В поисках неприятностей

— Мне нужна не дорогая камера, а «мыльница», которой легко пользоваться. И чтобы не было жалко, если я случайно потеряю или сломаю ее… Ты не подумай, я не собираюсь портить твою камеру. Наоборот, буду обращаться очень бережно.

— Что ты еще задумала? — подозрительно спросил Ганеш.

Я рассказала, что намерена поехать в Абботсфилд, на конный завод «Астар», и посмотреть, что там можно выяснить.

Мои слова ошеломили его.

— Ты что?! Старик ведь поручил тебе наводить справки здесь, на месте преступления. Он не ожидает, что ты поедешь в его края и начнешь мутить там воду! По-моему, будет лучше всего, если ты позвонишь ему и скажешь, что выходишь из игры. Да, ты попыталась ему помочь, но больше ничего сделать не можешь.

— Ган, я ведь ничего не делала, только шла по следу копов, задавала те же вопросы, что и они, и получала в ответ те же пустые взгляды. Ничего я не узнала, и, откровенно говоря, меня это страшно удручает! Для меня дело чести узнать, что случилось с Терри! Я непременно докопаюсь до истины!

— Неприятностей тебе и без того хватает, — возразил он. — Ты ничего не знаешь о ее родных, кроме того, что сообщил тебе старик за обедом. Кто знает, насколько он был с тобой честен? И потом, ты сама говорила, он все время отвлекался, его мысли где-то блуждали. Наверное, он многое забыл. Тетку-инспектора удар хватит, если она узнает, куда ты собралась. Ты такая умная, знаешь много полезного. И что ты выяснила при всех своих познаниях? Ничего! Ты сама это признаешь!

— Значит, пора попробовать другой подход, — проворчала я.

Ганеш высокомерно улыбнулся:

— Что ты станешь делать, если найдешь убийцу — там, в глуши? Помимо всего прочего, ты ничего не знаешь о сельской местности!

— Что тут знать? — беспечно спросила я. — Там поля, коровы, а все деревенские вместо «Что?» говорят «Чего?».

— Там все по-другому! — сухо возразил Ганеш. — Ты понятия не имеешь, как там себя положено вести. Там тебе не Лондон! Ты не знаешь деревенских. Здесь, в большом городе, все так заняты своими делами, что им на других наплевать. Там чужак привлечет всеобщее внимание. Ты точно привлечешь!

— Почему? — обиделась я.

— Да ты взгляни на себя! — безжалостно ответил он. — Джинсы с дырами на коленях, черная кожаная куртка, ботинки «Док Мартенс». Да они запрутся в своих домах, как только увидят тебя!

Я уже пожалела, что попросила у него фотокамеру. Но его недоверие лишь укрепило мою решимость.

— Не будь таким противным! Неужели ты не можешь хоть немного поверить в меня? Я взяла у него деньги и пытаюсь их отработать!

— Дело не только в том, что ты взяла деньги у старика! — пылко возразил Ганеш.

— Ну ладно, ты прав! Меня мучает совесть, потому что я часто унижала Терри, когда она жила с нами. Надо было быть добрее.

— Ну да, надо было. Только и Терри ни с кем не была доброй. Ты сама все время жаловалась на нее! И даже если бы ты проявляла к ней доброту, сейчас ты все равно ничего не смогла бы поделать!

Я не выдержала:

— Ты рассуждаешь прямо как копы! Я сдаваться не собираюсь!

Ганеш заорал:

— Дело не в ней, ведь так? И даже не в старом Аластере! По большому счету дело в тебе самой и твоем отце! Тебя из-за него мучает совесть! Тебе кажется, что ты его обижала и унижала! Тебе хочется узнать, что случилось с Терри, потому что на самом деле ты хочешь загладить вину перед своим отцом! Заранее предчувствую, что будет дальше! Чего доброго, ты усыновишь этого Аластера Монктона, который заменит тебе отца! Вот что в самом деле очень опасно. Это рискованно и для него, и для тебя и, кроме того, нечестно по отношению к старику!

— Так дашь мне фотокамеру или нет? — спросила я. Мне показалось, что для сеанса психоанализа у меня сейчас не самое лучшее настроение.

Ган сбегал наверх и через несколько минут вернулся с хорошенькой маленькой камерой в кожаном футляре на ремне.

— Смотри не потеряй! Она надежная и в обращении элементарно простая. С ней управится и шестилетний ребенок. Главное, когда будешь снимать, не закрывай пальцем объектив.

Передавая мне камеру, он буркнул:

— Жаль, что я не могу поехать с тобой. Но у нас полно дел в магазине, а у папы спину прихватило. Он не может таскать ящики. Дай слово, что будешь звонить!

— Обещаю, Ган.

Замечание Ганеша о моем внешнем виде попало в цель. Пришлось признать, что он прав. В окрестностях конного завода «Астар» я буду бросаться в глаза. В провинции надо выглядеть более респектабельно. В сельской местности живут приверженцы традиционного стиля — по крайней мере, так мне казалось.

Я вымыла голову и кое-как уложила свои непокорные волосы, радуясь, что они у меня не длинные. В сквоте отращивать волосы непрактично, потому что горячую воду для мытья можно получить только из чайника. Хотя я стриглась довольно коротко, волосы у меня все же стали длиннее, чем в прежние времена, когда я называла себя панком и брилась чуть ли не налысо, а то, что оставалось на голове, красила в малиновый цвет. Теперь-то они снова стали природного цвета — темно-русые.

В то время, когда я питала пристрастие к малиновому цвету, я еще носила в правом крыле носа золотое кольцо. Было это еще в школе. По-моему, именно кольцо в носу стало для директрисы последней каплей. Девица с малиновыми волосами и кольцом в носу совершенно не соответствовала имиджу школы. Так она мне и сказала. В их школе растят настоящих леди — даже в наши смутные времена. Разумеется, в словах директрисы крылся подтекст. Богатые родители, которые являются осмотреть школу, чтобы решить, стоит ли посылать сюда своих драгоценных дочек, вздрагивают, увидев в коридоре девчонку-панка с малиновыми волосами и кольцом в носу. Кольцо мне велели снять, а волосы отрастить. Я отказалась. Где-то через неделю папе прислали то роковое письмо. Прощай, Франческа! Мы пытались сделать тебя одной из нас, но ты оказалась неподатливой. Из свиной кожи не сшить нарядную сумочку… Разумеется, письмо было составлено в более официальном стиле, но я прекрасно поняла, что они имели в виду.

Чуть позже, когда я записалась на курс актерского мастерства, который мне тоже не суждено было прослушать до конца, на месте кольца появился золотой гвоздик с бриллиантовой шляпкой, которая красиво переливалась на солнце. Гвоздик сохранился у меня до сих пор. Сидит в носу как влитой. Если не носить его какое-то время, прокол начинает гноиться… Неприятно, но другого не скажешь: такова жизнь; она полна омерзительных подробностей.

Я тщательно осмотрела свой гардероб. Надела лучшие джинсы без дыр, чистую рубашку, джинсовый жилет и полусапожки в викторианском стиле — на шнуровке и небольших каблучках. Посмотрелась в зеркало ванной. То, что я увидела, мне не особенно понравилось. Старое зеркало было покрыто синевато-серыми пятнами; мне показалось, что мое отражение больно проказой.

Кроме гвоздика в носу, я обычно других украшений не ношу. Но у меня есть золотой медальон бабушки Варади, и я надела его. Пока Люси искала себе работу и жилье, я, бывало, присматривала за ее детьми. Уходя из сквота, она подарила мне свою парадную куртку, потому что я всегда ею восхищалась. Сине-серая куртка с красивой серебристо-серой атласной подкладкой. Люси хранила куртку в полиэтиленовом пакете, подальше от детей, так что куртка неплохо сохранилась. Она была мне чуть великовата, поэтому я подвернула рукава. Правда, виднелась атласная подкладка, но выглядело все неплохо.

Вот в каком виде я собиралась отправиться в Абботсфилд. Я точно не знала, долго ли там пробуду (и не выкинут ли меня сразу же, как я туда попаду). Вильгельм Оранский сказал: «Надейся на лучшее и ожидай худшего». А может быть, это вовсе и не он сказал, а кто-то другой. Я сложила в свою зелено-малиновую спортивную сумку полотенце, зубную щетку и мыло. Подумав, вынула из комода три пары чистых трусов, пару плотных черных колготок и запасную рубашку. Место еще оставалось, поэтому я добавила свитер на случай, если похолодает, и, наконец, единственную синюю юбку на пуговицах, потому что трудно заранее предсказать, куда мне придется ходить. Возможно, я окажусь в таком месте, куда в джинсах не пускают. Юбка из жатого хлопка очень удобная, потому что ее не надо гладить.