В поисках неприятностей

— Жаль, — как бы между прочим сказала Ариадна, как будто я была обычной гостьей, которой она показывала свой сад, — что вы не видели дом, когда был жив мой муж. Тогда за садом ухаживали куда лучше! — Она слегка возвысила голос, чтобы мне, идущей сзади, было слышно.

Я призналась, что мне рассказывали историю конного завода «Астар» и о том, как он получил свое название. Я понятия не имела, сколько лет живут лошади, но вряд ли тот самый первый жеребец, Астар, еще жив. Поэтому я спросила, сколько он произвел на свет жеребят и унаследовал ли кто-то из потомков его имя. Может быть, здешних лошадей называли как скаковых — а они, насколько мне известно, получали имена по родителям?

— Нет, только один жеребец носил имя Астар, — ответила Ариадна. — И после несчастного случая его застрелили.

Я так изумилась, что остановилась и издала взволнованный возглас.

Она остановила кресло и оглянулась на меня, вопросительно подняв брови.

— К сожалению, он тоже получил травмы, — пояснила она.

— Ясно… Наверное, сломал ногу? — Я смутно помнила: если лошадь ломает ногу, ее убивают.

— Нет, но у него остались шрамы и испортился характер. Чему вы так удивляетесь? Смерть — не самое страшное. — Она постучала пальцами по подлокотникам кресла. — Бывает и хуже. Когда видишь, что живое существо, которое было таким красивым и о котором так заботились, превратилось в жалкого калеку, неужели гуманнее сохранять ему жизнь? Нет. Иногда пуля милосерднее. Я сама никогда не боялась смерти. Иногда мне кажется, что я слишком долго живу. Древние греки говорили: те, кого любят боги, умирают молодыми. Смерть сохраняет красоту, силу, изящество и невинность. Жизнь постепенно разрушает все достоинства. Красивое существо, изуродованное непоправимо, лучше уничтожить.

Кресло снова ожило, зажужжало и покатило к дому. Я молча плелась позади. Мне хотелось закричать, что она не права. Она неверно понимает смысл жизни. Мир не создан лишь для молодых, красивых и богатых. В нашем мире есть место и для меня, и для Фитиля, и для Безумной Эдны. Безликие планировщики, решившие снести наш сквот, рассуждали точно так же, как Ариадна. Что старый дом уже не спасешь, что его не стоит спасать — слишком далеко зашел процесс разрушения. А мы свое жилище любили, несмотря на облупившуюся штукатурку и протекавшую крышу; если бы нам дали такую возможность, мы бы его спасли.

И все же я понимала: что бы я ни говорила Ариадне, какие бы доводы ни приводила, она бы просто не стала меня слушать. Наконец, я поняла, что так страшит меня в ней. Может быть, точно так же Ариадна страшила и Терри? Терри, куколка, любимая внучка и внучатая племянница, которой суждено было получить все, что могли ей дать Аластер и Ариадна! Но куколка упала с пьедестала и испачкалась. Ожесточилась, испортилась, превратилась в уличную девчонку с плохим характером… У нее тоже остались рубцы. Она стала «изуродована непоправимо».

«Красивое существо, изуродованное непоправимо, лучше уничтожить». Какие ужасные слова! Неожиданно в голову мне закралась ужасная мысль, от которой я похолодела. Я поспешила прогнать ее прочь.

Глава 15

Обедать с остальными Ариадна не стала. Насколько я поняла, обычно она обедала у себя в комнате, а потом отдыхала до вечера.

Войдя в столовую, я заметила, что Аластер и Джейми заговорщически перешептываются. При виде меня оба очень обрадовались. О приезде Маршии не было сказано ни слова — как и о визите Уоткинса. Может быть, отчасти прекрасное настроение Аластера объяснялось тем, что Маршии все же удалось с ним помириться? Пусть он на нее злился, должно быть, сегодня она сказала все, что требовалось.

— У меня для вас маленький сюрприз! — Аластер широко улыбнулся.

Его слова и интонация мне совсем не понравились, и я покосилась на Джейми. Его светящаяся радостью физиономия испугала меня еще больше. Судя по их поведению, они задумали веселую шутку, в результате которой третья сторона обычно чувствует себя униженной и беспомощной. Мне отчего-то показалось, что жертвой суждено стать мне.

— После обеда, — прокаркал Аластер. — Ешьте! — Наверное, так же подбадривают приговоренного к смерти, которому подают последний обед.

В «Астаре» кормили совсем неплохо. Три раза в день, в том числе за завтраком, ели горячее. На обед подали блюдо, известное под названием «жаба в норе» — сардельки, запеченные в тесте. Кроме того, принесли сыр и пресные лепешки. После такой простой, но сытной пищи мне захотелось вздремнуть. Однако сиесты меня лишили.

В столовую вошла Руби; судя по всему, она тоже участвовала в заговоре. Она несла пару бриджей для верховой езды, цилиндр и сапожки.

— Костюм малышки Терезы, — пояснила Руби. — Судя по тому, что ее резиновые сапоги вам подошли, наверное, и эти сапожки и бриджи придутся вам впору.

Сердце у меня упало. Я поняла, куда они все клонят.

— Мы не можем отпустить вас, не предоставив возможность покататься верхом, — радостно заявил Аластер. — Келли оседлает для вас старушку Долли. Она кроткая, как ягненок. Джейми немного покажет вам окрестности. Лучше всего обозревать их именно с лошади.

Мне не хотелось обозревать окрестности вместе с Джейми и определенно не хотелось ехать на конную экскурсию, но я сразу поняла, что спорить бесполезно.

Облачившись в костюм для верховой езды (сапоги немилосердно жали, а бриджи налезли на меня, как вторая кожа), я, прихрамывая, вышла на конный двор в сопровождении двух моих спутников. Джейми очень шел его костюм; он выглядел настоящим наездником. Бабушка Варади и все мои предки — венгерские гусары — его бы одобрили. Где Ганеш, я не знала. Надеялась, что он не бродит по округе, — с одной стороны, мне не хотелось, чтобы его тут видели, а с другой — я бы умерла со стыда, если бы он увидел меня в таком дурацком наряде.

Келли уже ждала нас; она без улыбки подвела ко мне под уздцы серую кобылу. Она по-прежнему считала меня своей соперницей и, возможно, как раз собиралась мне отомстить.

Меня немного успокаивало то, что кобыла, «старушка Долли», как назвал ее Аластер, казалась полусонной; она стояла закрыв глаза и подняв заднее копыто, как будто спала. Но облегчение тут же сменилось тревогой: я заметила поодаль Джоуи Ланди. Он стоял, прислонившись к стене, со злобной ухмылкой на уродливой физиономии.

— А вот и мы, дорогуша! — вскричал Аластер, хлопая кобылу по шее. — Ланди, а ну-ка, помогите даме!

Долли открыла глаза и запрядала ушами. Мне показалось, что она презрительно улыбается — если, конечно, лошади умеют презрительно улыбаться.

Ланди бочком подошел ко мне и, согнувшись, сложил ладони ковшом. Все остальные окружили меня, отрезав пути к бегству. Мне ничего не оставалось, кроме как позволить, чтобы меня забросили в седло.

Один-единственный раз в жизни я прежде сидела на четвероногом создании, когда была очень маленькой и меня как-то летом на пляже посадили на ослика. Должно быть, тогда мне было года четыре, и я орала как резаная, чтобы меня немедленно сняли. То же самое я почувствовала сейчас. Мне показалось, что я сижу чрезмерно высоко. Шея Долли оказалась очень узкой и тонкой, если смотреть на нее сверху, а голова виднелась где-то далеко внизу. Я восседала на немыслимой верхотуре, и ничто не мешало мне упасть вперед.

Келли суетилась вокруг меня, давала наставления, показывала, как правильно держать поводья и как поставить ноги в стремена. Тем временем Джейми взлетел в седло безо всякого труда; вид у него был такой, словно он способен возглавить атаку легкой кавалерии.

— Дорог мы будем избегать, — со свойственной ему добротой сообщил он. — Так что тебе не придется беспокоиться о машинах. Поскачем напрямик, по полям.

Я испытала некоторое облегчение: меньше шансов, что нас увидит Ганеш.

— Вам очень понравится! — прокричал Аластер, махавший нам рукой на прощание.