В самое сердце

— Неважно, тогда я как-то выкрутился бы сам. — Ветров не мог нормально дышать, а взгляд Калашниковой был настолько проницательным, что грудь обдало огнем. В глазах возникло жжение, из-за которого пришлось пару раз моргнуть.

— Врешь, — словно почувствовала Настя. И фраза эта поразила хуже любой отравленной стрелы. Ведь он отчасти врал.

— Насть, какая разница? Мои чувства сейчас к тебе другие. Пойми, — он ударил себя в грудь.

— Почему ты так хотел моего отъезда?

— Что?

— Почему ты так хотел моего отъезда в Китай? — повторила дрожащим голосом Калашникова. Ветров не сразу понял, к чему она клонит. Ведь хотел он из лучших побуждений, но теперь все это выворачивается в какое-то лютое дерьмо. Будто бы так он мог закончить их отношения, избавиться от Насти, как от ненужной вещи.

— Нет! Нет, клянусь! Выброси эти глупости из головы. — Воскликнул Ярик.

— Я не верю тебе, — губы девчонки поджались, и с глаз покатилась маленькая слезинка.

А дальше начался ад. Ярослав пытался коснуться щек Насти, пытался как-то вразумить, что его слова искренние. Но она не слушала, рыпалась, металась, отталкивала.

— Настен, я л… — опять хотел он признаться в том, что давно поселилось в его сердце.

— Отойди, я хочу домой.

— Клянусь, я не вру! Я л… — в третий раз попытался Ветров.

— Отпусти меня, отпусти! Не унижай еще больше, — прошептала Калашникова.

Руки Ярика вдруг упали, словно безжизненные палки. Настена казалось, таяла, подобно снежинке, упавшей на теплую ладонь. И такая безысходность накатила, такая безнадега. Все слова в миг растерялись, да и что они могли? Что может исправить глупое слово, когда у человека на сердце надлом.

Выходит, своими попытками он унижает ее. Заставляет страдать. А эти слезы на щеках, они ранили Ветрова. Оставляли порезы в груди. Она плачет из-за него. Ей плохо из-за него. Ее душа ноет из-за него.

Ярослав просто не знал, что должен делать. Поэтому отступил. В конце концов, нужен день или два, для осознания и принятия колючего прошлого. Он подумал, возможно, для Насти будет лучше сейчас, в самом деле, уйти. Пусть успокоится. А завтра он придет к ней, и они снова поговорят. Обсудят. И если придется, Ярик на колени встанет, будет умолять простить. Ведь любит, ведь сердце свое отдал в ее руки.

— Давай я хотя бы вызову тебе такси? — спросил Ветров.

— Не надо, — холодно отрезала Калашникова. Затем развернулась и побежала вниз по лестнице. Ее тень отдалялась дальше и дальше, будто медленно исчезала в бесконечной бездне. Сердце сжалось, изливаясь от собственной ничтожности. И вдруг где-то на затворках разума промелькнула острая, убивающая фраза, что он больше никогда ее не увидит.

Глава 22

От боли, изливающей сердце, Настя едва держалась на ногах. В ушах до сих пор стоял голос Ярика, его нелепые оправдания и ложь… много-много лжи. Все его фразы, все прикосновения, все улыбки и вся нежность — все теперь виделось ложью. Как он мог, не понимала Настена. Как мог поступить с ней так бесчеловечно. И ради чего? Ради простого экзамена. Душу разбил, растоптал, унизил. Настя сейчас ощущала себя униженной, жалкой, ничтожной…

В какой-то момент тело будто надломилось, и дало сбой. Настена спотыкнулась где-то уже возле дома, упала на асфальт и расплакалась. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, она закрыла рот рукой и пыталась хоть как-то сдержать вопли. Но ничего не выходило. Крик отчаяния рвался из самой глубины сердца. Было безумно больно.

А ведь она его полюбила. Так сильно, что и дышать без Ярика становилось тяжело. Настя видела в нем свою жизнь, будущее их общее будущее. Она так много хотела попробовать вместе с ним, столько планов, желаний, от чего порой и уснуть не получалось. А как сладко он сминал ее губы, как заботливо обнимал со спины и шептал всякие пошлые глупости на ушко.

Вранье. Сплошное вранье.

Мысли кружились каруселью: быстро, без единой возможности спрыгнуть вниз. Все запуталось, все превратилось в картинки. Пустые и безжизненные эпизоды с полароида.

Кое-как Настена поднялась с холодного асфальта. Тело не хотело двигаться, его, словно обвязали толстой веревкой, а у самого основания затянули удавку. Настя шла медленно, но даже так умудрилась упасть еще два раза. В итоге колготки порвались, обувь запачкалась, а на коленке и ладошках появились ранки.

Чудом Настена добралась до квартиры. И уже в кровати снова заплакала, да так громко, что казалось, она подвывает. Сердце разбилось, а его осколки резали грудную клетку, скатываясь ниже и ниже. Они ранили каждый участок тела, заставляли вздрагивать, и затягивали в глубокую бездну. В этой бездне не было Ярика. Любимого и родного Ярика. Там была только темнота.

Часа через два Настя уснула. Просто провалилась в сон от усталости. А там… еще хуже. Туннель. Длинный, одинокий, грязный. На стенках фотографии, где они с Ярославом играют в счастливую пару. А в конце туннеля и сам Ветров. Улыбается. Только не той улыбкой, которую Настена привыкла видеть. Ярик усмехался. Над ней, над наивной дурочкой, что поверила в несуществующею любовь Принца.

Когда Настя очнулась, с ее глаз катились слезы.

— Милая, — послышался голос бабушки. Женщина сидела рядом, смотрела на внучку испуганными глазами. — Радость моя, ты чего? На тебе лица нет!

— Бабуль! — в голос завыла Настена.

— Что такое? Что, моя золотая? — Антонина Викторовна притянула к своей груди внучку, и начала медленно гладить по спине. Да только легче не становилось.

— Он меня не любил, никогда не любил, — сквозь слезы говорила Настя.

— Что? Я не понимаю, милая.

— Использовал. Он… мен…ня… испол…ал, — всхлипы слетали с сухих губ Настены, а слова, которые она произносила вслух, резали по-больному. Вроде и понимаешь уже, конец. Но почему-то озвучить все равно страшно.

— Не плачь, зайчик. Все будет хорошо.

Больше бабушка ничего не спросила. Видимо поняла, что смысла нет. Она лишь прижала крепче к себе Настю, и позволила внучке выплакать все те слезы, которые рвались наружу. А их было много. Безумно много.

Раньше Настена не понимала, как девушки могут так страдать из-за мужчин. А теперь и сама оказалась в ловушке собственного сердца. Было невыносимо настолько, что и глоток кислорода в легкие не попадал. Наверное, так умирает душа. Оставалось только уповать, что все это временно, что однажды ночь закончится и вновь захочется посмотреть в глаза яркому солнцу.

На следующий день Настя все же рассказала бабушке. Тяжело, конечно, о таком говорить, но лучше озвучить, чем таить в себе. Антонина Викторовна слушала молча. Лицо ее то и дело менялось. Они сидели в комнате Настены, где до сих пор были задвинуты занавески.

— Я немного в шоке, — честно призналась бабушка. Ее шершавая ладонь гладила по волосам внучку. На самом деле, у Насти не было сил даже подняться. За ночь она просыпалась раз десять. И все время задавалась вопросом, где сон граничит с реальностью. Рука тянулась к телефону, так хотелось услышать голос Ярослава. Чтобы он опроверг все, чтобы вновь позвал ее по имени, прошептал «моя». Но потом воспоминания врывались острой иголкой в голову. В такие моменты, Настене казалось — она вот-вот задохнется.