В семье не без подвоха

– Азамат, вам тут не помочь?

– Да нет, справимся, ты там гостей развлекай пока.

– Они сами развлекаются… А куда остальные делись? Я пока переодевалась, всех растеряла.

– Ваша мать пошла посмотреть, что растет вокруг дома, – сообщает Тирбиш. – И Задира тоже где-то снаружи, не знаю. Шатун очаг разводит на берегу.

– А Алтонгирел медитирует, – добавляет Азамат и усмехается. – Он после того случая на корабле теперь каждый раз, как грибы потрогает, потом медитировать бежит. Боится, что опять что-нибудь не так пойдет.

Мы хихикаем. Мне наконец находится занятие – чесать котов. Я усаживаюсь в углу и расслабляюсь под дробное мурчание.

– А кто этот Шатун? – спрашивает Тирбиш у Азамата, помешивая ароматный соус.

– Сын Орешницы. Ты ее знаешь, наверное…

– А, да, точно. Это который неприкаянный?

– Он самый.

– Почему неприкаянный? – спрашиваю.

– Да что-то не везет парню. – Тирбиш пожимает плечами. – Ни на одной работе долго не держится. Тугодум, говорят, и бабник. Хотя красивый, конечно. И то сказать, четвертым из шести братьев быть тяжело. Старшие уже в люди вышли, младшие у тебя на шее, а сам – ни то ни се.

– О, Лиза, а где эти твои орехи? – перебивает Азамат. – Давай-ка их сюда.

– Вон, на холодильнике лежат. А что из них делают?

– Приправу. Они будут приятным украшением к соусу. Понюхай-ка.

Он давит пальцами один орешек и протягивает мне под нос. Пахнет остро и пряно.

– Они редкие какие-то?

– Не то чтобы редкие, но достать трудно. Веточки тоненькие, ломкие, лезть за ними – себе дороже, разве что мелкого мальчишку загнать. Некоторые птиц приучают эти орехи собирать, потому они и называются птичьи.

Мама возвращается с осмотра местности, когда ужин уже почти готов.

– Ну, я вам скажу, это никуда не годится, – с порога заявляет она, уперев руки в боки. – У тебя, Лиза, может, и нет времени цветочков из соседнего леса принести, ну так хоть бы садовника наняла какого-нибудь!

– Их тут нет, – говорю. – Только фермеры, но они цветы не выращивают. Тут вообще несъедобные растения никто не сажает.

– У-у-ужас кошмарный! – восклицает мама. – Ну ничего. Мы это исправим. Вот завтра и начнем. Азаматик, у тебя тут лопаты есть? А тачка? А шланг?

Азамат выучивает много новых слов.

Грибной день удался на славу. Муданжские грибы – всем грибам грибы, так пахнут, такие крепенькие, сытные, вкуснющие… Да и повара у нас не промах. После ужина садимся вокруг очага на берегу – темнота, костерок и море, вопли ночных птиц, стрекот в траве, ребенок булькает и дергает Азамата за косу. Орива начинает что-то напевать, Шатун подхватывает, и скоро мы все, кто во что горазд, тянем позитивную муданжскую песню о том, что звезды по осени капают в степь, и из брызг рождаются серебряные кони, быстрые, как молния, и спокойные, как долинная река.

Перед сном я выхожу на улицу и ставлю у подножия горы банку сливок.

С утра пораньше, то есть еще до полудня, мама вздребездается, поднимает младших мужиков и выходит на промысел – замерять участок, определять почву, выравнивать местность. Я наблюдаю все это с лужайки, где занимаюсь гимнастикой – разгоняю послеродовой жирок. Азамат блаженно взирает на меня с террасы, положив голову на руку и опершись на перила.

– Так держать, Хотон-хон, – присвистывает Шатун, следя взглядом за тем, как я машу ногой. Тирбиш отвешивает ему тычок в ребра.

Я замечаю под скалой что-то блестящее и постепенно двигаюсь в ту сторону с каждым приседанием. Эцаган ржет в кулак. Блестящим предметом оказывается давешняя банка. Пустая, чистая, завинченная. Кидаю ее Азамату. Он долго рассматривает банку со всех сторон, пока я изображаю горбатый мостик. Наконец упражнения кончаются, и я подхожу к нему.

– Ну как, что-нибудь прояснилось?

– Не очень. Банка то ли вылизана, то ли вымыта, не пойму. Вряд ли демон стал бы ее мыть, да и закручивать обратно крышку…

– То есть у нас в лесу живет какой-то человеческий парень? Который сразу просек, что сливки – ему.

– Тоже странно, – вздыхает Азамат. – Посмотреть бы на него… Пожалуй, сегодня ночью поставлю камеру.

– Какие-то проблемы? – интересуется Алтонгирел, появляясь на террасе из ниоткуда.

– Да нет. – Азамат пожимает плечами. – Кстати, Лизонька, ты не хочешь на лодочке покататься, пока Алэк спит?

– А он уже опять спит? Ну ты его вчера ухайдакал… Не вопрос, пошли кататься! Заодно откроем сезон… – подмигиваю.

Азамат не сразу, но ухватывает мой намек.

– А тебе… уже можно? У нас женщины после родов еще месяца три ни в какую, а то и больше.

– Вашим женщинам только дай повод вытурить мужа из постели! А земная медицина на что? Я в порядке и вполне готова на подвиги.

Азамат на секунду замирает с глуповатым выражением на лице, а потом принимается быстро-быстро собираться.

Долбленая лодка горячая от солнца, весло одно, как у байдарки, и с него сыплются сияющие капельки. Иногда на меня, но это даже приятно. Здесь, внизу, ветра нет совсем, но ворс из сосен на склонах гор колеблется и волнуется. Вода – как будто масло, совсем гладкая, и круги от нас такие плавные, вальяжные, медленно расплываются и глохнут.

Мы молчим, радуясь, что в кои-то веки вырвались ото всех одни, пока еще тепло, пока можно разомлеть под солнышком, прежде чем ухнуть с головой в долгую муданжскую зиму.

Азамат причаливает к песчаному бережку. Я сразу лезу в воду, потому что от песка пышет жаром. Азамат стаскивает одежду и присоединяется ко мне.

– Дай хоть посмотрю на тебя при нормальном свете, – говорю. – А то мажешься ты в темноте, любовью занимаемся в темноте… Ага, гляди-ка, подживает.

Азамат скептически оглядывает себя спереди.

– Ну да, пожалуй, и правда вот здесь, сверху, получше стало. А шея как? – Он задирает голову.

– Хорошая шея. Если не присматриваться, то почти незаметно.

Азамат недоверчиво усмехается, но не возражает.

– Ладно, пошли уже плавать, а то я глупо себя чувствую по колено в воде голый.

– А по мне так в самый раз, – хихикаю и шлепаю его пониже спины. Он так возмущается, что теряет равновесие, и тут же роняет меня в воду с громким плюханьем. Я хохочу и отбиваюсь, потому что он меня щекочет, а потом затаскивает на глубину и принимается целовать, так жадно, как будто месяц не видел, а не только вчера полночи этим и занимался. Скоро для меня небо и вода сливаются в единый синеватый фон, а каждый вздох отдается эхом от скал, смешиваясь с чаячьими криками. Я растворяюсь в воде, а Азамат во мне, и мы расходимся кругами по поверхности, мягко омывая камни и пляж, сцеловывая друг с друга солнечные блики. Круги образуют водоворот, но он стремится не вниз, а вверх, фонтаном-фейерверком заполняет небо, и вот уже мы, рассеянные брызгами, с плеском опускаемся на застеленное морем ложе.