В поисках утраченных предков (сборник)
Шрифт:
— А у кого их нет? Нет проблем только на кладбище… — Медведев подумал, что его проблемы сейчас именно там — найдутся Настины следы на снегу или нет…
Джордж обескуражено посмотрел на быстро пустеющую бутылку и подозрительно глянул на Ларса, закинувшего ножку на ножку. «Кто, в конце концов, опохмеляется? — прочитал Медведев на его румяном лице. — Или у шведов так принято — без тоста, в одиночку?»
— В Швеции много проблем, — озабоченно продолжал Ларс. — Например, экология. Очень много плохой рыбы — химия.
Медведев посидел, дослушивая рассуждения Ларса о ядовитой рыбе в Балтийском море, и поднялся: «Как себя чувствуете, Джордж?» — «Отлично! Никогда не чувствовал себя лучше! Готов к новым интересным делам!» — «Я
…Оксана радостно вопила из трубки: «Ты не представляешь, что сейчас было! Приходил Розалис, стоял в коридоре на коленях — я его дальше не пустила. Я ему высказала все, что о нем думаю…» Что думала Оксана о Розалисе, Медведев хорошо знал. Но Оксане хотелось передать разговор в лицах. Медведев выслушал его, мотая головой и тихо посмеиваясь. «Так и сказала: «Пошел на хрен со своими цветами»?» — «Так и сказала! А что ты думаешь, я с ним церемониться буду? Пнула эти паршивые цветы и закрыла дверь. Через пять минут выглянула — ни его, ни цветов. Забрал — наверное, жалко стало. Букет с ребенка ростом, представляешь? А ты чем занимался? Что-то голос грустный. Жене позвонил?» — «Нет. Попозже позвоню». — «Имей в виду, если она тебе не поверит, я билет в Афинах сдам и с тобой полечу. Я серьезно. Я виновата, я все и исправлю! Не хватало, чтобы у тебя из-за меня были проблемы. Я этого не допущу».
Они договорились созвониться чуть позднее, быть может, сходят прогуляться.
…Кладбищенский телефон ответил сразу, оказалось, что Борис Михайлович вышел на участок. Медведев не удержался — набрал номер сотового и услышал спокойный, приятный баритон: «Слушаю вас… А, это вы! Я как раз подхожу к захоронению. — Медведев слышал, как ритмично дышит идущий по снегу человек, слышал, как он шмыгает носом. — Алёпины, правильно? Так… Подхожу, смотрю… Да, похоже, вчера кто-то был. Женские следы, гвоздички стоят, скамейка от снега расчищена. Похоже, что вчера. Все? «Спасибо» не булькает. Пока».
Медведев положил трубку. Яркие солнечные лучи и ветерок безжалостно добивали клубы расплывшегося по комнате табачного дыма. Он осторожно взял с тумбочки образок Святой Блаженной Ксении Петербургской и чмокнул его.
…К телефону подошел сын.
— Привет, Родион. Позови быстренько маму.
— Сейчас…
— Настя?
— Слушаю тебя…
— Настя, я тебя люблю!
Молчание.
— Ты слышишь? Я тебя люблю, Настя.
— Ты за этим и звонишь?
— Да.
— А сестра где же?
— Я приеду и все объясню. Я люблю тебя!
— Можешь и сейчас объяснить… Сестра какая-то объявилась, — фыркнула Настя. — Что за сестра-то?
— Оказалась не сестра, просто из фамилии Медведичовских. Мы звонили ее маме в Чехию. Я люблю тебя…
— Это я уже слышала. А зачем ты ее в номер привел?
— Родовое древо смотрели… Сначала все сходилось, а потом разошлось. Я думал, я тебя потерял…
— Почему ты так подумал?
— Когда Родион сказал, что ты пошла на кладбище. Ты же не предупредила, что пойдешь… Я заревновал, закручинился, думал, у тебя любовник завелся…
— А сейчас так не думаешь?
— Нет. Я позвонил на кладбище Боре, он сходил, посмотрел следы.
— Идиот… Сам неизвестно с кем время проводит, а меня проверяет. Самый настоящий идиот…
— А чего ты вдруг подхватилась?
— А что, я не имею права к сестре на кладбище съездить? С тобой должна согласовывать?
— Не предупредила, я и заволновался…. Чего ты пошла-то?
— Сон приснился, я и пошла. Потом в Никольскую зашла, службу отстояла. За тебя, дурачка, молилась, чтобы вернулся живой-здоровый… А он с какими-то самозваными сестрами время проводит…
— Я люблю тебя, Настя… Приеду, все расскажу…
Глава 10
…декабря, понедельник, остров Родос.
Сегодня ездили на микроавтобусе в древний городок Линдос. Он стоит на берегу бухты, в которой в 43-году апостол Павел высадился с проповедью христианства.
Спирос, возглавлявший нашу поездку, сел на правах хозяина рядом с водителем, закурил и стал слушать греческую музыку из приемника. Лайла взяла с собой норвежскую подружку Марию с мужскими повадками, но добрыми карими глазами. Поначалу Мария была в черных очках и производила неприятное впечатление — узкое треугольное лицо, узкие губы, железное рукопожатие холодных пальцев, разведчица, да и только. Оказалось, велосипедистка, спортсменка и работник библиотеки норвежского консульства. Я сказал норвежской велосипедистке, что высоко ценю Гамсуна, в частности роман «Голод», а недавно ходили с женой на пьесу Ибсена «Призраки». Оксана села рядом со мной. Болтали о разном.
По дороге женщины заохали и попросили остановиться около красивого монастыря, лежащего в низинке от дороги. Белая колоколенка церкви утопала в зелени. Подъехали к воротам. Утреннее солнышко, тепло, гравийные дорожки, золотистые сосны, стриженые кусты, тишина, никого не видно.
Оксана юркнула в церквушку. Зашел и я. Резной деревянный иконостас шоколадного цвета. Прохладный полумрак. Оксана по-русски разговаривала со священником. Я поставил свечи и подошел к ним. Разговорились.
Отец Виктор — бывший русский моряк. По молодости влюбился в гречанку, сбежал в Афинах с корабля. Свадьба не состоялась — родители невесты были против, ушел в монастырь, дослужился до настоятеля церкви. Оксана попросила его продать ладан и елей, сказала, что живет в Чехии. Он послал хромоногого служку за ладаном. Мы вышли на улицу. Лайла и Мария нетерпеливо прохаживались у микроавтобуса с зачехленными фотоаппаратами — православная церковь не их конфессия. Спирос стоял рядом с водителем и зевал, не прикрывая рта. Джордж топтался рядом. Ларс с нами не поехал — он уже был в Линдосе.
Батюшка был широкоплеч, румян, космат, бородат, и опрятная черная ряса с серебряным крестом сидела на нем кителем. Он сказал, что плавал механиком в Черноморском пароходстве. Я сказал, что заканчивал Ленинградский институт водного транспорта. Батюшка посмотрел на меня с интересом:
— Плавал?
— Нет, судостроение-судоремонт.
— А я пять лет на сухогрузе отходил, — улыбнулся батюшка. — Сначала четвертый механик, король дерьма и пара, потом третьим…
Служка принес прозрачный пакетик с желтыми камушками ладана, и я сказал:
— Отец Виктор, подскажите, где добыть ветку грецкого ореха с плодами. Меня Виктор Конецкий, наш питерский писатель, просил. Может, слышали?
— Виктор Викторович? — батюшка сжал пальцами висящий на цепочке крест.
Я кивнул. Он прикрыл глаза и помолчал, сдерживая волнение.
— Етитская сила, прости меня, Господи!.. — Он возвел глаза к небу. — Мы же его книги до дыр зачитывали! А ты с ним знаком? — Он тревожно покосился на меня. — Как он поживает?
Я сказал, что Конецкий поживает по-всякому — годы и тяжелая служба дают о себе знать, но держится бодрячком, у него выходят книги, недавно справил семидесятилетие…
— Люблю! — Отец Виктор широко улыбнулся и по-простецки развел руки, словно хотел обнять писателя-мариниста. — Ой, люблю…
Я напомнил про орех, он что-то быстро сказал служке и тронул меня за рукав: «Пошли!»
Оксана пошла с нами, потянулись и Лайла с Марией.
Пока мы пробирались в дальний конец монастырского сада, отец Виктор объяснил, что грецкий орех уже уронил листву, плоды только в закромах и на базаре, но он пошлет любимому писателю ветку мироносного дерева — кипариса, которую освятит в своем храме. Пусть, дескать, эта ветвь будет с Виктором Викторовичем и в Новый год, и в Рождество, она придаст ему сил и здоровья.