В поисках Великого хана

Члены совета отпустили автора проекта, сообщив ему, что пригласят его еще раз для дальнейшего обсуждения вопроса.

Как только он ушел, они приняли решение довести до сведения королевской четы, что «предложение Колона не покоится на столь прочном основании, чтобы можно было решиться доверить ему доброе имя Испании и жизнь тех, кто пойдет за ним»; однако к этому не было добавлено никаких высказываний, порочащих опыт и знания просителя.

Весь день Беатриса думала только об этом совете, таком страшном для нее. Она не спешила идти в гостиницу «Трех волхвов», боясь узнать о том, что произошло, и в то же время стремясь узнать это, чтобы избавиться от глухой тревоги, томившей ее весь день.

Под вечер она явилась туда и, услышав, что сеньор Кристобаль у себя, стала подниматься по лестнице, сначала с осторожной медлительностью, а затем бегом, когда ее уже не могли видеть стоявшие внизу женщины.

Она остановилась на деревянной галерее, выходившей во внутренний двор, возле двери убогой комнаты. Позади Беатрисы, постепенно бледнея, нежно-розовым дождем струился свет заходящего солнца. На фоне этого угасающего сияния девушка казалась более высокой, даже величественной, как будто несла в себе всю радость жизни.

Прямо перед собой она увидела через раскрытую дверь огонек сальной свечи в медном шандале, стоявшем на столе, на конце которого лежала свернутая карта, вызывавшая у нее такой восторг. На другой конец стола опирался локоть в протертом рукаве; сжатый кулак поддерживал щеку.

К девушке, словно почувствовав ее появление, поднялись глаза, странно расширенные, с покорным и безнадежным взглядом. Эти золотисто-голубые глаза светились прозрачным блеском… Слезы.

Беатриса почувствовала, что тоже сейчас заплачет. Герой Великого Хана, вчера еще гордый и победоносный, рухнул с беспредельных высот ее воображения и вновь обратился в человека в рваном плаще.

Девушка решительно шагнула вперед и вскинула ему на плечи свои упругие, свежие как весна, руки. Она нежно обняла его, как сильная защитница. Ей необходимо было сейчас же утешить его.

– Капитан… бедненький мой.

И она поцеловала его в губы.

Глава V

В которой маэстре Кристобаль и Беатриса начинают жить «в смертном грехе», дважды отменяется путешествие к землям «Царя царей», и все наконец устраивается благодаря еврею, который доказывает, что давать деньги без процентов – безнравственно.

В начале лета двор покинул Кордову.

Некоторые галисийские сеньоры выступили с открытым мятежом против королевской четы, и ей необходимо было направиться в северные свои владения, чтобы задушить это восстание.

Колон лишился поддержки покровительствовавших ему придворных, но, несмотря на это, он чувствовал себя менее одиноким, чем в предыдущие месяцы. Любовь заполняла теперь его жизнь.

В этом сложном человеке, сочетавшем в себе различные характеры, как-то сжался, почти исчез моряк-фантазер, мечтавший о путях в океане. Теперь человек чувственный, поклонник всего прекрасного в природе, правил всей его жизнью и украшал ее, невзирая на бедность, множеством сладостных иллюзий.

Этого мореплавателя, который, по догадкам Акосты и других, был некогда пиратом и которому под любезной и благодушной внешностью не всегда удавалось скрыть свой истинный нрав, грубый и вспыльчивый, его теперь, как женщину, привлекали цветы, духи и драгоценности. Последние, при его скромных средствах, были ему недоступны, но он, как знаток, любовался украшениями королевы и ее придворных дам и восторженно, как поэт, говорил о золоте и ценных камнях. Эта страсть к золоту, которой больше всего питалась его воля, была в то же время пружиной, толкавшей его к чудесным странам Великого Хана.

Приобретать духи и цветы ему было нетрудно. Несмотря на свои скудные заработки и потрепанную одежду, он часто бывал надушен эссенциями розы, акации или лимона, которые покупал в парфюмерных лавчонках мавританского квартала. Иногда, беседуя с Беатрисой о своем будущем процветании, он рассказывал ей, на какой великолепной бумаге будут написаны его указы и послания, когда он станет правителем Азии, страны чудес, какими редчайшими духами будет пропитана эта бумага и каким ярким золотом будут выведены заглавные буквы. За столом он был всегда неприхотлив и воздержан. Когда его приглашали вельможи, он проявлял ту же умеренность, что и за убогими трапезами, за которые должен был платить наличными на постоялом дворе или в скверных харчевнях. Единственное, что восхищало его, было богатое убранство стола, особенно цветы. Беатриса, зная его вкусы, всегда приходила в гостиницу «Трех волхвов» с розами и гвоздиками в волосах и на груди и потом снимала и оставляла их, по притворной рассеянности, в голубом глиняном кувшинчике, единственном украшении каморки моряка.

Порою ему казалось, что он еще бродит вокруг лиссабонского монастыря, где познакомился с Фелипой Муньиш. Юность и любовь снова встретились ему на пути, когда он уже думал, что такая встреча невозможна. Молодость началась для него вторично, когда голова его уже стала седой и когда он нуждался в тепле и поддержке верного друга, подле которого он мог бы каждый день отдыхать от борьбы с судьбой.

Часы, которые он проводил вдали от белокурой девушки, казались ему пустыми, лишенными жизненного смысла. Постепенно ему уже становилось мало этой любви, страстной и целомудренной. Их отношения были обычными отношениями жениха и невесты, точно такими же, как у многих юношей и девушек этого города: долгие беседы, поцелуи украдкой, его дерзкие порывы страсти после нечаянного прикосновения, ее уклончивость, их мимолетные ссоры из-за того, что она оставалась недоверчивой и настороженной даже в минуты самозабвения.

Мореплаватель был счастлив и такими отношениями, так как боялся утратить их, но в то же время он вспоминал свою молодость: шумные и грубые радости портовой жизни, приключения на море, абордажи, сулившие всегда неожиданности, и ему казалось, что это невинное жениховство не вяжется ни с его возрастом, ни с его прошлым. Но тщетно он жаловался, добиваясь большей близости с ней.

– Я девушка, – возражала Беатриса, – и хоть ты, правда, не знаешь моих родных, у меня все же очень почтенная семья: тетушка Майор, которая взяла меня к себе, когда умерла мать, брат Педро – он сейчас в плавании и хочет быть капитаном корабля, как ты. Да еще мой двоюродный брат Диэго, который только что женился; он богаче всех нас, водится с судейскими, и в один прекрасный день мы еще увидим, как он станет главным альгвасилом Кордовы… Нет, то, чего ты хочешь, случится только когда мы поженимся. Тогда… о, тогда!

И она целовала его в губы со страстью женщины пылкой и в то же время целомудренной; но едва он пытался сжать ее в объятиях, она вырывалась из его рук, дрожащих от лихорадочного желания.

Любовь их все росла среди резких смен восторга, отчаяния, ссор и примирений.

– Знаю я вас, сеньор Кристобаль, – говорила она с притворной строгостью, грозя пальцем своему возлюбленному, будто отчитывала его, – такое спокойствие на лице, кроткие глаза, речь тихая, как у священника, а за всем этим – дьявольский дух. Не сердись… Ведь таким-то я тебя и люблю. Мне нравятся сильные люди, которые внушают уважение. Да, к тому же, ты и должен быть властным. Подумать только, каким царством ты будешь управлять, когда приедешь в эти твои страны! Может быть, Великий Хан, о котором ты столько говоришь, посадит тебя рядом с собой, и ты будешь такой же важной особой, как великий кардинал при нашем дворе. Но я надеюсь, что ты меня там не забудешь. Иначе и быть не может, ведь мы поженимся до твоего отъезда. Помни, это дело решенное.

Под влиянием фантазий этого безумца белокурая андалуска в свою очередь пускалась в мечты о будущем:

– Я знаю, мне еще многого недостает, чтобы быть знатной дамой. У нас при дворе королева донья Исабела говорит по-латыни, и мне даже рассказывали, что некоторые придворные дамы еще лучше, чем она, могут вести беседу со священниками и учеными иностранцами. А у меня всего-навсего один язык, и на том спасибо! Но зато там, среди мавров и язычников, в стране Великого Хана, когда у меня будут собственные слоны, жемчуга с головы до пят, толпы мавританских пажей к моим услугам и еще все, о чем ты говорил, я уж сумею быть такой принцессой, что все решат, будто я всю жизнь ничем другим и не была. Ах, мой дон Кристобаль! Мой дон вице-король! Как мне хочется стать твоей женой по закону господа бога и уехать с тобой в страны твоего друга!