В поисках солнца

Оторавшись, он снова ссутулился и понёсся в город.

18. Почему опасно связываться с агентами под прикрытием?

У Дерстэна Меринара хватало тайн.

Среди них были истории совершенно тривиальные: например, то, что он изменял жене с прачкой с соседней улицы, было тайной только для жены.

Или вот, все полагали, что он не пьёт, потому что у него больная печень, но, на самом деле, всё с его печенью было в порядке, а не пил он только потому, что пьянеть и выбалтывать свои тайны ему было категорически противопоказано.

Потому что в ряду этих тайн присутствовала та, что когда-то звали его совсем не Дерстэном, и родился он вовсе не в семье Меринаров, и даже не был этой семьёй чин чинарём усыновлён. По правде сказать, он и вообще не был анжельцем, и в этом-то и состояла главная проблема и главная тайна.

Вот уже пятнадцать лет, как честный булочник Дерстэн Меринар, которого в припортовом районе столицы Анджелии каждая собака знает — лучший в городе хлеб с кориандром! — был придуман как прикрытие для ньонского агента под позывным Рыжий (надо сказать, что на деле-то из рыжего у него была разве что родинка за ухом, а так-то он был вполне себе брюнетом).

Не-рыжий не-Дерстэн за эти годы успел научиться печь хлеба и булки всех видов, часами говорить о погоде с дотошностью истинного коренного анжельца и распознавать завсегдатаев по манере открывать дверь его лавки.

Клиенты побогаче, впрочем, сами не приходили, а засылали мальчишек-посыльных — их не-Дерстэн тоже всех знал. То, что сегодня к нему явился какой-то новенький, его не удивило — дело обычное — и он радушно собрал ему в корзинку заказ, попутно обсуждая направления морских ветров. Мальчишка тему не поддержал, но не-Дерстэн не расстроился — молодёжь и вообще была в погодных разговорах не слишком искусна. С возрастом придёт!

Вот то, что после ухода мальчишки за стойкой обнаружилась оброненная записка, уже было странно. Записки ему передавали — но всегда из рук в руки. И, разумеется, передача некоторых записок сопровождалась словами, которые звучали вполне уместно в ситуации подобного рода, но означали совсем не то, что мог бы понять случайный свидетель.

Впрочем, оброненная записка вполне могла быть перечнем заказываемых позиций — вдруг мальчишка что перепутает — поэтому…

Не-Дерстэн аккуратно поднял бумажку с пола — делая вид, что полез за тряпкой. В лавке никого не было, но с улицы могли наблюдать через окна, поэтому записку он развернул так, чтобы стойка закрывала его руки, и глаза скосил на текст незаметно.

«Во время поездки в горную обитель на Кесе на нашего повелителя, возможно, произойдёт нападение из засады» — по-ньонски значилось там.

«Однако!» — весьма удивился не-Дерстэн, не отражая, впрочем, своего удивления на лице и невозмутимо пряча донесение в карман.

Ни при передаче записки, ни в ней самой не содержалось никаких условленных паролей.

«Провокация? Проверка? — перебирал в голове не-Дерстэн, спокойными размеренными движениями протирая прилавок. — Точно следят!»

Основная версия у него была одна: анжельская контрразведка заподозрила его в связях с Ньоном и пытается вскрыть агентурную сеть.

Неловко подвернув ногу, не-Дерстэн, цепляясь за стойку, чтобы не упасть, повалил на пол красивую джотандскую вазу, которая услаждала взоры посетителей его лавки: на керамических боках были изображены весьма фривольные сюжеты из джотандской мифологии.

Главным назначением вазы было сообщать кому надо, что всё в порядке. Отсутствие вазы, соответственно, говорило о том, что явка провалена.

— Тэнь! — с досадой крикнул не-Дерстэн, подзывая из кухни жену — та, впрочем, и сама уже спешила сюда, услышав грохот разбившейся диковинки. — Займись тут! — велел он.

Пока жена суетилась с осколками, не-Дерстэн изображал мрачность и раздражительность: расхаживал по лавке, покрикивал, отпугивал посетителей, ругался, и однажды даже ударил кулаком по стойке, явно напугав тем дражайшую половину. В итоге, в ходе одностороннего скандала оставив лавку на жену, демонстративно ушёл в ближайший трактир — напиваться из-за неудачи с вазой.

Спина его никаких взглядов не почувствовала, но всерьёз выискивать наверняка посланный за ним «хвост» не-Дерстэн опасался. Он всё ещё играл честного булочника, который обозлился из-за чьей-то неудачной шуточки, разбил дорогую вазу и теперь, забыв про свою больную печень, идёт запивать горе.

В трактире, забившись в угол, он тщательно наблюдал из-за кружки всех входящих за ним — вели они себя на редкость естественно, но не-Дерстэн справедливо полагал, что в анжельской контрразведке идиотов не держат.

«За чёрным ходом наверняка следят», — размышлял не-Дерстэн, делая вид, что пьёт из кружки, и планируя первую фазу отхода.

Для этого ему пришлось подождать: в разгар дня в приличном трактире наблюдался дефицит пьяных компаний. Нужна была суматоха в дверях — чтобы запереть в трактире того, кто его «пасёт». Плюс один у заднего хода, пока добежит… остаётся наружный — или наружные? Едва ли их было больше двух; такая толпа точно демаскировала бы наблюдение.

Терпеливо изображая процесс поглощения спиртного, не-Дерстэн, наконец, дождался удачного шанса: в трактир зашёл знакомый забияка-матрос.

Дальше было дело техники: подойти к стойке, мол, за новой порцией, удачно подставить честного посетителя, чтобы матрос подумал, будто бы это тот его пнул, и прошмыгнуть мимо завязавшегося скандала на улицу. Драка не драка, а поди теперь быстро выскользни!

Скорым шагом не-Дерстэн отправился на портовый базар. Всё ещё изображая огорчённого булочника, он принялся на этом базаре выбирать вино: заглядывая в бутылки, можно было по отражению попытаться отследит «хвост». Впрочем, двигаться он старался по возможности быстрее, в надежде, что разделённая трактиром команда не соберётся вновь.

В какой-то момент, воспользовавшись удачным моментом — один торговец разорался и собрал вокруг себя толпу! — не-Дерстэн шмыгнул к складам. Там он пару раз свернул в совсем уж мрачные места — шагов за спиной слышно не было, что, впрочем, ничего не доказывало, — и, наконец, затаился на крыше невысокого сарая.

Так он провёл с час.

«Хвост» либо прочно потерял его, либо профессионализм агентов зашкаливал: проходившие время от времени по складским переулкам люди, казалось бы, никого тут не выискивают и не отслеживают, а идут по своим делам.