В пыли этой планеты

Именно здесь присущий проекту Шопенгауэра мистицизм раскрывает себя, — разве что Шопенгауэр указывает не только на христианский мистицизм, но и на мистические течения в индуизме и буддизме. Несмотря на ошибочное понимание буддистской «пустотности» (sunyata, или шуньята), обращение Шопенгауэра к мистицизму позволяет ему поставить проблему безосновности как проблему человека. Задача Шопенгауэра — помыслить мир-в-себе вне человеческих рамок, за вычетом любого антропоцентричного и даже антропоморфного опыта.

Если, как предполагали Бёме и Шопенгауэр, мистическое мышление тесно связано с основой, тогда мы оставим последнее слово за Догэном, японским монахом и основателем школы дзен-буддизма Сото. Около 1227 года Догэн, возвратившись после своего просветления на горе Тяньтун, начал писать пособие по медитации, известное как «Фукан дзадзэн-ги», или «Общие принципы Дзадзен». Начальные страницы учебника, который сегодня существует в нескольких версиях, изображают мастера «неподвижно сидящего» в медитации. Однако монаху-послушнику кажется, что основательность, с которой сидит мастер, вступает в противоречие с практикой медитации над ничтойностью, не требующей для себя никакой основы. Фактически изложение Догэном этой истории предполагает, что именно мистический опыт является основой для безосновного, мышлением о немыслимом: «Посидев некоторое время, монах спросил великого мастера Юэ-шань Хундао: „О чем Вы думаете, сидя в неподвижности?“ Мастер отвечал: „Я думаю о недумании“. На вопрос монаха: „Как можно думать о недумании?“ мастер отвечал: „Недумая“» [166] [167] .

166

Цит. по: Лой Д. Р. Мертвые слова, живые слова и целебные слова: Идеи Догэна и Экхарта / пер. с англ. И. Сиренко // Догэн. Избранные произведения. М.: Серебряные нити, 2002. С. 266.

167

Dogen's Manuals of Zen Meditation, trans. Carl Bielefeldt (Berkeley: University of California Press, 1990) p. 147; кавычки переводчиков удалены для облегчения чтения.

СТАНСЫ III

Температура удерживает жизнь, В вечной мерзлоте, Миллионы лет в состоянии спячки или Миллионы лет в состоянии разложения. Сохранение постоянной температуры В термостойких пещерах Оптимально для жизни Любых бактерий, архей или грибов. Амеба Echinamoeba thermarum живет При оптимальной T _opt > 50°С и является Одним из немногих действительно термофильных эукариотов Земной неантропогенной среды. Эти среды богаты такими элементами, Как мышьяк (As), сурьма (Sb) и Ртуть (Hg), так что термостойкие поверхности При испарении также имеют Повышенную соленость и, следовательно, Обитателей-галофилов.

Комментарий к Планетам. Этот фрагмент обращается не только к естественной окружающей среде нашей планеты, но и к ее материалу, веществу и «температуре». С точки зрения науки сама планета является содержимым этой атмосферы. С точки зрения поэзии атмосфера парадоксальным образом является исключением из планеты. Но как планета может быть исключена из атмосферы, особенно когда общеизвестно, что именно последняя является производной от первой?

В загадочном тексте, озаглавленном «Переполненная планета» и опубликованном в 1958 году, Жорж Батай предпринимает нечто неслыханное в мистической традиции: он пытается постичь не-человеческую мистику, которая отрицала бы все виды антропоморфной персонификации. Рисуя «планету переполненную смертью и богатством», Батай слышит анонимный безличный «крик», «пронизывающий облака». Пребывая под этими облаками и на этой планете — и планеты, и облака должны пониматься в буквальном смысле, а не метафорически, — Батай, не без оттенка двусмысленности, замечает, что «знание — это согласие организма и среды, из которой тот возникает» [168] . Мы даже можем прочесть эту фразу так: именно приспособление окружающей среды к организму в конечном итоге конституирует знание.

168

Georges Bataille, “La Planete Encombree,” Oeuvres Completes XII (Paris: Gallimard, 1998), pp. 475-77. Статья была впервые опубликована в La Cigue no. 1 (1958) и переведена как «Переполненная планета» (The Congested Planet) в: The Unfinished System of Nonknowledge, ed. Stuart Kendall, trans. Michelle Kendall and Stuart Kendall (Minneapolis: University of Minnesota Press, 2001). Выражение «planete encombree» может быть также передано как «захламленная планета» (cluttered planet).

Сказав это, Батай отмечает, что «ставка знания открывает два пути». Первый, возможно, вполне ожидаемый — путь инструментального знания. Батай, однако, преподносит его как философскую и мифологическую потребность в корреляции между организмом и окружающей средой (что в действительности оказывается приспособлением последней к первому). В тот же момент организм оказывается этим «безусловным полетом» от возможного к «невозможному, которое его окружает». Но знание возникает лишь в силу обратного превращения невозможного в возможное, непредсказуемого в предсказуемое. «Рискованный полет» превращается в «мудрый расчет».

Распространенное «левое» прочтение Батая видит здесь критику глобального промышленного капитализма, но на самом деле это только часть общей картины. Батай не просто находится на стороне «рискованного полета» и он не просто встает на защиту освобождения «невозможного». И рискованный полет, и мудрый расчет принадлежат к человеческому миру, и этот мир, как отмечает Батай, не всегда является тем же самым, что и «планета». Различие такое же, как между миром-для-нас и миром-в-себе: «...человеческое знание становится исчислением возможности, когда оно упорядочивает совокупность вещей для себя...» [169] .

169

Ibid., p. 222.

Это второй путь, который открывает «ставка знания». Батай может утверждать его только негативно. Да, у нас есть и язык, и понятия, и инструменты, следовательно, мы обращены к миру, будучи в нем. Но глубина времени, в которую погружен мир, как и тектонические сдвиги, напоминает нам, что «нет ничего, что существует в конечном счете: все подвешено над бездной, сама основа — это только видимость страховки» [170] . Сознание хрупкости человечества, безосновности основы, разобщенности планеты и мира, мира-в-себе и мира-для-нас — все это становится для Батая источником опыта, который в более ранние эпохи назывался бы мистическим. Ирония в том, что нигде это не выступает так явно, как в точности наших знаний по геологии, палеонтологии, метеорологии и экологии. Чем больше мы узнаем о планете, тем более незнакомой становится она для нас. «Незначительность и ненадежность природы данных даже наиболее бесспорных знаний открылась мне на этом пути».

170

Ibid.

Преуспел ли Батай в «Переполненной планете» — остается открытым для обсуждения. Напыщенный характер его сочинений привел к тому, что множество аспирантов украдкой «перепрыгнули» через поэтические фрагменты ради более надежной «теории». Но нельзя не прочесть тексты подобные этому в свете дискурса об изменении климата. Аналогична ситуация с вышедшей в конце 1940-х годов книгой Батая «Проклятая часть», первый том которой начинается поразительными словами: «...если смотреть дальше наших ближайших целей, то своими делами оно [человечество] способствует бесполезному и бесконечному самоосуществлению вселенной» [171] .

171

Батай Ж Проклятая часть / пер. с фр. А. Соловьева // Батай Ж. Проклятая часть: Сакральная социология. ?.: Ладомир, 2006. С. 116.

Батай осознавал проблему природных ресурсов и энергии, существовавшую уже во время написания «Проклятой части». Это фактически становится фоном для его подхода, состоящего в том, чтобы «распознать в экономике — в производстве и использовании богатства — частный случай земной деятельности, рассматриваемой в качестве космического феномена» [172] . Как риторически замечает Батай, «быть может, есть основания рассматривать систему производства и потребления человечества в рамках какого-то более обширного целого?» [173] .

172

Там же. С. 115. Аллан Штёкль (Allan Stoekl) исследует этот предмет в своей книге: Bataille’s Peak: Energy, Religion, and Postsustainability (Minneapolis: University of Minnesota Press, 2008).

173

Батай Ж. Проклятая часть. С. 114-115.

И хотя «Проклятая часть», по словам Батая, является трудом по политической экономии, она дает в значительной степени расширенное представление о том, чем могут являться термины «экономика», «богатство» и «производство». Экономика — в ее общепринятом и узком, сконцентрированном на человеке значении — в конечном итоге погружается в недра вязкой планеты, которая сама может быть познана только из не-человеческой глубины [своего] времени. Батай требует не просто соединения экономики и экологии. В такой «космической» перспективе экономика есть богатство, производство и расходование не-человеческой планеты: «На поверхности Земли осуществляется некий процесс — результат прохождения энергии через данную точку вселенной» [174] .

174

Там же. С. 115.

На что похожа эта нечеловеческая, планетарная экономика? Сначала Батай отличает экономику в общепринятом смысле от другой, космической экономики. Первая — «ограниченная» экономика — близорука в своих целях; она делает человека (будь то человечество в целом или интересы отдельных групп) своей конечной целью. Вторая — «общая» экономика — представляет собой взгляд из глубин истории планеты, ее тектонических сдвигов и атмосферных изменений, которые происходят безотносительно к человеческим интересам, которыми озабочена ограниченная экономика. В первой мы не только видим реки, но и плотины, мосты, возможности для охоты. В последней наш язык начинает заплетаться, выбирая между поэтическими (прилив и отлив жизни) и научными (динамика жидкостей, слоистые течения) способами выражения.