиться — не со дня на день, но, вероятно, после сбора урожая, в августе. Теперь рассказывайте дальше про своих мужей. Это несравненно интересней!

— Их только два. Первым был консерватор, а второй — коммунист.

— Значит, я верно угадал — первый богат, второй беден. Я видел, что какое-то время вы были замужем за богатым человеком — и этот несессер, и меховое пальто, правда, чудовищного цвета и, сколько можно разглядеть, когда его держат на руке, — чудовищного фасона. Тем не менее норка выдает присутствие где-то в поле зрения богатого мужа. А с другой стороны — этот жуткий полотняный костюм, на котором большими буквами написано: «Куплен в магазине готового платья».

— Вы грубите, это очень хорошенький костюмчик.

— И прошлогодненький. Жакеты, как вам предстоит убедиться, стали носить длиннее. Мы обновим ваш гардероб — вас приодеть, так будете выглядеть совсем недурно, хотя глаза у вас, надо признать, маловаты. Синие, хорошего цвета, но маленькие.

— В Англии, — сказала Линда, — меня считают красавицей.

— Что ж, кое-что в вас есть.

Так продолжался этот пустой разговор, но то была всего лишь пена на поверхности. Линда испытывала чувство, какого никогда еще не вызывал в ней ни один мужчина — непреодолимое физическое влечение. Такое, что голова шла кругом, что становилось страшно. Она видела, что Фабрис совершенно уверен в том, какова будет развязка, столь же уверена была в этом и она — это ее как раз и пугало. Как можно — как могла она, Линда, которой случайные связи всегда внушали брезгливое отвращение — позволить, чтобы ее подцепил какой-то первый встречный и, проведя с ним от силы час, изнемогать от желания очутиться с ним в постели? Добро бы еще красавец — нет, таких же точно жгучих брюнетов в фетровой шляпе десятки встретишь во Франции на улицах любого городка. И все же было нечто такое в том, как он смотрел на нее, что лишало ее самообладания. Это было оскорбительно — это невероятно волновало.

После ланча они не торопясь вышли на яркое солнце.

— Поедемте, поглядим, как я живу, — сказал Фабрис.

— Я предпочла бы поглядеть на Париж, — сказала Линда.

— Вы хорошо знаете Париж?

— Я не была тут никогда в жизни.

Фабрис был ошеломлен.

— Как — никогда? — Видно было, что он не верит своим ушам. — Какое же это будет удовольствие для меня — все показать вам! Здесь столько всякого, что нужно показать, на это уйдут недели.

— К сожалению, — сказала Линда, — я завтра уезжаю в Англию.

— Да, разумеется. Тогда все это мы должны посмотреть сегодня.

Они объехали медленно несколько улиц и площадей, потом прошлись пешком по Булонскому лесу. Линде не верилось, что она только-только приехала сюда и это все еще тот самый день, что, полный обещанья, занимался перед нею поутру за пеленой ее слез.

— Как повезло вам, что вы живете в таком городе, — сказала она Фабрису. — Здесь невозможно быть глубоко несчастным.

— Не совсем так, — сказал он. — В Париже все переживанья обостряются — нигде так остро не ощущаешь счастье, но и несчастье тоже. А жить здесь — определенно вечный источник радости, и нет большего страдальца, чем парижанин, разлученный с Парижем. Мир вне его представляется нам нестерпимо холодным, сумрачным, так что и жить не очень хочется. — Он говорил с большим чувством.

После чая, который они пили в Булонском лесу под открытым небом, он медленно повел автомобиль назад в Париж. Остановился у старинного дома на улице Бонапарта и опять сказал:

— Пойдемте поглядим на мою квартиру.

— Нет-нет, — сказала Линда. — Настало время указать вам на то, что я — une femme s'erieuse [75] .

В ответ раздался уже знакомый взрыв хохота.

— Ах, — выговорил Фабрис, бессильно сотрясаясь от смеха, — какая вы смешная! Что за выражение une femme s'erieuse, где вы его откопали? И как вы, при такой серьезности, объясните второго мужа?

— Да, признаю, я поступила дурно, в самом деле очень дурно и совершила большую ошибку. Но это не причина окончательно терять рассудок и пускаться во все тяжкие, знакомиться на Северном вокзале с чужими господами и немедленно идти с ними смотреть их квартиру. Так что, пожалуйста, одолжите мне, если можно, немного денег, я хочу утренним поездом уехать в Лондон.

75

Серьезная женщина (фр.).

— Да, непременно, разумеется.

Он вложил ей в руку пачку банкнотов и отвез ее в гостиницу «Монталамбер». Ее слова, казалось, не произвели на него никакого впечатления; он предупредил, что в восемь часов заедет и повезет ее обедать.

Ее номер оказался завален розами, это напомнило Линде те дни, когда родилась на свет Мойра.

Вот уж поистине обольщенье в стиле грошового романа, с усмешкой подумала Линда, неужели я способна поддаться на такое?

Но незнакомое, безумное, удивительное счастье переполняло ее, и она поняла, что это любовь. Дважды в жизни она ошиблась, приняв за любовь нечто иное — так, увидев человека на улице, вы думаете, что это ваш друг, свистите, машете рукой, бежите следом, а оказывается, это не только не он, но даже кто-то не очень похожий. Через несколько минут действительно появляется ваш друг, и вам непостижимо, как вы могли принять за него того другого. Линде сейчас открылся подлинный лик любви, она узнала его, но он ее пугал. Чтобы любовь пришла вот так, невзначай, в такой зависимости от цепочки случайностей — это пугало. Она постаралась вспомнить, что чувствовала вначале, когда полюбила первого, а потом второго мужа. Наверняка это было сильное и властное чувство, если ради того, чтобы выйти замуж, она в обоих случаях сломала собственную жизнь, не задумалась причинить огорчение родителям и друзьям, — но восстановить его в себе ей не удавалось. Она лишь знала, что никогда даже в мечтах — а уж она-то была великая мастерица мечтать о любви — не испытывала ничего хотя бы отдаленно похожего. Твердила себе вновь и вновь, что завтра непременно должна вернуться в Лондон, но возвращаться вовсе не имела намерения, и сама это знала.