В рабство – на экскурсию

– Или уж найти бы олигарха, чтоб с денежками! Если продаваться – то за дорого, – продолжал излагать мысль Евгений.

– И с какими лозунгами мы за эти денежки на выборы пойдем? – попытался акцентировать наболевший вопрос Герман. – Какие олигарх подскажет?

– А сейчас мы – с какими пойдем? Думаете, нам эти господа свои мелкобуржуазные идейки не постараются навязать? – возразил Игорь. – Или мы денежками попользуемся, а их кинем?

– А кто нам помешает излагать наши собственные взгляды и отстаивать свою собственную позицию? – Виктор Николаевич удивленно поднял густые брови. Ему отстаивать собственную позицию никогда и ничто не могло помешать.

– Мы олигархам и не нужны! Они свои партии создают, чтобы прежняя идеология не мешала… и чтобы призраки прежних лидеров не путались… под ногами, – заметила Надежда.

– Ну, так и будем прозябать… на отшибе… За копейку успешную предвыборную кампанию не проведешь, – заключил Евгений.

– Почему идеология партии должна зависеть от финансирования?

Деньги и идеологию путать нельзя! Как говорил один известный всем нам политик: «Мухи – отдельно, котлеты – отдельно». – Герман улыбнулся, вспоминая «известного политика», которому принадлежала эта фраза, и то время, когда все только начиналось…

– Если уж кто-то идет к нам в лидеры, то пусть соглашается на наши условия, – как-то не очень уверенно сказала Надежда.

– Ну да! Как же! Будет содержать партию и при этом соглашаться «на наши условия»! – усмехнулся Виктор Николаевич. – Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, как говаривал другой известный нам политик.

– Или уж оставаться без лидера и прозябать в бездействии, сохраняясь только юридически… но тогда… разве это партия?

– И что же мы в таком случае здесь делаем? – спросил Евгений, зная ответ на вопрос.

– А в партии мы только потому, что она наша. Потому что мы сами ее создали. Никто нас в нее не тянул и на партсобрания за шкирку не таскал, – ответил Игорь.

– И идеологию никто нам не навязывал. Наша идеология – это наши собственные представления о гражданском обществе. И мы не хотим, чтобы эта НАША партия просто взяла и исчезла, – озвучил общее мнение Виктор Николаевич.

– Вот именно, – согласился Евгений, – так что… возьмем мы агитационные материалы и будем их у себя в регионах распространять!

– Все так, – согласился Герман, – только коренным образом влиять на ситуацию мы вряд ли сможем.

– Но ведь как-то… за державу обидно… как говорил знакомый нам политик, – тихо сказала Надежда, – земля ему пухом…

Партийцы загрустили…

За соседним столиком шел разговор о смысле жизни, о любви и справедливости…

– В суть жизни изначально закладывается способность жертвовать собой, то есть любовь! – говорил новосибирец Владимир.

– Жизнь без любви вообще невозможна! – послышался голос Валерия.

– Но любовь и справедливость – понятия часто несовместимые. Любовь во всем выделяет кого-то одного, а справедливость предполагает, что все равны, – рассуждал сибиряк.

– Валера, а почитай свои стихи, – попросила Раечка, – что-нибудь из новенького…

…Кто захочет узнать,Как мы жили и чем,Пусть откроет тетрадьИ начнет свой запев,

– продекламировал Валерий.

В кафе стало тихо: все прислушивались к голосу товарища…

– Издавать собираешься? – спросил Виктор Петрович.

– Не знаю еще, – неуверенно ответил начинающий поэт… Откуда-то донеслась песня:

…Таганка, все ночи полные огня,Таганка, зачем сгубила ты меня…

– Для кого-то – Таганка, а для нас – Полтавка, – засмеялся Андрей, который состоял в партии всю свою сознательную жизнь.

Центральный штаб партии, с самого ее учреждения и по сей день, находился на улице Полтавской, или, как говорили партийцы, «на Полтавке». Даже газета, которую эпизодически выпускало это сообщество единомышленников, была ими любовно названа «Полтавкой»…

– «Полтавка, я твой бессменный арестант…» – поддержали, оживившись, друзья-соратники.

– Автор текста на нас не обидится? – спросил кто-то.

– Он нас простит, – ответили ему. – Мы же – со всем уважением…

Посидели еще немного. Звучала негромкая музыка, слышались знакомые, такие родные голоса друзей.

– Ой, ребята, как с вами хорошо! Но… пора на отдых, – сказала Надя, – завтра трудный день.

– Надежда Владимировна, ну давайте посидим еще немножко! – совсем по-детски заканючила Ирина.

– Пойдем, пойдем! Поздно уже! – тоном строгой мамаши возразила та.

– А что, Надя, в твоем отделении, я слышал, жесткая дисциплина? У тебя не забалуешь? Ты, демократка до мозга костей, практикуешь авторитарный стиль руководства? – смеясь, спросил Игорь.

– Ну и правильно, – поддержал Надежду Виктор Петрович, – мы – партия демократическая по идеологии, но внутри отделения не может быть никакой демократии! Иначе – разброд и шатания!

– Так что, Надежда Владимировна, значит, у тебя шаг вправо – шаг влево – расстрел? – не успокаивался Игорь. – Диктаторские у тебя замашки, Надежда!

– Клевета это все! Просто у меня в отделении все разделяют мое мнение, и не бывает никаких шагов ни вправо, ни влево, – засмеялась Устинова, – правда, Ирина? – нарочито грозным тоном спросила она.

– Да-а, – как-то неуверенно ответила та.

– Ну, пойдем тогда!

– Надюша, правда, посидели бы еще немножко, – попытался уговорить ее Виктор Николаевич, – так давно не виделись!

– Нечего молоденькой девчонке в такое позднее время в кафешке засиживаться, – ответила она тихо, – да и в нашем родном городе уже два часа ночи!

Попрощавшись, Надежда с Ириной отправились в свой номер.

Глава 2

Собираясь на заседание съезда, Надежда критически оглядела свое отражение в зеркале. Женщина довольно привлекательной наружности, она вовсе не мнила себя красавицей. Получив в подарок от природы рыжий цвет волос, в детстве Надя комплексовала, в юности – смирилась, а теперь и вовсе гордилась своей особенностью. Черты собственного лица казались ей недостаточно выразительными, но этот – по ее мнению – недостаток она умело устраняла с помощью косметики. Слыша комплименты от мужчин, Надежда отшучивалась: «Если очень постараться, то есть на что посмотреть!» Сама же она к своей внешности относилась крайне критично, а идеалами женской красоты всегда считала Мерилин Монро и Мишель Мерсье, ни на одну из которых ни капельки не походила.