В понедельник дела не делаются

Потом не усидели-таки на месте. Сорвались. Парни двинули сперва в Крутово, а потом в город. Вика-чечевика – пёс ее знает куда. Вроде в Суздальский район. На малую родину в село Кутуково. Так, по крайней мере, она сказала…

В кабинет зашёл следователь Максимов, послушал немножко Вову и мало-мало не загубил всё дело на корню.

– Очную ставку, Михаил Николаевич, будем проводить между ними? – спросил он.

– Зачем? – удивился Маштаков, делая Максимову страшные глаза.

Тот не понял:

– Так Фадеев же ничего не признает!

Вова Петров недоуменно посмотрел на Максимова, медленно перевёл взгляд на Миху, соображал. На счастье, туго.

– Какая сейчас очная ставка, Василий Сергеевич? – Маштаков продолжал деланно удивляться. – Фадеев – пьяный в дымину!

Следователь наконец понял, что попал не туда. Покраснел очень заметно, смутился.

Миха активно перегружал Петрова:

– Вот видишь, какие существенные противоречия в ваших показаниях, Владимир Алексеевич, следователь прокуратуры выявил! Виталий ему говорит, что ты тоже душил! Что вместе вы!

Не хочет один отвечать за убийство!

Вовка сильно ткнул в пепельницу только что прикуренную сигарету:

– Врет он всё. Не убивал я.

Чашка упала, но не разбилась. Допрос продолжился.

– Ну и чего ты кроил? – спросил Маштаков повесившего голову Петрова, когда тот подписал во всех полагающихся местах протокол. – Если рассказал правду, ничего у тебя больше заранее необещанного укрывательства не будет. Статья триста шестнадцатая. Максимум два года лишака. До суда под стражей, конечно.

Также покорно Вова подписался под протоколом задержания на семьдесят два часа, который на машинке отшлёпал Максимов. Отказался от предложенного ему бесплатного адвоката.

Попросил сообщить матери, что его закрыли. Чтобы она сделала дачку – туалетные принадлежности там, тетрадь, ручку, конверты, курить побольше.

Миха заглянул в соседний кабинет. Фадеев, свирепо набычившись, сидел на прежнем своем месте.

– Чего он здесь? – спросил Маштаков у Ковальчука. – Давай вниз его сведём.

– Водили уж, – вздохнул опер. – В ИВС этап отправляют.

Сказали подождать полчаса.

– Ну давайте подождём, – Миха тяжело опустился на стул, вытянул ноги в грязных полуботинках.

Выудил из мятой пачки последнюю сигарету. Свернул в фунтик выкрошившийся до середины кончик. С такой разве накуришься!

Маштаков видел на столе под рукой у Ковальчука только что открытую коробочку «ЛМ», но просить не стал. Не те отношения.

А сам Ковальчук не предложил, хотя наблюдал Михины манипуляции с высыпавшейся сигареткой.

– Михал Николаич, да вы идите, мы с Валерой справимся, – подчёркнуто приязненно предложил Ковальчук.

– Дополнительную информацию в дежурку вы подготовите или мне сделать? – Маштаков не хотел, чтобы его обошли в ориентировке.

– Пишите вы, информация ваша…

Ковальчука впору было посылать на конкурс «Самый вежливый милиционер года».

Фадеев вдруг бессмысленно заулыбался и надул губами большой пузырь.

7

Заместитель прокурора Коваленко обрызгал водой из пульверизатора цветок, отступил шаг назад и залюбовался растением. Вот где лишнего, лживого ничего нет. Вроде простенько – герань тривиальная или «пеларгония» по научному, а сколько непосредственности в мелких розовых лепестках, в листиках резных. Кроме того, в умных книжках пишут, что герань эта, цветок городской бедноты, оздоровляет воздух в помещении, усталость снимает.

Всё кстати. В его окно солнце заглядывает лишь на пару утренних часов, украдкой. Остальное время в кабинете сумрачно и влажно. Даже летом. Зимой же – колотун страшный, никакие обогреватели и пуловеры, под пиджак надетые, не спасают. Здесь вот и заработал хронический бронхит, который каждый февраль, как по расписанию, укладывает в больничную койку.

Конец месяца здорово измотал Коваленко. Сколько с ментами ни воюй (третий год ведёт он эту неравную борьбу), большинство дел всё равно заканчивается следствием и дознанием в последние дни месяца. Пачками несут, невзирая на то, что проверить, через себя пропустить это криминальное чтиво предстоит одному-единственному человеку – ему. И по диагонали читать нельзя, подставы на каждом шагу. Семь дел с начала года суд вернул ему для дополнительного расследования!

На два больше, чем за весь прошлый год. Плюс оправдательный приговор! Правда, здесь налоговая полиция удружила. Бездельники. Всего два дела за год в суд направили, и то по одному оправдашник заполучили.

К концу рабочего дня глаза плохо видели, всё сливалось. Пелена… И прокурор-то в отпуске, весь воз приходится одному тащить. Коваленко откинулся в кресле, руки на затылок заложил, потянулся спиной.

Опять вечером придётся дипломат делами набивать, до полуночи разбирать на кухне каракули и неровные строчки, на раздолбанных машинках напечатанные.

Завтра – крайний срок, надо представление ещё накатать, напрямую на начальника УВД области. Надоел бардак в следствии. Но ведь всё равно сколько ни пиши, сколько ни кидай дела на доп, ни привлекай к ответственности, – к дисциплинарной, к уголовной ли, – ситуацию не переломишь. Как катился мутный вал, так и катится. Процессуальные сроки нарушаются, доказательства теряются, кругом подчистки, исправления, фальсификации. Квалифицировать правильно даже хулиганку не могут. А пишешь на них – обижаются, разными объективными причинами пытаются объяснить – нагрузка большая, работать никто не идёт, одни девчонки с педагогическим да техническим образованием (потому что зарплата мизерная), материальное снабжение отсутствует. Бумагу, ручки, ленточки для машинок следователи покупают на свои.

Всё понятно, товарищи начальники, но в УПК [37] подобные причины игнорирования законодательства не заложены, и в УК [38] – тоже.

«Так что писал, пишу и буду на вас писать!» – Виктор Петрович помассировал ноющий затылок.

Беспокоило ещё, что прокурор позицию непонятную занимает в этом противостоянии. В разговорах наедине (в последнее время мало они стали общаться, такое впечатление, что избегает его шеф, видно, добрые люди нашептали) он соглашается – надо душить ментов. Но чуть прижмёшь, бегут через голову, сопли размазывают, и прокурор подписывает то, что Коваленко завернул категорически. Пару раз после подобных оплеух подходил, говорил: «Олег Андреевич, не дело меня так опускать перед милицией». А тот – под дурачка: «Слушай, Петрович, они не сказали мне, что ты отказался подписывать». Пашешь-пашешь, не считаясь с личным временем, и такое отношение.

37

УПК – уголовно-процессуальный кодекс.

38

УК – уголовный кодекс.

Как по-разному людям всё достаётся. Одним – тяжким трудом, в котором здоровье и нервы сжигаешь прямо пропорционально наживаемым врагам. Другие легко всё берут, на ходу. Даже не нагибаются.

Прокурор их новый из последней категории. Молодой, тридцать три всего, в органах работает – подумать только – с девяносто четвёртого года; а уже – прокурор третьего в области города с населением (вместе с районом) в сто пятьдесят тысяч! В прокуратуру области перешёл из арбитражного суда, сразу – на должность начальника отдела. Начал сразу с чина «юриста первого класса», с «капитана». Какой волосатости лапу надо иметь, чтобы такими семимильными шагами сигать?