В прятки с отчаянием
Шрифт:
— Вернись ко мне, Люс, — шепчет он, справившись с голосом, пока я не могу решиться открыть глаза, чтобы заглянуть в его кофейный космос. Знаю ведь, что там увижу — неприкрытое желание, которое и так ощущается в напрягшемся, пышущим жаром теле, и затуманенный взгляд, сияющий огоньком победителя, полностью почувствовав отдачу на свои прикосновения. Он касается моей щеки кончиками пальцев, легонько, погладив заливающуюся румянцем кожу, осторожно скользит пальцами ниже, приподнимая лицо. Боже мой, лучше б я не приходила… теперь я и в глаза ему не смогу смотреть, вспоминая эти поцелуи… И забыть их не смогу… Что же я наделала? Пожалуй, отец был не так уж и неправ, советуя держаться от него
— Мы с тобой все это уже обсуждали, Джай. И решили остаться друзьями… — я старательно отвожу глаза в сторону, сжимая запрыгавшие пальцы, губы все еще печет и сердце трепыхается.
— Но целовала ты меня с явным удовольствием, — лукаво посматривая, заявляет Джай. Впрочем, ведь правду говорит, меня к нему тянет, несмотря ни на что, только это ничего не меняет. Одно дело испытывать к человеку привязанность, физическое влечение, и совершенно другое — любить. А, может быть, это и есть любовь? Как это понять? Он мне бесконечно дорог, мне с ним весело, есть о чем поговорить, да и что уж там, его поцелуи забыть слишком сложно, но... Почему же кажется, что должно быть все по-другому... Иначе. И чувства к нему, болезненно выворачивают всю душу. — Я все понимаю, ты обиделась на измену, я у тебя просил прощения, все объяснил тебе, что это вышло случайно, я не хотел и, вообще, там все было несерьезно, ты меня даже простила, а потом… придумала какую-то ерунду…
— Вот потому и нет, — пробормотала я, не желая ни оправдываться, ни вновь объяснять то, что Джай не поймет, пропустив мимо ушей в очередной раз. — Непонимание! Ты считаешь, что все это ерунда, а для меня это важно!
— Да в чем я тебя не понимаю? Ну в чем? — стараясь не выходить из себя, нетерпеливо вскинул он руками. — Тебе не нравится, когда тебя опекают и намекают на то, что ты девчонка! Окей, я перестал. Тебе не нравятся мои подружки? Я от всех избавился! Я даже твои странные и ненужные увлечения принимал как должное… что тебе еще надо?
— Мои увлечения не странные! И нужные! — Вот так всегда, хоть кол на голове теши. Мне не нужно, чтобы он переступал через себя, принимая меня такой, какая я есть, эта искренность должна идти от души. А Джай только тыкает на мои, с его точки зрения, странности, ни разу не догадавшись поинтересоваться об истинных причинах, какую пустоту и нехватку чего-то давно потерянного внутри, я пытаюсь заполнить своими увлечениями. — И если я бесстрашная, это не значит, что у меня не может быть других желаний, кроме как безумно рисковать своей жизнью на каждом шагу…
— Да никто от тебя этого и не требует! Не нравится тебе по крышам прыгать — никто тебя не заставляет! Но скажи мне, как твои каракули помогут тебе в бою? Ты что, зарисуешь противника до смерти? — безжалостно заключил он, снова обидев своими насмешками, и весь этот клубок недосказанности туго стянулся вновь вокруг сердца.
— Ты самовыражаешься, когда нарываешься на драки каждый день, а я рисую… Нет, тебе этого никогда не понять и не объяснить. Вот потому и нет, Джай.
— То есть, ты хочешь сказать, что целоваться со мной тебе нравится, но ты ко мне не вернешься, потому что я не понимаю твоих каляк?
— Дурачок ты, — грустно проговорила я, взглянув на него с печалью. Лучше мне уйти, пока мы не поссорились. Джай смотрит так, как будто не получил ни единого ответа ни на один свой вопрос, и я его в каком-то роде понимаю, потому как сама не могу многого объяснить — это просто чувствовать надо. Он сам все испортил. После его измены между нами все изменилось, я перестала ему доверять то сокровенное, что хотела бы… Нет, не так. Я поняла, что отношусь к нему не так трепетно, как хотела
бы на самом деле, будучи уверенной, что влюбилась. Было и больно, и обидно. И хотелось быть с ним, но продолжаться так не могло дальше, он стал слишком… наверное, другим. Медленно вздыхаю, в груди разливается отчаянье, и некая надежда, а еще тоска, свербящая под ложечкой. Снова ощущаю себя виноватой во всем. И клубок своих сомнений и проблем, распутывать только мне. — Я тебе очень благодарна, что выгородил меня. Но сейчас я не могу выразить свою благодарность, может быть потом… — улыбнулась я ему на прощание, скрываясь в коридоре.Джай
Люси несколько секунд смотрела на меня молча, грустно улыбаясь, затем повернулась и вышла. Вот дернул меня черт сказать насчет ее увлечений! Ну какая мне разница, пусть пачкает бумагу, зато сладеньким поделится и посмотрит нежно… Вот ведь твою мать... Я хотел было пойти за ней, но игла впилась в вену и мешала страшно. Попытался было ее выдернуть, но завопила сигнализация, прибежала медсестра и принялась на меня орать... А у меня все мысли с девушкой, которая только-только была уже готова со мной остаться... и на тебе!
Сани была права, просто не будет. Ну почему два года назад все было так… беспроблемно. Так хорошо все было… Когда это началось? Может быть, когда я увидел ее блокнот, исписанный какими-то непонятными… рисунками. Люди без лиц, ангелы с крыльями, тени – не разобрать ничего толком. Я тогда очень долго ржал и никак не мог взять в толк, какой во всем этом смысл. Вот я понимаю тегеров и райтеров, парней, которые расписывают стены — всякие там дьяволы, девицы с сиськами, надписи… Понимаю татуировщиков, придумывающих рисунки… Но Люси не хочет ни в граффити, ни в салон, и талант ее, который есть, наверное, пропадает совершенно зря.
Сколько я ее помню в детстве, она всегда всем вокруг пихала свои картинки. Потом, уже ближе к инициации я как-то выпустил ее из вида, у меня начались увлечения, девчонки и подпольные бои, без которых я не могу жить. Мне нужен тот адреналин, который каждый раз впрыскивается в немереных дозах, когда выходишь на ринг и не знаешь, уйдешь живым оттуда или нет. Да, такое бывает нечасто, и, конечно, не в Бесстрашии, но… пока лидеры не в курсе, можно и рискнуть. Ясный пень, что за такие дела ждут дальние рубежи, но я не очень переживаю. Если удается поучаствовать раз в три — четыре месяца, то уже много.
Потом была инициация и год на службе, а по возвращении мы должны были помогать с неофитами, чтобы подтвердить свои знания и умение руководить составом. Да, я метил в командиры, но Эвансы опять впереди планеты всей. Ричард теперь у меня командир и мне пока не светит — по всем показателям он меня обошел.
Вот во время той самой инициации, когда я подвязался инструктором, я и разглядел малявку Эванс. С той самой минуты, как она слетела в сетку первая из неофитов того года.
— Вот ты и попала в мои сети, — говорю я ей с усмешкой, подхватывая девушку подмышки и придавая ей устойчивое положение, — как долетела?
— Лучше всех, — отвечает мне она подрагивающим голосом, но при этом улыбается и старается не показывать свои эмоции.
— Как твое имя, первый прыгун? — задаю вопрос, потому что так положено, рассматривая ее внимательно. Люси сильно изменилась за эти два года пока я ее не видел, либо же я никогда не замечал ее огромных голубых глаз, потрясающей улыбки, пухлых и даже на вид вкусных губ. Я смотрю на нее и, вообще-то, положено объявить ее имя, а мне не хочется этого делать. А хочется смотреть на нее и не отпускать от себя. Пряча свое удивление под кривой усмешкой, я не даю ей справиться с эмоциями и подгоняю язвя. — Ну что ты, пока летела, все слова растеряла?