В поисках Нигера

Кайе позаботился о том, чтобы «по секрету» сообщить свою историю некоторым купцам-африканцам. Понятно, что она довольно быстро сделалась общим достоянием и, как и предполагал Рене, не вызвала подозрений, во всяком случае у большинства. К тому же Кайе к этому времени уже успел истратить на различные товары тысячу семьсот франков из своих двух тысяч, и ясно было, что путешествовать с купеческим караваном он собирается не бесплатно. Поэтому попутчики нашлись довольно быстро. 19 апреля 1827 года, когда из Каконди отправился торговый караван нескольких купцов-дьюла, вместе с ним шел и молодой египтянин Абдаллах, стремившийся в Египет к родителям, с которыми его разлучили много лет назад. Так началось это удивительное путешествие.

Маршрут, которым двигался теперь Кайе, был необычным. Он пролегал как раз между двумя главными направлениями, по которым обычно пытались пройти в глубинные области европейские экспедиции: из Гамбии н Сенегала или из Сьерра-Леоне (как шел Лэнг в 1822 году). Караван пересекал гористую область Фута-Джаллон, и Кайе стал первым европейцем, который побывал в ее центральных районах.

Легенда о несчастном Абдаллахе имела успех и опережала караван. В общем, фульбе, населявшие Фута-Джаллон, относились к путнику с уважением и даже с почтением. Сказывались и «египетское» происхождение, и подчеркнутое благочестие, которое Кайе демонстрировал. Он не раз отмечает в своих дневниках, как внимательны и заботливы были жители тех деревень, через которые он проходил.

Надо сказать, что именно ведение дневника с самого начала путешествия представляло для Кайе нелегкую проблему. Заниматься этим на глазах у спутников нечего было и думать: с чего бы это вдруг молодому арабу вздумалось делать записи непонятным письмом, да еще таким же, как у этих европейцев? Выручало благочестие мнимого Абдаллаха. Он объявил своим попутчикам (а они охотно доводили это до сведения всех, с кем приходилось встречаться), что ему требуется уединение, дабы в одиночестве предаваться благочестивым размышлениям и молитвам. К этому быстро привыкли, и никого не удивляло, что на каждой стоянке араб удаляется в сторону и долго сидит один над Кораном. Священная книга оказалась вдобавок единственным местом, где Кайе мог хранить свои заметки, хотя и здесь их держать было очень рискованно.

10 мая, после очень трудного трехнедельного перехода, караван вышел к большой реке. Это была Тинкисо, северный приток Нигера. Европеец видел ее впервые. Здесь заканчивалась первая часть, маршрута: в селении Камбайя жил Ибраима, начальник каравана, с которым пришел Кайе. Теперь путешественнику нужно было искать нового проводника.

В Камбайе ему пришлось пережить довольно неприятные минуты. К тому, что на каждой стоянке невозможно спастись от любопытных, желающих посмотреть на благочестивого молодого египтянина, и к тому, что часто приходится выступать в качестве лекаря, — ведь арабы владеют многими тайнами врачевания! — Кайе мало-помалу притерпелся. Но на сей раз не всем показался убедительным рассказ о судьбе Абдаллаха. Недоверчивые выдвинули, как им казалось, неопровержимый довод: как это у араба может быть такой длинный и прямой нос? Такие носы бывают только у христиан. Единственным средством преодолеть подозрения оказалось чтение сур Корана. А это Абдаллах как раз умел очень хорошо.

Приближалось начало дождливого сезона, и долго задерживаться в Камбайе было нельзя. Но Кайе пришлось пробыть здесь целый месяц, пока не нашелся некий Ламфийя, купец из Канкана — большого торгового города на Нигере. Этот купец взялся проводить путешественника до своего родного города. И вот на следующий день после выхода из Камбайи, 11 июня 1827 года, Кайе увидел перед собой широкую даже и межень ленту Нигера.

Он вышел к реке в районе города Курусы, там, где сейчас ее пересекает железная дорога Конакри — Канкан. Именно здесь проходил старинный путь с побережья во внутренние области, в страну мандинго. Кайе был первым европейцем, который увидел Нигер так близко от его истока: Парк и Дочард выходили к нему около Сегу, на несколько сотен километров ниже по течению. Это само по себе можно было считать крупным успехом в географическом изучении Западной Африки. Но Кайе эта сторона дела интересовала пока что меньше, чем достижение Томбукту, хотя он и восхищался величественным видом реки.

Новый проводник вовсю использовал уважение, которое испытывали к «египтянину Абдаллаху» африканские мусульмане: ведь частичка этого уважения (и связанных с ним благ) перепадала и ему, Ламфийе. Он, так сказать, повысил ранг своего подопечного: в его рассказах Абдаллах фигурировал уже не просто как благочестивый египтянин, а как египетский шериф, то есть потомок пророка. Пока это действовало безотказно. Впрочем, позднее, когда Кайе пришлось двигаться через страну бамбара, которые не приняли ислам и оставались при своих старинных верованиях, он убедился, что го легенда хороша не всегда и не везде. Как-то на стоянке путешественник, по обыкновению, отошел от лагеря, чтобы сделать записи в дневнике и по компасу проверить направление, в котором двигался караван. II, как обычно, он воткнул в землю посох — измерение длины тени позволяло приближенно определить широту места, — а вокруг написал на всякий случай: «Во имя Аллаха, Всемилостивого, Всемилосердного!» Но бамбарские женщины приняли эти надписи за магические заклинания, и очень скоро перед Кайе предстала толпа возмущенных жителей деревни, обвинявших его в том, что он околдовал их селение, да к тому же еще не понимавших ни слова по-арабски. По счастью, подоспел проводник, и путешественник избежал очень крупных неприятностей: с колдунами бамбара не имели обыкновения церемониться.

Но это случилось потом, уже после Канкана. А пока караван еще только приближался к этому городу. 17 июня, через неделю после того как Кайе переправился через Нигер, он вошел в Канкан. Здесь его приняли со всем почтением, которого заслуживал шериф, но было совершенно неясно, ни когда он двинется дальше, пи в каком направлении. Сам Кайе рассчитывал выйти из города на северо-восток, добраться до Дженне, а гам погрузиться на какое-нибудь судно и плыть на нем до цели своего путешествия. Но оказалось, что в стране Буре, к северу от Канкана, идет война, поэтому путешествие по такому маршруту невозможно, надо идти на восток, через Вассулу. Но и туда надо было ждать оказии.

Кайе просидел в Канкане почти месяц. Все было бы ничего, если бы не малоприятное открытие, что проводник Ламфийя, который поселил его у себя, беззастенчиво разворовывает багаж путешественника — ту малость товаров, без которой Кайе нечего было рассчитывать куда бы то ни было добраться. Когда он обратился к правителю города, тот признал его правоту, но при ном оскорбленный Ламфийя чуть было не погубил мнимого шерифа, обвинив его в присвоении чужого имени, Все обошлось благополучно, но можно себе представить, с каким облегчением Кайе в конечном счете покинул Канкан с группой из пятнадцати купцов — дьюла и сараколе, которой предводительствовал фульбе по имени Арафа Ба.

Из-за задержки пришлось идти уже под беспрерывными тропическими дождями. Кайе поранил ногу, но крепился и не отставал от каравана. 2 августа пришли в селение Тиме; отсюда обычно отправлялись караваны в Дженне, и путешественник предполагал примкнуть к такому каравану. Но распухшая нога причиняла отчаянную боль, а непрерывные приступы малярии совершенно лишали сил. 14 на пять с лишним месяцев Кайе застрял в этом глухом селении. Заботы хозяйки хижины, в которой он поселился, почти излечили его, но теперь на путешественника обрушилась новая страшная болезнь — цинга. Еще два месяца страданий, во время которых он не раз желал умереть: выпадали зубы, начала разрушаться нёбная кость. Смерть была бы избавлением… Но даже в таком состоянии Кайе ни разу не помыслил о том, чтобы возвратиться с пол дороги. «Я предпочитал умереть в пути, — записывает он, — но не возвращаться, не совершив величайших открытий».

Дело было не только в физических страданиях. Кайе понимал, что непредвиденная задержка в Тиме еще потому ставит под угрозу достижение цели, что основательно истощила и без того небогатый запас товаров, которым он располагал. К физической слабости теперь прибавилась бедность, и путешественник сразу же почувствовал это, когда 9 января 1828 года отправился из Тиме с караваном торговцев орехами кола. Правда, репутация благочестивого египтянина помогала ему получать пожертвования то в виде нескольких десятков каури, то чем-нибудь съестным, ведь милостыня бедным— одна из священных обязанностей мусульманина. Но по дороге встречались не одни только мусульмане, да и в составе каравана добрая половина людей не разбирались в тонкостях учения пророка. И Абдаллаху полной мерой доставалось и за длинный нос, и за бед ность, и за болезненное состояние. Насмешки и издевательства сыпались градом — особенно женщины и рабы-носильщики старались вовсю. А Кайе слишком зависел от этих людей, чтобы позволить себе возмутиться. К тому же он едва мог двигаться; изводили мучительные приступы кашля, цинготные раны во рту кровоточили.

Правда, не все пользовались возможностью поиздеваться над бедным «египтянином». Когда носильщик отказался тащить дальше сильно отощавший мешок, в котором лежали скудные остатки достояния путешественника, какой-то купец погрузил мешок на одного из своих ослов. Кайе с глубокой благодарностью вспоминает этого человека: ведь трудно сказать, что бы сталось с ним, не прояви купец сострадания; даже небольшой груз он был не в силах нести. Читая сейчас сухие, даже скучноватые, записи Кайе — что правда, то правда: он не был талантливым литератором, этот человек, получивший лишь начатки образования, — порой трудно представить себе, какая невероятная сила воли удерживала его на ногах!