В поисках утраченных предков (сборник)
Шрифт:
…И тут же вспомнил сон, похожий на дурной кинематограф. Высокий седой мужчина протягивал мне ветхий сундучок с окованными углами, и за его спиной темнела яма осыпавшейся могилы. Крышка открытого сундучка болталась на одной петле, и я видел среди содержимого цепь с круглым блестящим шаром, матерчатый сверток, распятие, позеленелые монеты… Я видел этого высокого согбенного мужчину первый раз, но почему-то знал, как его зовут… И знал о назначении цепи с шаром, но тут же забыл, как только проснулся…
Я оделся и повел собаку на прогулку, обещая ей скорую поездку на дачу, простор участка, ручей, в котором она любит мочить свое собачье брюхо, а ближе к лету — и Чертово озеро, и поездки по грибы, и азартную
6. Сплошные загадки
История не меню, где можно выбирать блюда по вкусу.
Едва я потянул на себя массивную архивную дверь, как с Петропавловки бухнула пушка, и звук выстрела, шелестя под фермами мостов, пронесся к заливу.
Спустившись в низок гардероба, я поздоровался, разделся, поставил в ячейку портфель. Меня не покидало ощущение, что со вчерашнего вечера в Архиве всем было хорошо известно: утром придет потомок шпиона смотреть дела своего предка. Поднялся по лестнице, предъявил милиционеру пропуск, он сдержанно кивнул: «Проходите!» Стараясь шагать не шумно, прошел в читальный зал.
На моей полке зеленел обложкой толстый журнал, прошитый вощеной бечевкой, и лежала строгая казенная коробочка. Открыв ее, я обнаружил свернутую фотографическую пленку и корешок своего запроса с номером дела: «…Каралюс Фома Осипович. Дело по обвинению в шпионаже».
С журналом и коробочкой я подошел к столу регистрации и дождался, пока девушка в милом джинсовом комбинезончике не спеша запишет на фамилию исследователя Каралиса Д. Н. «Дело по обвинению в шпионаже Каралюса Ф. О., 1917 г.». А также «Наряд сведений по Саратовской судебной палате за 1906 год». Почти полное совпадение фамилий мог не заметить только слепой. Девица же была вполне глазаста.
— Благодарю! — как можно отчетливее и бодрее сказал я, кланяясь сотруднице. — Соблаговолите подсказать, где и как можно посмотреть сей микрофильм. — Делать вид, что обвиненный в шпионаже Каралюс не может иметь ко мне никакого отношения, было бы смешно.
— За читальным залом есть специальная комната. Там аппараты. Не все исправны, но найдете… — Девица отвернулась к тумбочке и стала что-то выискивать среди бумаг.
Благодарственно кивнув, я гордо пронес журнал и коробочку через читальный зал (Людмилы я не обнаружил) и сел за свободный стол с черной громадой диаскопа. Да, возможно, я потомок резидента германской или японской разведки — ну и что? Я пытался подбодрить себя слышанной где-то фразой: «В любой ситуации следует сохранять хладнокровие, ибо через сто лет это не будет иметь никакого значения», но в моей ситуации все выглядело наоборот: мои находки будут иметь значение и сегодня, и завтра, и через сто лет… Как говорили Стругацкие, будущее создается тобою, но будет принадлежать не тебе.
Страшное дело — архивы!
Коробочку со шпионскими пленками я отложил.
Сначала взглянем на революционную деятельность деда в Саратовской губернии Российской империи в апреле 1906 года. Что умышлял мой будущий дедушка в уже солидном сорокашестилетнем возрасте против самодержавия?
Я нашел нужную страницу. Машинописный текст. Увы! Ничего конкретного.
«…14 апреля 1906 г.
Справка о Коллежском Асессоре
Александре Николаевиче Бузни
(сахаро-акцизный надзиратель Тамбовского Акцизного Управления)
Учитывая, что Бузни А.Н. глубоко сожалеет о случившемся и семья его находится в бедственном положении, отменить его высылку в Вологодскую губернию и разрешить возвратиться в Тамбов под надзор Губернатора».
С одной стороны, я порадовался за дедушку, который миновал ссылку в студеную Вологду и вернулся в теплый яблочный
Тамбов. И за себя тоже: через год в семье деда, «которая находилась в бедственном положении», родилась моя мама, а еще через сорок лет в Ленинграде, в роддоме рядом с Духовной семинарией, на свет появился и я. Прощая дедушку, власть благословляла к жизни меня… С другой стороны, следовало ли ввязываться в бунтарские дела, чтобы вскоре глубоко сожалеть о случившемся? Как-то странно.Но в чем состав, в чем шкода, в чем умысел? Что занесло деда из Тамбова в Саратов? Я достал трудовой список деда: в 1906 году он уже девять лет заведовал губернской химической лабораторией акцизного ведомства.
Ездил в командировку?
Хорошо могла закончиться командировочка — чуть не выслали в Вологодскую губернию. Перелистал слежавшийся журнал от корки до корки. Врачи, учителя, рабочие сахарных заводов, поденщики, крестьяне… «Дело производством прекратить», «Передать в уголовную палату», «Наложить штраф»… Чем огорчили саратовскую власть все эти люди — ни слова. И как-то по-детски звучит в нынешних временах тогдашняя причина помилования деда: «учитывая, что он глубоко сожалеет о случившемся и семья его находится в бедственном положении…» Может, дал взятку или нашелся блат? Но такое плохо вяжется с образом революционера и бунтаря…
Случись деду получить ссылку в Вологду, его судьба могла побежать совсем по другой дорожке. В маленьком северном городке, обжитом ссыльными революционерами, он мог познакомиться со Сталиным, Молотовым, Орджоникидзе…
Взяв журнал, я на цыпочках дошел до Серафимы Игоревны. Она была подчеркнуто любезна, как с висельником перед его последней просьбой, что выдавало ее осведомленность о шпионском деле.
— Запросите, милочек, Саратовский архив! В апреле девятьсот шестого там еще Столыпин был губернатором! Спуску никому не давал, сами знаете. Адресочек я вам дам… — Она открыла толстую потрепанную книгу и нашла нужную страницу. — Переписывайте, пожалуйста…
К студенческому бунтарству деда Саратов отношения не имел: сорок шесть лет, солидный человек, заведующий химической лабораторией. Тут что-то другое…
Сплошные загадки.
…Я долго не мог заправить фотопленку в затвор диаскопа, потом понял, что он неисправен, и пересел за другой стол. Положив на столешницу чистый лист бумаги, я сфокусировал на нем размашистый рукописный текст и попытался читать, подкручивая пленку: постановление об аресте, предъявление обвинения, анкетные данные задержанного… Бред какой-то. Мещанина Ковенского уезда Сядской волости Каралюса Фому Осиповича, сорока лет от роду, задержали 25 августа 1917 года в Петрограде и поместили в тюрьму «Кресты» по подозрению в шпионаже. Он, понятное дело, шпионаж отрицает: просто приехал в столицу по делам. Это было уже при Временном правительстве Керенского. Послали запрос о благонадежности Фомы Осиповича в Жандармское управление Ковенской губернии; в ответ: нормальный мужик, ничего такого за ним не числится. Через полтора месяца, проскрипев нужными шестеренками, аналогичный ответ прислала Жандармерия Виленской губернии.
Время идет, человек сидит. А нечего шляться по Петрограду в лихое военное время!
Еще несколько листов — совершенно угасший текст допроса. Можно разобрать только отдельные слова, вдавленные железным пером в серую бумагу. И ни одной фамилии — к кому приехал, у кого остановился — ни одного мостика в наше время.
И вот последний лист: 24 октября 1917 года моего почти однофамильца (а может, и родича?) выпускают из «Крестов»: катитесь вы, дядя, колбаской на все четыре стороны. И дядя идет куда-то по холодному Питеру, кутаясь в зипун и чертыхаясь, — за что продержали два месяца? что за порядки в этой долбаной столице? И не догадывается, что…