В прятки с отчаянием

Линн с автоматом наперевес, плечо разодрано, стоит позади Вайро, и он время от времени ощупывает пространство за собой, чтобы убедиться, что его малявка рядом и никуда не съ*бнула.

Фор, поддерживающий свою жену, вытирающий кровь со рта, кажется у него ранение, но он, упрямый болван, все равно здесь.

Рядом с Эдвардом и Майрой — Алекс с женой, и Виктор с Кристиной, Лекси держит шлемофон в руке, готовая в любую минуту прыгнуть на вертушку и уводить за собой воздушный флот…

Матиас делает знак своему отряду, а среди прочих узнаю некоторых, кто уже давно воюет у моих сыновей — пара Уеллнер, Дани рядом с ними, морщится, кажется у нее нога пробита, но ей тоже упрямства не занимать, за Матом она пойдет и ничто ее не остановит. Там же и Ричи со своим отрядом недавних новобранцев, и все они ждут от меня чуда… А я должен скомандовать им свой последний приказ.

— Слушай мою команду, бойцы! — хриплым, но от этого не менее твердым голосом перекрикиваю я адский шум боя. — Отступаем в низину, уводим противника от города как можно дальше! Воздушный флот в западном направлении, мы все на северо-запад! В низине позволяем себя окружить и подпускаем как можно ближе, а там… бог нам в помощь… Но в город мы их не пустим!

— Так точно! — стройный ряд голосов был мне ответом, мы сбиваемся в шахматном порядке, и, отстреливаясь, продвигаемся дальше от города, там те, кого мы должны защитить. Сбившись в плотное кольцо, мы отбиваемся до последнего патрона, когда немыслимое количество берсерков обступает нас и мы не в силах противостоять им.

— Давай! — командую я и мощнейший взрыв поглощает, пожирает пространство вокруг, и последнее, что я вижу, знакомые и родные до боли лица вокруг, исчезающие в огне…

Сильно дернувшись, я открываю глаза, удивляясь, отчего вокруг все такое темное и не сразу понимаю, что я в комнате, рядом жена, а за окном ночь. И сны эти, заеб*вшие уже вконец, с каждой ночью все причудливее и красочнее. Тьфу, бл*, чего только не привидится, берсерки какие-то, ну где я это взял?

Потихоньку отбросив одеяло, чтобы не разбудить Крошу, я выбираюсь из ужасно жаркой постели и выхожу на балкон, чтобы хоть немного остыть. Последние дни я не мог спать, а когда меня все-таки срубает, снится всякая херня, и не знаешь, что лучше, вообще не спать или видеть эти… черт их возьми, кошмары. Я обещал, что не буду курить, но к сегодняшнему вечеру счет уже пошел на пачки.

Глаза устремляются к небу, на котором рассыпаны миллиарды звезд, и я сразу же погружаюсь в воспоминания…

Я уже слышу шлепанье босых пяток по каменному полу коридоров и улыбка против воли растягивает губы. Моя дочь соскучилась и не нашла времени на то, чтобы обуться — действительно, какая разница, если папа, вот он, в соседней комнате и нужно сделать всего несколько шагов, чтобы его обнять. Я так долго не видел мою Кнопку, что сил ругать ее за то, что прибежала ко мне босяком нет никаких. Малышка распахнула дверь и без промедления бросилась ко мне, прекрасно понимая, что я только и жду когда она заберется ко мне на колени и скажет что-нибудь не по-детски мудрое. Быстро выкинув сигарету, принимаю дочь в объятия, и она трется о колючую щеку, чуть слышно сопя и обнимая меня маленькими ручонками.

— Фуууу, — поморщилась малявка, — от тебя опять дымом пахнет! — но, прикрыв глаза, все-таки улыбнулась. — Мне больше нравится, когда от тебя пахнет ветром… Или солнцем!

— А как пахнет солнце? — удивляюсь я, забыв, что хотел напомнить врединке об отсутствии обуви.

— Теплом, — безапелляционно заявляет ребенок. — Любовью. И тобой, — Люси прижалась щечкой к моей груди и я, прикрыв глаза, обнимаю ее.

— Папа, а там сколько звезд там?

— Где, Кноп?

— Ну, там, наверху? На небе…

Она так часто спрашивала меня об этом, что этот разговор стал у нас чем-то вроде ритуала отхода ко сну. Моя дочь искренне считала, что во Вселенной есть еще кто-то, и до недавнего времени никто, кроме нее, в это не верил. Мы с ней так говорили, когда… Между нами была та тонкая ниточка, которая держала нас связанными крепче стальных тросов. Оборвавшись, она оставила после себя только горечь сожаления… Все чаще я думаю, что если бы мы были до сих пор связаны, она никогда не сделала бы… то что сделала. Она тогда чувствовала меня, знала, когда мне хорошо, когда плохо… а сейчас… лучше умереть, чем мучиться в неизвестности.

После того как пришло сообщение о нападении на караван, двигавшийся к стене с полигона, я уже понял, что произошло непоправимое. Я знал, что… нельзя ее отпускать от себя, пусть даже это выглядело глупо и нелепо, но лучше бы она была тут, в Яме, чем неизвестно где… Я не могу спать, кусок, бл*дь, в горло не лезет. Я отменил все рейды, в которых должен был участвовать, бросив все свои силы на ее поиски…

Но все, что я нашел, это обгоревший блокнот с рисунками, тот самый, что подарил Лусии Эван на десятилетие — кожаный переплет, а листочки можно вкладывать и вынимать бесконечно. Она тогда как в него вцепилась, так и не выпускает до сих пор. Точнее, не выпускала… У Эвана тоже слабость к моей дочери, он говорит, что она напоминает ему его сестру, а Кнопка отвечает ему взаимностью, безгранично радуясь, когда появляется возможность пообщаться с дядей Эваном.

Увидев рядом с обгоревшим драгстером грязный блокнот с порванными листочками, я едва ли не впервые в жизни не смог совладать с собой. Ноги подкосились, и я понял, что если что-то и было страшное в моей жизни, то оно происходит именно сейчас. Все что было до этого, только тренировка.

Обход местности ничего не дал. Вселяло надежду то, что среди трупов ее не было, но каждый раз, когда меня подзывали на опознание, у меня прибавлялось седых волос. Это паскудное чувство, когда смотришь на мертвого пацана и радуешься… что это не твоя дочь. Дико паскудно… По следам стало понятно, что тут был грузовик, и если кто-то и остался в живых, то его увезли в западном направлении от стены.

Все силы были брошены туда и даже удалось поймать стервятников, двое из которых говорили, что у них была девушка, но они от нее избавились. Вот так и сказали, избавились, сука… Я давно не позволяю себе расправ, но в тот раз рука сама потянулась к кобуре… и даже под дулом пистолета они не рассказали ничего, говорили только, что была и сбежала. Смогла значит, не зря мы все вместе ее тренировали, есть еще надежда!

Они не знали, что это дочь лидера Бесстрашия, и она не назвалась. Неужели она помнит о похищении Ричи, она же совсем маленькая была… Да, мы говорили с ней о том, как надо вести себя, если вдруг ее похитят или будут выспрашивать кто ее родители, но сейчас…И если она сбежала, то куда пошла? Одна, без оружия и провианта, долго ли она продержится в застенье, даже если скриммены ей не страшны?

Листая блокнот, я наткнулся на незнакомое лицо. Обычно Люси рисовала абстракции, понятные одной только ей, и хотя я знаю, что она умеет рисовать совершенно все — от природы до лиц, но рисунки ее, чаще всего, были скорее похожи на чьи-то галлюцинации. Потому новое лицо привлекло мое внимание. Этого мужика я никогда раньше не видел, во всяком случае в Бесстрашии его точно нет. Где она могла его видеть? Если это фантазия, то какая-то уж слишком материальная, вряд ли она нафантазировала маленький едва заметный шрам, пересекающий его правую бровь, выразительные глаза, уверенный взгляд и... что-то еще, чего я не могу понять. Но то, что это не абстракция, а вполне себе настоящий человек, я верю охотно. Несмотря на шрам, парень выглядел слишком... безупречно, и отсюда возникает вопрос — она что? Где-то встретила парня-безупречного? Не он ли сподвигнул ее вести прибор, а я то грешил на Гилмора, который последнее время ей прохода не давал, а тут, оказывается, вот как… И что теперь с этим счастьем делать?

Да в принципе… только бы нашлась! Только бы она к безупречным не попалась… Если это они, то это точно конец…

Маленькая ручка тянется через перила и вытаскивает почти полностью сгоревшую сигарету из пальцев. Выкинув ее, ладошки смыкаются на животе и сразу захотелось глубоко вздохнуть, как от облегчения. Кроша прислонилась щекой между лопаток и, я знаю точно, прикрыла глаза.

— Ты обещал мне, — непривычно тихо говорит она прямо в спину. Слишком долго у нас были маленькие дети, и Эшли ночью говорит тише, по привычке, оставшейся с тех пор, когда было тяжело, но зато так просто…